Я поднялся на крышу вагона и подал карабкающейся следом за мной Екатерине руку, а Николай все норовил подставить под ее каблучок то руку, то даже свою голову, лишь бы дамочке было удобно…

После того, как я развинтил крышку «бандуры» и мы с Екатериной взяли анализы, Николай отправился осматривать насосы со счетчиками, с помощью которых здесь сливают вино – в вопросе подсчета сливаемого вина у нас был шанс поспорить с руководством завода, если что-то вдруг будет складываться не в нашу пользу. Когда несколько позднее я пришел к Катюше в лабораторию и с затаенным сердцем поинтересовался, как наши дела, оказалось, что у нас 800 литров недостача (это и понятно, потому что даже припасенной и сохраненной в ледниках воды оказалось недостаточно), зато анализ на спирт показал на 0,2 градуса больше нормы (этот факт тоже имел свое объяснение, так как явился результатом нашей ночной «операции», во время которой Николай осторожно налил поверх вина литруху спирта, получив в итоге эдакую спиртовую пленку).

Услышав данные замеров, я понял, что настала моя очередь действовать. Включив все свое обаяние, я дополнил его приличных размеров мешочком грецких орехов, несколькими новыми книгами дефицитной приключенческой литературы молдавского издания и парой литров спирта.

В итоге «лишние» градусы испарились, а недостача уменьшилась до 200 литров (так было легче исправить цифру в документе – с восьмерки на двойку). Причем в результате всех этих исправлений завод даже выиграл! Можете себе представить, как мы с Николаем возликовали?! На радостях я, искупавшись в заводской душевой и переодевшись в приличную одежду, решил напроситься к Катерине в гости, – добрые люди, работавшие вместе с ней на заводе, подсказали, что она не замужем и живет одна на съемной квартире. Но с налету у меня не получилось с ней договориться, и мне удалось лишь проводить Катерину до автобуса, из окна которого она мне на прощание помахала ручкой.

Увы, уж такой народ эти женщины, что, видимо, с расстояния чувствуют, платежеспособен мужчина, или же гол, как сокОл. Вернувшись в вагон, мы с Николаем пересчитали наши ресурсы: на «завоевание» города оставалось чуть меньше 400 рублей.

«..Пока еще жить можно», – как говаривал великий Остап Бендер, и мы с ним были полностью согласны.

Спешу заметить, что с любым другим напарником мне бы этих денег хватило, как минимум, на пару недель, а то и на месяц и даже два, но только не с этим – завзятым гулякой и транжирой, так как завтракали, обедали и ужинали мы исключительно в кафе и ресторанах, после чего отдыхали в барах, потягивая невкусные местные коктейли. Рядом с нами то и дело мелькали какие-то девушки, «знакомые» Николая, которые после угощения сразу же куда-то исчезали; во время прогулок по городу мы по требованию Николая то и дело покупали какие-то местные сувениры, в результате чего, к исходу второго дня, когда наш опустошенный вагон «выкинули» за ворота завода, деньги закончились, и лишь в стеклянной банке еще оставалась кое-какая мелочь.

– Ерунда, – успокаивал меня Николай, – теперь наша главная задача – домой доехать, все остальное позади.

Наутро мы стали молиться, чтобы маневровый поскорее забрал наш вагон с территории завода и поставил в состав на отправку, однако одних лишь молитв оказалось недостаточно – сцепщик потребовал чайник вина, и, не получив его (а оно у нас, как вы знаете, насухо отсутствовало), обиделся и отбыл восвояси, а мы остались прозябать за заводской оградой при своих интересах.

Хреновые наши дела, решили мы с Николаем, даже домой не отправляют, хоть бери и начальнику сбыта товарищу Пескову телеграфируй, чтобы выслал аванс деньгами, или каким-то образом передал пару канистр вина.

Вечерело, я, сидя на топчане, пересчитывал мелочь, распределяя ее по дням на хлеб и кефир, а Колька от нечего делать развлекался, крутя в руках игрушечный стреляющий пистонами револьвер, который, кстати, был очень похож на настоящий. Неожиданно в дверь постучали. Я приоткрыл ее и высунул голову наружу.

– Нача-а-а-ник! – блатным тоном просипел стоявший возле вагона лысый, весь в наколках, здоровяк в тельняшке. – Плесни пару литров вина, в натуре, душа болит.

– Нет вина, земляк, извини, – ответил я ему проникновенно– скорбным голосом.

– Что значит «нет»? – сразу обиделся лысый. – Я только на днях от «хозяина» вернулся, откинулся вот, два года парашу нюхал, отбарабанил от звонка до звонка, а ты не хочешь меня угостить?

– Сейчас, – начиная сердиться, ответил я, – подожди. Только разрешение у брательника спрошу, он «червонец» оттянул, тоже только откинулся.

Колька, слышавший весь этот разговор, изменил выражение лица с нормального на зверское, после чего высунулся в дверь и прорычал:

– А ну, кто это там, бля, бухтит? Засвети хлебало!

Лысый под его взглядом заметно съежился в размерах.

– А ну ты, сявка, сквозани отсюда на хер! – лениво закончил Колька.

Лысый подобрался и мгновенно исчез. Мы с Колькой переглянулись и рассмеялись.

