И рвалась измученная каменной усталостью спина из-под смычка грозовой весны, и дождь становился наглее и пронзительней, и вот уже отвешивает полновесные пощёчины, пытаясь не дать ей уйти в безумие словесной пустоты объяснений и потерь… Бессильный бред отчаяния – закладка в книге пасмурного дня, построчный шорох жуткого молчания и разговор измученного сна…

Танда 5

Майя вскинулась на широченной гостиничной кровати, сбрасывая с себя, словно сеть, неожиданный сон, бросила взгляд на часы: «Половина пятого, самое время… Никогда раньше не видела ничего подобного: цвет, вкус, запах, всё настоящее… Это только Марта часто по ночам кино смотрела и по утрам рассказывала. Всегда думала, что девчонка просто фантазирует, сочиняет, что так не бывает. Оказывается, бывает. Кажется, я бежала к Диане? Бред! Абсурд!».

Нагая, взбудораженная, прошлёпала босыми ногами к огромному окну, словно из дома и не уезжала. Двадцатый этаж, электрическим хамелеоном переливается раскинувшийся под ногами Екатеринбург, и далеко внизу мерцает река со смешным названием Исеть. Потянулась длинным гибким телом, прогнулась спиной, встряхнулась. До утра ещё долго, но теперь не уснёшь.

Прошла по толстому бежевому ковру, подхватила со стола планшет, длинными пальцами набрала коды, проверила: «Фиат» Дианы стоял во дворе. Значит, она дома. Кивнула в такт своим мыслям, надела бикини, толстый белый гостиничный халат, вышла из номера и направилась в бассейн, благо он находился на том же этаже. В такую рань в тёплой подсвеченной голубой воде никого не было.

Майя скинула халат на большое плетёное кресло, стоявшее у воды, и бросилась рыбкой с бортика, войдя практически без всплеска и вынырнув у противоположного края. Минут двадцать Верлен размашисто рассекала воду, перебирая детали прошедшего беспокойного дня, вечера, проведённого в смятении, отодвигая от себя смутный образ тангеры и пытаясь придать хоть какое-то подобие порядка сознанию, встревоженному непрошенными ночными образами сна.

Ещё перед вылетом, в зале ожидания, взялась за телефон: нужно же позвонить, предупредить, что на какое-то время уедет из города, но как только вернётся, обязательно встретятся. Уже выбрала номер телефона и почти нажала кнопку вызова, но внезапная, необъяснимая робость остановила её. Не хотелось разговаривать так, на бегу, под неумолчный гул объявлений о посадках, прилётах и багаже. Выбрала нейтральный вариант – короткое сообщение: «Уехала в командировку, вернусь, позвоню. Спасибо за вечер, обязательно повторим».

Вывела на экран программу слежения, убедилась, что объект двигается по обычному маршруту – от дома к школе танго. Эта яркая точка бегает по карте, и почему-то хочется представлять, как в ветровое стекло смотрит та, что за рулём, как от брызжущего света опускает защитным крылом на пронзительную синь непроницаемые очки, как безостановочно тренькает телефон, и каждый – каждый, кто дозвонился – хочет поменять маршрут движения этой точки, чтобы она двигалась только по направлению к нему, а водитель смеётся и, умело сопротивляясь течениям и просьбам, выруливает в нужную только ей одной сторону…

Майя вздохнула, удивляясь странным мыслям. Эти несколько недель, с тех пор, как стала пристально наблюдать за Орловой, ещё только решая, стоит ли встречаться лично, её так и тянет – просчитывать? нет, просто придумывать мельчайшие детали мозаики и складывать из неё новую фигурку, картинку, абстракцию – что получится. И совершенно не хочется задавать себе вопрос: что за придурь такая началась, что за колотьё в том месте, где должно быть сердце, биения которого она раньше и не слышала, и не обращала на него внимания?

Из мыслей выдернул голос в динамиках, объявивший посадку для пассажиров бизнес-класса, вылетающих в Екатеринбург.

* * *

Майя и Шамблен приземлились в аэропорту Кольцово точно по расписанию, в половине десятого вечера. Весь полёт оба упорно делали вид, что занимаются своими делами: условия бизнес-класса позволяли не биться локтями и не заглядывать друг другу в компьютеры. Анри был явно раздражён и потому преувеличенно сосредоточен, Верлен же просто не хотела с ним разговаривать. Сначала нужно разобраться, что же всё-таки происходит в обычно благополучном и спокойном уральском филиале.

Во встречавшем автомобиле они расселись по разным углам и в абсолютном молчании, впрочем, нисколько не тяготившем Майю, доехали до гостиницы, получили ключи и только когда поднялись в лифте к апартаментам, Верлен сдержанно спросила Анри о планах на поздний вечер.

– Ничего особенного. Посижу в номере, покручу файлы, попробую понять, в ком я ошибся.

Это откровенное признание Шамблена в своей прямой ошибке в подборе и расстановке персонала, вдруг ослабило напряжение, душившее девушку: может быть, её правая рука ни в чём не замешан, просто так сложились обстоятельства? Может быть, кто-то ведёт свою игру и предлагает ей крупную фигуру в виде очевидной жертвы, чтобы усыпить бдительность? Возможно всё. Даже безумные идеи. Тем более, когда нет ни данных, ни фактов – ничего, за что можно уцепиться. Нет, так дело не пойдёт.

