Терри Блик - Проживи мою жизнь

Любые совпадения с реальной жизнью – случайность и художественный вымысел.

[1]

Майя Верлен, директор службы безопасности российского филиала французского банка «Кредит Верлен», обычно не имеющая ни одной свободной минуты даже по воскресеньям, уже больше часа почти неподвижно стояла в узкой нише Монплезира, чувствуя лопатками древнюю шершавость красного кирпича и вслушиваясь в себя, будто в океан, гудящий перед началом шторма. Словно поднятая со дна подсознания надвигающейся бурей, всплыла фраза, услышанная в одном из документальных фильмов о тайнах Петергофа: Монплезир – один из немногих дворцов, где душа императора не рядится в царские одежды, а может быть самой собой. Крики чаек, плещущие волны, посвистывающий ветер в этот жаркий и солнечный июньский полдень легко вплетались в летящие звуки аргентинского танго.

Острые иглы неровной, вспыльчивой, опустошающей музыки загоняли память в прозрачный сентябрь, в засыпанный мокрой жёлто-красной листвой, открытый всем жадным взглядам двор среди недавно построенных безликих многоэтажек. И в этом дворе, почти рядом с помойкой, стояла золотистая «Тойота», с помятым об ограждающий бетонный блок бампером, разбитой фарой, включённым двигателем, а на бежевом сиденье водителя… немыслимо об этом думать. Немыслимо – представлять. И слава Богу, что никто из родных не увидел Марту с разбитой о руль переносицей и глубокой раной под сердцем, остановившимся в вечной, неизбывной муке взглядом, не увидел её сжатых перед смертью кулаков, растрёпанной и беззащитно юной. Равнодушные полицейские ходили вокруг машины, что-то бормотали, строили идиотские предположения вроде самоубийства: «Ну и что, что ножа не нашли? Ну и что, что в сердце? Да ладно, хорош заливать! Ну-ну, „любила жизнь“, да „как никто другой“, ну надо же. Знаем мы таких. А Вы, собственно, кто ей будете? Ах, сестра. Она же дочка известного банкира? Двойного гражданства? „Золотая“ девочка? Так что насчёт наркоты? Или водочки? Руки, руки держи при себе, мать твою! Слышь, Серёга, не пускай её близко, а то мало ли…»

И долго-долго длился вонючий, ядовитый скандал с инсинуациями, подозрениями, оскорблениями и поисками, поисками, поисками: кто? Зачем? За что???

Марту удочерили, когда ей было не больше двух месяцев от роду. И двадцать пять лет она была для Майи младшей, любимой, своенравной. Она была талантливой и дерзкой. Путешественницей и танцовщицей. Марта – была… Не проходит и дня, чтобы потеря не раздирала сердце острыми когтями. И до сих пор, когда память, обойдя запреты, жёстким крылом задевает то страшное утро сентября, в кончиках нервов вспыхивает страшный крик матери, раньше никогда даже не повышавшей мягкого голоса, рванувшийся вверх и лопнувший, как перезревший гранат. Теперь Софи, если и говорит, то очень тихо.

Прошло уже десять месяцев, но результаты расследования оставались отрицательными, несмотря на то, что искать убийцу были наняты лучшие сыщики. И детективы, и аналитики разрабатывали изначально три версии убийства: бытовую, случайное нападение и наиболее серьёзную – как месть семье банкиров. Первая версия отпала, потому что как такового быта у Марты не оказалось, слишком мало времени прошло с момента возвращения из Парижа. Любовница и основной круг приятелей допрошен, все имеют алиби, врагов не выявлено. Случайное нападение (из-за того, что Марта работала в такси, подозревали и последних пассажиров) тоже было сразу отброшено: диспетчеры сообщили, что в ту ночь она не работала, рядом с телом был найден распечатанный на обычном принтере логотип банка, улики (точнее, практически их полное отсутствие) указывали на то, что убийство было тщательно спланировано. Поэтому по требованию отца все усилия сосредоточились на третьей версии, но дело так и не сдвинулось с места.

Майе же казалось, что тайна трагедии всё-таки кроется в самой жизни сестры. У кромки волос на затылке, между лопаток ерошилось острое, колючее ощущение, что, сосредотачиваясь на версии мести банку, они будто ступают на каменистую осыпь, делая неверные шаги, один за другим. И если не вернуться на исчезающую тропинку, камешки сдвинутся и, превращаясь в лавину, погребут и едва различимый путь, и самих искателей. Именно поэтому она высказалась резко против, когда детективы сосредоточились на конкурентах и недовольных клиентах. Однако её предчувствие было отброшено президентом банка как нечто совершенно несущественное. Старший Верлен саркастически заметил: «Неубедительно. Где факты? Их нет. Тебе что-то там чудится, и что? Мы не нашли ничего веского. И я не могу позволить тебе бездарно тратить наше время».

