— Вот. Погоди, я сама посмотрю…

Надя выложила содержимое на стол, принялась перебирать бумаги. Пожелтевшее свидетельство о папиной смерти, документы на дом, Наташкин диплом техникума, ее школьный аттестат… А где же Мишенькино свидетельство о рождении? Ага, вот оно…

— Надь, это что?!

Она и не заметила, как Сергей выудил из общей кучи какую-то бумагу и теперь внимательно вглядывался в нее. Догадавшись, какую именно он рассматривает, — Надежда обмерла… Это же Вероникино свидетельство о рождении.

— Что это? — поднял он полные отчаянного удивления глаза.

— Что? — ответила хрипло, неестественно.

— Тут дата рождения — пятое сентября! А ты говорила… Погоди, Надь… Это что же у нас получается? О господи!

С минуту они смотрели друг на друга, не мигая. Она не могла слова сказать, будто поразило, он же, было видно, с трудом силился принять в себя свалившееся на голову прозрение. Нет, не было испуга в его глазах. Скорее изумление, сопряженное с ужасом воспоминания. Да и кто бы в такой ситуации не испугался да не изумился…

— Чего это вы тут? — вывела их из прострации появившаяся в дверях заспанная Лиля.

Они оба синхронно повернули головы, смотрели, будто не видя. Надя первая пришла в себя, цапнула из Сережиных пальцев Вероникино свидетельство о рождении, торопливо сгребла оставшиеся бумаги в кучу.

— Ничего, Лиль! Вот, документы смотрим…

— А, понятно. Сереж, как дела? Все получилось с арендой?

— Да, все нормально. Завтра с утра можно договор забирать.

Голос у него дрожал, рука воровато шарила по столу, кадык дернулся непроизвольно вверх-вниз. На Надю он не смотрел, старательно отводил глаза в сторону.

— Да что с тобой? Что тут происходит?

— Ничего. Все нормально, Лиль…

— Ну, если нормально, пойдем спать. Тебе завтра вставать рано.

— Да, иду…

Уходя, он оглянулся, посмотрел ей в глаза быстро и довольно решительно. «Завтра обо всем поговорим» — так она прочитала его взгляд…

* * *

Всю ночь Надя ворочалась с боку на бок. Потом оставила попытки заснуть, лежала, глядела в темный потолок. Нет, как же так можно — зазеваться и не заметить, как он опасную бумагу в руки взял? А теперь что — он все знает, и надо как-то с этим жить…

Только вопрос: как? Причем под одной крышей жить. Бедная Лиля — ей-то за что?

Взяла и свалилась на нее проблема в лице какой-то там родственницы с ребенком, да и не просто ребенком, а родной дочерью мужа… Как будто ей одного Мишеньки мало…

Конечно, она ничего про Веронику не узнает. Сережа ничего не скажет. Но сам-то… Он-то теперь знает! И как себя дальше поведет в этой ситуации — неизвестно. Он же такой прямой, честный! А она, выходит, совсем бесчестная, если влезла в чужую семью, пусть и непреднамеренно.

Господи, что дальше-то будет?

Проснулась и заплакала Вероника, видимо почуяв напряженное состояние матери. Припала к груди, успокоилась. Надо же, какое счастье, что после всех потрясений молоко не пропало…

С этой хорошей мыслью Надя заснула. И проспала все утро, пока Лиля не постучала в дверь.

— Надь, у тебя все в порядке?

— Да, — подняла девушка сонную голову от подушки.

— Тогда вставай, выходи на кухню, разговор есть.

Что-то испуганно оборвалось в груди от интонации в Лилином голосе. Неужели догадалась? Нет, не может быть, с чего бы… А если и догадалась, то пусть… Так даже лучше. Все одним разговором и разрешится. Нельзя жить во вранье.

Надя натянула халатик, наскоро умылась, вышла на кухню. Лиля сидела за столом, сложив руки перед собой и решительно сжав губы. Совсем другая: деловая, неулыбчивая, холодная.

— Садись. Я Мишу к соседке отправила, чтобы спокойно поговорить. У нее ребенок такого же возраста, пусть поиграет. Значит, так. Слушай меня внимательно…

И вдруг замолчала, отвернувшись к окну, принялась нервно качать ногой, красиво перекинутой на другую.

— Я слушаю, — прервала Надя неловкую тягучую паузу.

— Да знаю, что слушаешь. Видишь, начать никак не могу. Все утро слова подбирала, а теперь они из головы вылетели! Не знаю, как сказать… Сволочью распоследней себя чувствую, понимаешь?

— А ты прямо скажи, без лирических отступлений. Ты хочешь, чтобы я уехала, да?

— Надь! — резко повернула к ней голову Лиля. — Правильно все говоришь, именно этого я и хочу! Понимаю, что это бессовестно и бесчеловечно с моей стороны, но да, хочу! И даже могу объяснить, почему!

— Да не надо, Лиль…

— Нет, почему же? Объяснение слишком простое — я очень люблю своего мужа. Я, можно сказать, его сама себе вот этими руками из ничего сотворила! Вы его там, в своей деревне, уничтожили, а я из пепла воссоздала, достоинство вылечила, заставила в себя поверить! Сережа сейчас другой совсем человек, ты что, не видишь?

