Майя провожала взглядом тяжёлые тучи, ползущие над городом, и размышляла над открытиями последних дней: отец становится незнакомцем. Сначала он орёт на Августа, теперь, за столь короткий разговор, она угадывает в его голосе столько оттенков, сколько не слышала за всю жизнь. Неожиданно для себя смягчилась:

– Но, père, что если он не станет с нами сотрудничать? Не похоже всё это на профессиональный интерес – пробить брешь и посмотреть, что получится. Это всё-таки явно личное. И не думаю, что подобные эксперименты в ближайшее время повторятся. Он ждал почти год. Скорее всего, будет пробовать что-то другое.

В отцовском голосе зазвенел метал:

– Ecoute-moi[16]! Он попытается ещё раз, и вы его найдёте. А что он там имеет против нас, оставь выяснять это мне. Поняла?

Дочери оставалось лишь согласиться. Прежде чем попрощаться, Майя задала грызущий её вопрос:

– Ещё одно. Почему ты позвонил Августу и не позвонил мне? Только не говори, что не смог дозвониться.

Банкир поморщился. Он не мог объяснить самому себе, что заставило его пренебречь правилами оповещения. Непривычная и неприятная смесь робости и гнева на старшую дочь? Злость на младшего сына, стремительно теряющего человеческий облик, и бессильная попытка вернуть его к нормальной жизни? Поэтому он только коротко попрощался:

– Bonne nuit[17].

Майя покрутила замолкшую трубку. Со временем странное поведение отца получит своё объяснение. Глянула на мобильный – час ночи. Есть ночной рейс, в шесть утра будет в Петербурге. Сегодня – последний день фестиваля, нужно успеть. Обязательно нужно успеть. Марту из уравнения исключать никак нельзя, даже если некоторые банковские гении этого не понимают.

* * *

Майя преувеличенно аккуратно вела старенькую серую «Тойоту» (Шамблен выполнил задание, даже находясь в Екатеринбурге, и машина ждала её дома на подземной стоянке). Напряжённая неделя, ночной перелёт в Петербург – кто только придумывает это расписание, нельзя, что ли, нормальные утренние рейсы делать? – и полный рабочий день вымотали её, и, по большому счёту, хотелось только одного – упасть на подушку и спать, спать, а не мотаться Бог знает куда и не пытаться найти чёрную кошку в тёмной комнате. Главное, не допускать мысли, что её там может не быть…

Верлен грустно вздохнула, заставляя себя сосредоточиться на дороге: финальная милонга фестиваля проходила не в Дианиной школе, а в зале на Розенштейна, и ехать туда в два раза дольше. Смеркалось, с неба посыпалась какая-то мелкая холодная дрянь, совсем не похожая на летние дожди. Настроение стремительно портилось вслед за погодой. Дробно постукивая по рулю, подождала, пока светофор переключится, и припарковалась за пару домов до танго-зала.

Вышла, мысленно оглядев себя: чёрная узкая рубашка с высоким воротником, чёрные прямые брюки, кудри приподняты и прихвачены незаметными золотыми заколками, в распахнутом вороте – цепочка белого золота, искусного тончайшего плетения, и бриллиант без оправы в форме капли, на безымянном пальце – широкое кольцо с едва заметной гравировкой летящего дракона, на ногах – классические штиблеты. Подумала: «Должно быть нормально, не хочется особо привлекать внимание».

Совершенно не отдавая себе отчёта в том, что выглядит просто сногсшибательно – высокая, гибкая, стройная, громадные глаза, чуть тронутые макияжем, пушистые длиннющие ресницы, узкие скулы, красиво очерченный чувственный рот, вошла в зал, будто делала это тысячу раз. Спокойно обогнула несколько небольших компаний и невольно остановилась: общий свет погас и внезапно вспыхнувшие прожекторы высветили в центре зала четырёхстороннюю льняную ширму, за которой только что скрылись Диана в смокинге и облитая белоснежным облегающим платьем хрупкая, невысокая, с волосами цвета спелой пшеницы девушка.

* * *

Музыка пробиралась талой водой сквозь неохотно расступавшийся лёд, набирая силу. Плавное движение теней то ускорялось, то замирало, и не было в них тел: казалось, что смущённую неуверенность покоряла и настойчиво целовала смелость.

Это было однозначно переутомление. Иначе как ещё объяснить, что через минуту перестало хватать воздуха, голова закружилась, в кончики пальцев выстрелили тысячи солнц, а мышцы на руках и ногах напружинились, как перед прыжком в воду. Майя заставила себя отвернуться от поглотившего её зрелища и отступить на два шага, выходя из заворожённо наблюдающей толпы. Ступая мягко и неслышно, поддаваясь ведущей её музыке, Верлен дошла до одной из широких колонн, оперлась плечом и так простояла до финального аккорда, неотрывно глядя на то волшебство, которое рождалось за льняными экранами.