Необходимо понять, что перед ней – уравнение с пятью неизвестными, но тогда решений бесконечное множество, или же четыре из них известны из прошлых уравнений, только она пропустила значения? Или четырём переменным подставить произвольные значения и найти пятый? Или же… Да ну, бред какой-то. Хотя? Что, если допустить, что неизвестен только пятый элемент, который есть и в первом случае – с Мартой, и в последнем – с вирусной атакой? Но тогда получится, что Шамблен, действительно, пропустил нечто важное, открыл доступ к бизнесу троянскому коню, а её зацепка, её крохотная деталь ничего не значит, и затея с Дианой – пустая? Как понять, что правильно, а что – нет?

Мысли и возможные варианты проносились в голове Верлен с бешеной скоростью. Между тем, они уже подошли к своим номерам, которые оказались напротив друг друга. Майя машинально спросила:

– Ужинать пойдёшь?

Анри вяло отказался – каким-то серым, севшим от усталости голосом, неубедительно сославшись на позднее время, – и скрылся за дверью. Верлен же, наоборот, вдруг ощутила сильнейший голод. Она нутром чувствовала, что разгадка где-то рядом.

Ресторан при гостинице был просто отличный: здесь подавали самые разные блюда азиатской, средиземноморской и русской кухни, и всё было отменного качества. Но Верлен хотелось на воздух, разгорячённый мозг требовал выхода в ночную летнюю прохладу. Поэтому она забросила вещи в рабочую зону номера, приняла душ в большой круглой ванной, переоделась в бежевые хлопковые брюки и свободную рубашку и снова спустилась вниз.

По прошлому приезду она помнила, что неподалёку находится отличный ресторанчик «Вино и паста Карбонара». Майя дошла до бизнес-центра «Европа», который разместился в двухсотлетнем купеческом доме, поднялась на третий этаж, кивнула приветливым официантам и присела за стол у панорамного окна. Внизу, в жаркой, томящейся июньской ночи неспешно прогуливались парочки, по тротуарам на роликах катались молодые люди и девчонки – в кепках, наколенниках, размахивали руками, делали пируэты, а здесь было тихо, негромко играла музыка, и запахи готовящейся в домашней печи фирменной пиццы на тончайшем тесте, пряных трав, острых сыров ещё больше подогревали и без того волчий аппетит.

Заказав аньолини с кроликом, овощи на гриле, базиликовое мороженое, попросила принести бутылку классического кьянти.

Расторопный официант поставил на стол острое масло и соус, тарелочку с маленькими булочками, налил вина, дождался утвердительного кивка и испарился. Пока ждала заказ, потягивала ароматное кьянти, отрешённо оглядывая безграничное сумеречное пространство за окном.

Тягучая ночная Исеть была похожа на пробитую брешь в бетонном, увенчанном кованными цепями ограждении. Майя думала, что эта река чем-то напоминает её жизнь: «Вроде бы упакован с ног до головы в броню порядка, правил, предсказуемости. Думаешь, что всё расписано и предусмотрено, со всех сторон защищена. А потом вдруг предаёт отец. И мать – тем, что встаёт на его защиту. Неожиданно исчезают братья: Юл, например. Ведь я совершенно не стремлюсь его видеть. Август вроде и есть, но это – уже не он. И всё это – засасывающая чёрная брешь».

Верлен раздумывала над тем, что до встречи с Орловой с этой пробоиной она как-то справлялась: «До тебя, Диана, моей семье не было дела до того, как я провожу вечера, чем занимаюсь, о чём думаю… Почему, стоило мне заняться тобой и твоим окружением вплотную, всё рвануло? Да так рвануло, что уже не просто брешь. Водовороты. И ведь я пришла к тебе только из-за Марты.

Но что, что может объединять с событиями этих дней сестру? Есть ли вообще здесь связь? Совпадение? Закономерность? Марта, Марта… Чем же ты жила последние годы? Почему ты так изменилась после Сорбонны? Что случилось с тобой в студенчестве? И почему, чёрт побери, я не выяснила это тогда?».

Верлен расплатилась и вышла в душную ночь. Возвращаться в гостиницу не хотелось совершенно, поэтому она прошла до набережной и села на скамейку у самой воды. Ни негромкие беседы проходящих мимо людей, ни доносившиеся издалека весёлые выкрики гуляющих компаний, не пробивались сквозь укутавший её кокон воспоминаний одного из трудных разговоров, состоявшихся год назад, единственного, когда сестра пыталась объяснить ей, почему…

* * *

Марта сидела на широком подоконнике, подтянув сильные ноги коленями к подбородку, отвернув лицо к залитому дождём стеклу, вычерчивая пальцами ломаные силуэты, отбивая рваные такты и всем своим видом демонстрируя нежелание разговаривать.

Майя долго ходила по съёмной квартире, в которой, вернувшись из Парижа, без объяснения причин поселилась сестра, потом села на краешек узкой кушетки, на которую был небрежно наброшен шерстяной клетчатый плед.

– Послушай, Март. Мне совсем не нравится, что ты живёшь здесь. Тут даже летом холодно, неуютно. Грязный двор, под окнами помойка. Душ какой-то непонятный – то ли на лестнице, то ли в кухне. Что за странная блажь? Жила бы в родительском доме, что тут страшного? Отдельный вход, своя комната, все удобства… Ну зачем ты ушла?