Прошло еще полчаса, и настала уже моя очередь отпугивать клиентов: на этот раз перед нами предстали два милиционера – каждый с двумя соплями поперек погона – младших сержанта, с ними были две молоденькие девушки классического провинциального типа: круглолицые, с веснушками, пухленькие, белотелые, с толстыми пшеничного цвета косами до пояса, в одинаковых ситцевых сарафанах в горошек; возможно, они были сестры. Манеры у их ухажеров – милиционеров, однако, были точь в точь как у сбежавшего накануне блатного:

– Начальник, выдели нам пару литров вина, у девушки вот, день рождения.

Милиционер явно красовался, желая насладиться властью работника в погонах над простыми смертными, то есть нами, и продемонстрировать это перед своими дамами.

– Вина у нас нет, командир, а ты лучше пойди, угости свою девушку лимонадом, – миролюбиво сказал я. – Она, как мне кажется, еще несовершеннолетняя.

Мусор выпятил вперед челюсть и надулся, как индюк:

– Вот мы сейчас поднимемся в вагон и проверим, чем вы там занимаетесь и сколько у вас имеется вина.

– Вина у нас нет, сказано тебе, – повторил я. – А чтобы проверить это, надо иметь специальное разрешение, которые, извините, сержантам не выдаются. (В отделе БХСС, который нас обыкновенно курировал, как я знал, работают исключительно офицеры).

Второй мент, решив не ударить перед девушками в грязь лицом и заступиться за товарища, тоже стал духариться:

– А ну ты, молдаванская морда, давай слазь с вагона, мы сейчас с тобой быстро разберемся.

– Это кто, бл*я, морда? – грозно говорю я, забирая из рук Кольки игрушечный револьвер. – Да я тебя убью, падла! – И нацеливаю его на мусоров.

Менты, увидев ствол, на мгновенье опешили, затем один из них, метнувшись вдоль вагона, прыгнул под него «рыбкой», а второй, петляя как заяц, падая и кувыркаясь через каждые десять шагов, рванул наискось через пустырь, на котором наши вагоны располагались.

И только их подруги, две милые пухленькие девушки, сиротливо прижимаясь друг к дружке, остались стоять у дверей вагона.

– Стой, б*я! – кричал я ментам вдогонку. – Стой, стой мусор, стрелять буду!

– Да! – восхищенно качал головой Колька, провожая убегающих ментов взглядом. – Спортивные ребята. Хорошо их в милиции готовят.

– Девчонки, – обратился я к девушкам, – поверьте, мы бы вас с удовольствием угостили, да извините, сегодня нечем, вы уж оставьте адресок, мы как-нибудь в другой раз заедем.

Девушки, не сказав ни слова и взявшись за руки, неторопливо отправились на поиски своих горе-ухажеров, а Коля отобрал у меня пистолет и со словами «ну все, хватит людей пугать», спрятал его подальше.

Мы ожидали, что после моей дурашливой шутки с пистолетом к нашему вагону вот-вот заявятся несколько десятков настоящих ментов с автоматами, и станут вагон окружать, а то и вовсе брать штурмом (в те времена в Союзе именно так реагировали на появление боевого оружия в руках гражданских лиц), но ничего подобного не произошло – стыдно, наверное, было защитникам правопорядка идти в свой РОВД и рассказывать, как все было на самом деле, вот и замолчали парни эту позорную для них историю.

На следующее утро жадный до халявы сцепщик опять не пожелал ставить наши вагоны в состав, пришлось взамен вина подарить ему два набора стаканов, произведенных тут же, в городе Калинин, и купленных нами в качестве сувениров, после чего мы наконец-то тронулись в путь. А еще спустя сутки мы в составе товарного поезда, обогнув Москву, устремились прямиком на запад и каждый перестук колес, казалось, шептал нам в уши: «В Молдавию, в Молдавию, домой в Молдавию».

В дороге мы по нескольку раз в день баловались чайком и кефиром, а по ночам, раз в сутки, выбирались из вагона и заходили в станционные столовые, где, рассчитываясь московскими и калининскими сувенирами, отдаваемыми тамошним кассиршам за бесценок, обедали. Их при этом еще и уговаривать приходилось, объяснять, что к чему, умолять, чтобы не позволили нам умереть голодной смертью. Когда мы добрались до Жмеринки, у нас уже не осталось ни денег, ни сувениров.

Мы стояли на станции Жмеринка, было что-то около трех ночи, когда в дверь вагона постучали, сначала тихо, потом громче.

– Не видишь что ли, на родину, порожняком идем, твою мать! – крикнул я раздраженно, не вставая с полки (я спал на нижней, и в мои обязанности входило открывание двери).

– Открой, земеля, – послышалось в ответ.

Понимая, что эти «хохлы настырные» все равно не отстанут, я приоткрыл дверь и, высунувшись наружу, увидел огромного детину в путейской форме.

– Ну, чего ты колотишь, змей? Тамбовский волк тебе земеля, понял. Сказано же, порожние мы, домой идем.

– Наляй стаканчик, – добродушно глядя на меня, сказал детина.

– Вот же люди странные, – развел я руками. – Ты спроси меня, видел ли я за последние три дня кусок хлеба, – пристыдил его я и прикрыл дверь. Минут десять было тихо, и я уже вновь стал задремывать, когда в дверь вновь постучали. Я, пыша злобой, рывком открыл дверь и увидел перед собой… все того же верзилу.