Как и ожидала Майя, расследование завершилось полным провалом: следственные действия полицейских, предписанные протоколом в подобных случаях, оказались безрезультатны, и дело об убийстве Марты уже пылилось на полицейской полке «до появления новых улик». После выматывающих бесед и экспертиз, обнаживших глубоко запрятанные семейные тайны, родители покинули Россию, в которой прожили три десятилетия, а братья вернулись к своей обычной рабоче-разгульной жизни богатых, успешных и независимых мачо. Ничего не дали и тщательные проверки, проведённые службой безопасности банка, ничего, кроме одной, крохотной зацепки, призрачной возможности понять, почему это произошло, а главное – найти убийцу.

Прошло девять месяцев. Девять! Но раскинутые отцом сети не выловили абсолютно ничего. Майя отчётливо понимала, что обыденные дела тяжёлыми каплями дождя прибивали ещё вспыхивающие огоньки когда-то яростного азарта её службы и самолюбия нанятых детективов. Чувствуя удушливую невыносимость от засасывающих в болото рутины отцовских запретов на собственные поиски, пролистывая день за днём бесполезные, бессмысленные отчёты, Майя внезапно осознала, что надо рвать эту вязкую паутину. И начинать нужно как раз с царапающих нёбо незаданных вопросов к женщине, которая была рядом с Мартой в её последний день. Нужно начать всё сначала, но совершенно с другой стороны, и слой за слоем, реставрируя прошлое, соскрести с истинного мотива преступления ложные следы.

Ранним утром, после долгих споров, вопреки каменному упрямству отца в раскалённой телефонной трубке, Майя приняла решение: Fais се que doit, advienne que pourra[2]. Всмотрелась долгим взглядом в старую фотографию, найденную в вещах Марты, всунула её в пачку других и убрала в стол. Спустилась на стоянку, вывела из спячки свой байк BMV и на малой скорости выехала со стоянки в сторону Петергофа. Странная уверенность в верном пути цепляла холодком под левой лопаткой.

Спрятав глаза под тёмными узкими очками, стянув непослушные кудри серым платком, чувствуя себя непривычно в любимых, но давно не ношенных старых джинсах, футболке и затёртом вельветовом пиджаке, девушка оставила байк на стоянке, прошла сквозь верхний сад и спустилась на площадку возле похожего на крепость, одного из самых красивых творений Петра I. Спустилась туда, где между заливом и огромными окнами дворца под нескромными, восхищёнными или просто заинтересованными взглядами туристов в тревожном ритме оттачивали своё мастерство для грядущего фестиваля четыре пары. Юбки трепетали и ласкались к стройным икрам, каблучки отстукивали акценты, лаковые штиблеты ловко проворачивались на месте, переплетающиеся ноги будто охотились друг за другом или сбегали от опасных подсечек.

Стремительные шаги и молниями вспыхивающие синие взгляды из-под копны кудрявых чёрных волос, в плавном женственном теле и в длинных пальцах – натянутая струна безысходности и разделённой страсти, в чувственной улыбке – искры магии. Всё это была Диана Орлова, владелица первой, известнейшей школы квир-танго в Петербурге, знаменитая тангера и, как оказалось, последняя любовница её сестры.

И пошёл второй час, и танго утихло, и нужно было отлипать от стены и начинать говорить. Говорить с тем человеком, кто, возможно, напрямую виноват в смерти Марты. От этой красоты и физически ощущаемой свободы танцовщицы предубеждение и подозрительность Майи только усиливались, как будто посвистывающий ветер незримой плетью, обжигая, подхлёстывал гнев.

Диана всё чаще отвлекалась от своего партнёра и посматривала на неподвижную девушку, будто из музея восковых фигур мадам Тюссо. Что-то в очертаниях, то ли в повороте головы, то ли в небрежности позы казалось смутно знакомым, и это знакомое беспокоило всё сильнее, отчего удовольствие от танго понемногу улетучивалось. Серые джинсы с карманами, нашитыми словно наоборот, обтягивали длинные мускулистые бёдра, дымчатая мягкая футболка с треугольным вырезом и короткими рукавами только подчёркивала красивые руки с рельефными, но не перекачанными мышцами. Изящная кисть небрежно придерживала перекинутый через плечо пиджак, и под тканью отчётливо проступала небольшая, высокая грудь, а между приподнявшимся краем футболки и низким поясом джинсов виднелся живот, даже с расстояния трёх метров казавшийся твёрдым, как доска.

Тангера отметила про себя острые скулы, узкое смуглое лицо, твёрдые губы: жёсткий характер. Но при этом в чеканном лице не было и следа надменности или презрения.

Диана встревожилась. Она великолепно улавливала даже поверхностное внимание, но здесь это мастерство не требовалось. Потаённый взгляд под тёмными очками, пристально-изучающий, обжигал и словно пробирался под кожу. Пугающе неподвижная незнакомка казалась ей больной пантерой, загнанной, изнурённой, но от этого ничуть не менее опасной в своей свирепой силе. В отличие от привычных: восхищённых, пылких, флиртующих, этот взгляд был угрожающим, и Диана едва дождалась, пока стихнет музыка. Репетиция завершилась, и, пока партнёры собирали аппаратуру, перебрасываясь весёлыми и признательными фразами, тангера отбросила внезапное трусливое желание сбежать и решительно направилась к загадочной наблюдательнице.