— Да, другой…

— И он мой, только мой, и мы абсолютно счастливы вместе! А лишние свидетели счастью не нужны, как бы жестоко это ни звучало. Сама подумай — чего ты тут будешь третьей лишней? Вот ты все время повторяешь — неловко, неловко… Ведь и впрямь страшно неловко, если вдуматься. И тебе, и мне, да и Сереже, по большому счету. Он, конечно, очень добрый и щедрый человек, но ты должна понимать, что нельзя до бесконечности этим пользоваться.

— Я поняла, Лиль. Сейчас соберусь и уеду.

— Да куда ты, господи… Кто и где тебя ждет, — обреченно махнула рукой Лиля, досадливо отвернувшись к окну. Помолчав, проговорила уже спокойнее: — В общем, я все за тебя придумала, Надь…

Кашлянув и поелозив на стуле, она устроилась поудобнее, выпрямила спину, чуть двинулась корпусом вперед, заговорила быстро, решительно:

— Поедешь в Заречье, там тетка одной моей подруги живет. Это недалеко, всего десять часов езды на поезде, но это уже другая область, не наша. Ну, в общем, неважно. Женщина хорошая, еще не очень старая. И дом у нее хороший, с садом, мы с Ленкой как-то туда отдыхать ездили.

— Нет, спасибо, Лиль. Я лучше домой поеду.

— Да Серега же тебя в два счета найдет, будет совестью мучиться, что ты одна пропадаешь. Только и станет туда-сюда шастать. В конце концов тем и кончится, что снова тебя сюда привезет. А может, ты сама так хочешь, а? Чтобы он заботился, судьбу твою устраивал? Только честно?

— Да ничего я такого не хочу!

— Ты ведь ему никто, по сути! Бывшая родственница, не более!

— Да. Я ему никто. Действительно, у вас своя семья, свои заботы. Я правда не хочу мешать.

— Честно?

— Честно.

— Ну, тогда слушай меня… У тети Любы будет очень хорошо, Надь. Она женщина добрая, милосердная, с большим удовольствием тебя примет… Тем более дети у нее разъехались, скучно одной. И с ребенком поможет, и на работу потом устроишься…

— Но как же я, как снег на голову…

— Да что ты, какой снег! Я уж с утра позвонила… Она сказала, что на станции тебя встретит. Только надо билеты на поезд успеть купить… Денег я тебе на первое время дам! А потом еще пришлю, переводом! По-моему, вполне нормальный вариант, Надь… И для тебя, и для меня, и для Сережи… Единственно мудрое и правильное решение…

— А Мишенька? Что же с ним будет?

— В каком смысле?

— Ну, он же меня потеряет, плакать будет…

— Ой, да поплачет и перестанет! Наоборот, быстрее ко мне привыкнет! Поезд через полтора часа…

— Да, конечно. Собираться пойду.

— Да не надо, я уж все сделала. Вон чемодан в прихожей стоит. Я туда все вещи положила, что подарила вчера. Давай лучше позавтракай поплотнее, а я пока чего-нибудь в дорогу соберу: бутерброды, фрукты. И на вокзал провожу. Да, надо же такси заказать, забыла совсем!

Лиля суетливо подскочила, бросилась в прихожую к телефону. Было слышно, как, четко разделяя слова, она диктует в трубку адрес. Вернувшись на кухню, подошла сзади, положила руки ей на плечи, наклонилась, щекоча кончиками волос висок, проговорила виновато:

— Только, Надь, давай договоримся — без всяких там звонков и писем. Так будет честнее, согласись? Ты мне обещаешь?

— Да. Обещаю. Не будет ни звонков, ни писем. Только… как же я про Мишеньку узнаю?

— Ой, да зачем тебе. Не беспокойся, все хорошо будет! Не в чужих людях его оставляешь, а с родным отцом и… И со мной. Ты лучше о себе думай, как Веронику поднять! И насчет денег тоже не беспокойся — я буду первое время каждый месяц посылать! Немного, конечно, но на пропитание хватит. А потом сама работать устроишься… Кстати, тетя Люба даже прописать тебя обещала!

— Спасибо, Лиль. Я пойду Веронику покормлю. Она вот-вот проснуться должна.

— Только поторопись, скоро такси придет.

— Да я быстро.

В такси ехали молча, каждая смотрела в свое окно. Вероника не спала, таращилась из одеяльца, мутузила во рту соску. Потом личико сморщилось, зашлась криком, неловко извиваясь в одеяльце.

— Какой черт вас, девки, с ребенком в дорогу понес… — полуобернулся со своего места водитель, дородный дядька в засаленной кепке. — Сидели бы дома, мужьям щи варили.

— Да вам-то что? — набросилась на него раздраженно Лиля. — Ваше дело нас до вокзала довезти, и дальше никто не спрашивает!

Водитель обиженно засопел, рванул на зеленый сигнал светофора так, что они вжались в спинки сидений.

— Поосторожнее, пожалуйста! Все-таки ребенка везете! — не унималась Лиля.

— Не нравится — сидите дома, нечего с дитем по такси шастать… — тихо огрызнулся водитель. — Заплатят копейку, а комфорту требуют — на рубль…

Вероника поплакала еще немного и перестала, будто прислушиваясь к перепалке взрослых. Потом веки ее сладко сомкнулись, и она уснула.

На вокзале Лиля, усадив девушку на скамью в зале ожидания, помчалась в кассу, красиво перебирая стройными ножками на высоченных каблуках. Она вообще сильно выделялась из толпы — и модным белым пальто из ламы с длинным воротником из чернобурки, и снежными волосами, и ровным загорелым цветом лица. Почему же оно такое? Пудра, что ли? Так и не спросила…