Алекс Савчук - Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах

В этот вечер я ни на минуту не оставлял ее одну: я ухаживал за девушкой, смешил, веселил и развлекал ее, я был, что называется, в ударе – мне хотелось, чтобы Тоня поскорее ко мне привыкла, потому что, казалось, она еще может передумать, сбежать от меня, исчезнуть; мне даже хотелось, если бы это было возможно, запрятать ее, так же как сумку, куда-нибудь подальше.

Кондрат, тоже пребывавший в этот день в хорошем настроении, много шутил, острил и говорил Тоне вполне заслуженные ею комплименты. Антонина, окруженная нашей заботой и вниманием, была мила, забавна и весела; мы выпили много шампанского, и к ночи мне уже казалось, что я знаком с этой девушкой много лет – так хорошо мне было рядом с ней…

– Знаешь, – сказал мне Кондрат, выбрав минутку, когда мы с ним остались наедине. – Эта твоя Тоня далеко не дурочка и она тебя вычислила.

– В смысле?.

– Ну, она прекрасно понимает, что ты ее не любишь, а просто играешь в любовь, и тем самым обманываешь ее.

– Это неважно, брат, – перебил его я. – Мы с ней оба взрослые люди. Вся наша жизнь, как ты знаешь – игра, все играют до какого-то момента. Влюбленность начинается с того, что человек обманывает себя, и кончается тем, что он обманывает другого, об этом еще древние философы и драматурги говорили. Лично для меня на этом этапе главное – обаять и хоть немного влюбить ее в себя, а там… не знаю… короче, будет видно…

– Ну, чего-чего, а обаяния у тебя не отнять, согласен, – сдался он.

– А все остальное, – бодро добавил я, – приложится. Может быть, когда-нибудь позднее.

Оставалось всего несколько часов до отправления автобуса, который ранним утром должен был отвезти нас в Одессу, когда мы с Тоней пришли на квартиру Кондрата, расположенную неподалеку от ресторана, – мой товарищ милостиво уступил нам ее на ночь…

Я постелил постель и нырнул под одеяло; Тоня, стоя у окна, все еще медлила и не раздевалась, делая вид, будто обозревает виды за окном.

– Иди, иди же скорей в постельку, мой Тоник! – позвал я ее. – У нас, раз уж ты этого хочешь, этой ночью будет чисто платоническая любовь. Будем спать как детки.

– Скажи мне, Савва, ведь в вашем окружении есть множество молоденьких и хорошеньких девушек, почему именно я? – подойдя к кровати и скрестив руки на груди, спросила она. – Наверняка, многие из них просто мечтают быть рядом с тобой или хотя бы разок отдаться тебе.

– Любишь комплименты? – спросил я усмехнувшись. – Да, вокруг нас вертится множество девушек и женщин. Но ты – красивая, взрослая и самодостаточная женщина. Это раз. Ты, как это ни банально звучит – не такая как все, а именно – в моем вкусе. Это два. И вообще, как человек гордый, я стараюсь выбирать женщин сам, а не быть с теми, кому я приглянусь на ночь, или же с той, которая ко мне на первый же свист прибежит. Это три. – Я протянул ей руку. – Вот потому-то мы сейчас здесь с тобой вместе.

Тоня, отступив назад и прячась за дверцей шкафа, разделась очень медленно, затем шагнула к дивану – она была в ночнушке; я вновь протянул ей руку, но она бочком, стесняясь, обошла диван и полезла в постель с противоположной стороны..

Я придвинулся к ней вплотную, обнял ее, вздрагивающую то ли от прохлады, проникающей в открытую форточку, то ли от чего-то еще, и, подоткнув со всех сторон тонкое одеяло, прошептал, фальшиво вздыхая:

– Спи спокойно, девочка моя, у нас с тобой впереди еще целых две недели…

В тот момент, когда Антонина согласилась ехать со мной к морю, я почти физически ощутил, что это решение далось ей нелегко, поэтому сегодня решил пощадить ее самолюбие. Возможно также, думал я, мне просто повезло, и она решилась на этот шаг только потому, чтобы сделать назло своему председателю, как знать. Да и, честно говоря, не волнуют меня все эти нюансы, наплевать. Главное, она сейчас здесь, рядом со мной, и лишь одно осознание этого уже через край переполняло меня жеребячьим восторгом.

Надо сказать, что этой ночью я каждые полчаса просыпался, убеждался в том, что Антонина все еще рядом со мной, никуда не исчезла, нежно обнимал девушку и вновь засыпал..

На следующий день с раннего утра и до самого полудня мы добирались, трясясь в автобусе до Одессы, болтая без умолку всю дорогу, не замечая ни времени, ни окружающих нас людей, а под конец пути Тоня сомлела и задремала, доверчиво опустив свою прекрасную головку мне на плечо, а я бережно поддерживал ее, и во мне просыпалась нежность к этой вчера еще совершенно чужой женщине…

Прибыв на Одесский автовокзал, мы взяли такси и поехали обедать в ресторан «Красный» – к этому времени от голода кишки в моем животе, казалось, друг дружке кукиши вертели. Не знаю, почему у ресторана такое название, вероятно, историческое, и своим появлением обязано очередному приходу красных в Одессу столько-то лет тому назад, но кабак этот и в самом деле довольно приличный.

После обеда в милой и приятной обстановке я, разомлев от еды и от предчувствия скорого удовлетворения своей почти годовой страсти, нежно поддерживая Тоню под руку, подошел к таксистам; ждать автобуса, который должен был отправляться на Коблево то ли через три, то ли через четыре часа, у меня уже не было ни сил, ни желания. Таксисты запросили круто – 80 рублей, – но что вы хотите, это же Одесса!

Поэтому, пока я стоял, соображая, в задумчивости поглядывая на таксистов, а один из них приблизился и еле слышно шепнул мне на ухо: «полста», я ни секунды больше не раздумывая, согласился, и вскоре мы уже неслись в резвом «жигуленке» через весь город в сторону Коблево, которое, кстати, оказалось гораздо дальше от Одессы, чем я предполагал, и вообще находилось черте где – нет, все у того же Черного моря, но уже, почему-то, на территории Николаевской области…

Санаторный корпус, адрес которого был обозначен в наших путевках, оказался современным зданием в пять этажей с милым молдавским названием «Бусуйок», из чего мы уяснили себе, что здесь можем чувствовать себя так, словно и не покидали Молдавию, – позже выяснилось, что этот небольшой участок украинского морского побережья относился по договору между братскими республиками к МССР…

Мы выгрузились из машины и тут же пристроились в небольшую очередь к столу, где велась запись вновь приезжающих: прием производился прямо на улице, в тени здания, и счастливые отпускники, съехавшиеся сюда из самых разных уголков нашей великой страны, растерянно улыбающиеся, возбужденные, говорливые, еще не совсем верящие, что они уже на месте и море – вот оно, совсем рядом, рукой подать, толпились вокруг паспортистки, высокой и статной симпатичной женщины лет тридцати с небольшим, великолепному загару которой мог позавидовать не только любой приезжий, но, пожалуй, и местный житель тоже…

Заняв очередь, мы тем самым замкнули ее, так как за нами никто больше не занимал. К счастью, она продвигалась на удивление быстро – хоть здесь, слава богу, все было не столь бюрократично, как в других подобных учреждениях нашей необъятной родины..

Паспортистку звали Светлана, что, по моему мнению, не очень вязалось с ее внешностью: я почему-то убежден, что смуглой брюнетке больше подходит имя Галина, а вот имя Светлана (тьфу-тьфу! – с какой это стати мне в эту минуту Светлана, жена офицера, чуть было не застрелившего меня, вспомнилась?) – какой-нибудь блондинке…

Когда подошла наша очередь, Светлана отнеслась к нам почему-то строго, разговаривала исключительно официальным тоном, на шуточки мои не реагировала, и молча переписала данные паспортов в толстую книгу (я, по обыкновению, захватил с собой паспорт жены, зная какие трудности ожидают нас с Антониной, если мы не семейная пара)..

Мельком глянув на наши фото и штампы в паспортах, неулыбчивая паспортистка ничего не сказала: видимо ее удовлетворило то, что с фото жены на нее смотрит привлекательная, строгого вида брюнетка, и такая же стоит сейчас перед ней, – ведь не секрет, что все красивые женщины чем-то схожи между собой.

– Вы, товарищи мои дорогие, немного припоздали, – подняв глаза от бумаг, сказала нам Светлана, выразительно поглядев на часы, которые показывали ровно пять часов вечера, – и у меня уже не осталось двухместных номеров..

– И что сие означает, хорошая вы наша? – с улыбкой спросил я, оглядываясь назад и убеждаясь, что за нами по-прежнему никого нет, и кивая Тоне ободряюще..

– А это означает, – сказала она в тон мне, – что вы будете жить в трехместном номере…

Ее голос почему-то звучал торжественно.

– Но это же замечательно! – откликнулся я. – Значит, нам повезло, и комната будет большей!

– И не только это! – радостно, в тон мне продолжала Светлана. – Это будет означать, что к вам в комнату я должна буду подселить еще одного человека.

– Вот и хорошо! – поддержал ее я, в то время как лицо Светланы, а следом за ней и Антонины от удивления вытянулись. – Мы абсолютно не против, особенно если этой третьей будет девушка возрастом от 18 и до… – тут я на секунду задумался… – до 25 лет (я обернулся и опять подмигнул ничего не понимающей Тоне).

– Нет уж, извините! – на этот раз уже тусклым официальным голосом проговорила Светлана. – Это как получится, к вам может быть подселена пенсионерка, а может и мужчина, причем любого возраста.

– О великая и чудесная страна! – уставившись в паспортистку своим «фирменным» отмороженным взглядом, заговорил я. – Нигде: ни в сладострастной Франции, ни в растленной Германии, ни даже в гомосексуально-беспринципной Голландии не додумались до такого – подселять в гостиницах на курортах в номер к семейной паре чужого мужика или женщину, а у нас, в стране строжайших правил и полицейских порядков, – пожалуйста! – Глаза Светланы во время этого монолога, а она внимательно вслушивалась в каждое мое слово, теперь и вовсе полезли на лоб, а я тем временем продолжал: – А как это интригующе звучит? Как щекочет нервы – находящийся с вами в одной комнате незнакомец или, о, боже! – незнакомка. Как это обогатит вашу скучную курортную жизнь! Какая масса новизны и впечатлений! Не говоря уж о том, что если этим третьим человеком окажется незнакомец, который в любую минуту будет иметь возможность прижаться к вашей жене, да что там прижаться – просто поиметь ее, да и вас самих, застав врасплох, – если он, конечно, окажется достаточно любвеобильным для этого, а где вы видели на курортах не любвеобильных?