Мелодия стихла. Секундная тишина взорвалась громом аплодисментов. Танцовщицы смешались с восторженной толпой, а Майя вдруг поняла, что совершенно не хочет подходить к Диане. Откровенная и мучительная страсть, ожившая в тенях, будто обожгла что-то внутри, и повторять эту боль было сродни мазохизму. Нет уж, пусть остынет, пройдёт. Пока нужно просто осмотреться, непредставленной, неузнанной и непричастной, и попытаться понять, что вообще происходит. Отвлечься, наконец, от щемящих, немного печальных, накрывающих с головой звуков танго, от которых сами собой выпрямляются плечи, рассыпанной по песку солью растворяется усталость, и только в уголках глаз пощипывает, а губы неизвестно от чего немного горчат.

* * *

В зале собралось не меньше пятисот человек, большая часть из них выходила на танцпол, некоторые останавливались у барной стойки, потягивали вино, кто-то тихо беседовал, кто-то сидел на стоящих вдоль стен мягких диванах. Некоторые девушки вытянули ноги и скинули изящные босоножки – видимо, отдыхают.

Майя отметила про себя, что парней было ненамного меньше, чем девчат, и танцевали тоже разные пары. Ни на ком не задерживая взгляда, отмечала двигающихся уверенно и не очень, скованно и свободно, но практически на всех лицах проступало, как сквозь светящуюся от солнца толщу воды, удовольствие и упоение собственными движениями. Пару раз заметила Диану, та танцевала с закрытыми глазами, словно затылком видя, куда нужно ступить и где развернуться.

Верлен изучала без конца меняющуюся толпу, отыскивая спутников Орловой и её постоянных учеников, знакомых ей по фотографиям. Когда узнавала, рассматривала исподволь, внимательно слушая собственную интуицию. Неторопливо двигалась дальше.

Внезапно показалось, что на противоположной стороне, сквозь на мгновение распавшуюся вереницу движущихся пар, мелькнуло очень знакомое лицо. Память услужливо подставила снимок Дианы в окружении компании, где был чёткий мужской профиль с чёрными глазами, и тут же – рядом – нарисовала очень похожий портрет, но уже обрамила его в совершенно другой интерьер – водительское кресло в джипе на стоянке у банка шесть дней назад. Верлен кивнула самой себе:

– Что ж, ну здравствуй, приятель-водитель-спонсор. Приближаться не будем, но вот понаблюдать за тобой стоит. Сказать Шамблену, как ты доставил к нам пьяные телеса Августа, или не сказать? И как бы добыть на тебя досье… Придётся дать Анри задание собрать хотя бы биографию на всех учеников Орловой. Вдруг кто-то что-то резко изменил в своей жизни? Это было бы симптоматично… Нужно как-то очень аккуратно выяснить, давно ли ты водишься с братом. И кто ты вообще такой.

Пока размышляла, заметила, что новый объект наблюдения чётко держится позиции, откуда отлично просматривается Диана. Тягучая мелодия закончилась, пары распались, Павел подошёл к танцовщице, ухмыльнулся, и вот уже девушка вливается в его объятия, начиная осторожное, зыбкое движение по паркету.

Наверное, из-за того, что Солодов как-то совершенно по-собственнически ухватил гибкое тело танцовщицы, будто принадлежащее ему по праву, в голове у Майи тяжко и мерзостно зашумело, бритвенным краешком алмаза царапнула непонятная ледяная тоска, настроение снова упало, и вновь навалилась дичайшая, просто адская усталость.

«Так или иначе, данные нужно будет собирать. Как минимум для того, чтобы не допустить повторения ситуации на Урале. Ну, и как превентивные меры по отирающимся возле вечно пьяного Августа личностям, – Верлен скривилась: – Хорош уже себе врать. Август, Урал… Всё гораздо проще – ты хочешь знать, что связывает этого явного Дон Жуана с Дианой».

Майя направилась уже к выходу, когда чьи-то пальцы невесомо коснулись её локтя. Обернулась, надевая маску вежливого радушия, увидела невысокую девушку с ясными серыми глазами, лет, наверное, двадцати трёх, совсем молоденькую, одетую в свободные брюки и узкую рубашку, восторженно и неприкрыто пялившуюся на неё. От этого бесцеремонного, ничем не скованного искреннего интереса даже немного растерялась. По привычке вопросительно приподняла бровь, спохватилась – не на работе же, говори словами! Однако девушка всё поняла правильно и, ослепительно улыбнувшись, спросила:

– Меня зовут Серьга. Это против правил – приглашать на танду голосом. Но… потанцуете со мной?

Майя оторопела. Как оказалось, к такому повороту событий она была не готова совершенно, и этот промах грязным булыжником плюхнулся в плохое настроение, подняв со дна муть раздражения. Однако на лице, как обычно, не отразилось ничего, кроме лёгкого удивления. Негромко, извиняющимся тоном, витиевато уклонилась:

– Прошу прощения, я здесь впервые, и мне недоступно подобное искусство движения. Возможно, когда-нибудь, безусловно, я буду рада потанцевать с Вами.

Верлен никогда не задумывалась, что, обладая резкой, необычной красотой и глубоким голосом, напоминавшим горячий и густой сбитень на липовом меду, производит ошеломительное впечатление на окружающих. Ей, привыкшей отсекать всё лишнее, в том числе – и внешнюю привлекательность как фактор, отвлекающий от верных решений, подобная мысль даже не приходила в голову. Поэтому казалось странным, что во взгляде незнакомой девушки сквозило такое восхищение. Между тем Серьга ошеломила её второй раз, кивнув головой в сторону бара: