знаю, но чего будет достаточно, чтобы составить хорошее впечатление. Меня все больше

и больше спрашивают. Это похоже на какую–то игру с ними.

– То, что произошло недавно? Или я должен просто начать с момента моего рождения и

ввести тебя в курс дела?

Перед тем, как откусить от своего бургера, она произносит:

– Смотри сам. Если честно, журналисты проглотят все и вся.

Мы говорим о нашем детстве. О моем, прошедшем в Атланте с семьей, которая

наслаждалась южными немормонским коктейльными вечеринками субботними вечерами,

посещала долгие церковные службы по воскресеньям, занималась охотой с собаками,

размещала флаги на своих пикапах и пила дешевый виски в километрах от женщин,

которые бы говорили, что это крайне глупо.

– Сенатор Стоун, вы носили камуфляж охотника? – спрашивает она, поднося кружку пива

к своим розовым губкам.

– Я могу обращаться с винтовкой, но я не люблю охоту, если это означает сидеть часами в

темноте, на морозе в ожидании беззащитного животного.

– На кого ты охотишься?

– Тебе обязательно это спрашивать? – Я смеюсь и она ахает.

– У тебя есть оружие?

Я беру картофель–фри и откусываю кусочек.

– Несколько. Когда я был подростком, до того, как перейти в старшие классы я был на

грани одержимости оружием. Огневыми тренировками. Странно, но вовсе не семья моего

отца поддержала меня в этом увлечении.

– Тогда кто?

Мой дядя, Меццо Альдебрандо Денарио. Это единственная дверь, которая будет

оставаться закрытой. Даже с ней, так что я рассказываю ей свою версию правды.

– Мой дед по маминой линии. Тот, о котором я говорил раньше.

– Антонио Альдебрандо, – отвечает она. Я киваю, и она спрашивает: – Ты любишь

соревнования по стрельбе?

– Любил. Винтовки крупного калибра. Но этого было не достаточно, чтобы

присоединиться Национальной стрелковой ассоциации США. Вот такое мое прошлое. – Я

избегаю разговоров о том, кто были мои инструктора и почему они были

высококвалифицированными. Мой дядя и несколько двоюродных братьев периодически

появлялись в моей жизни тогда и сейчас. Они научили меня стрелять из ружья

двенадцатого калибра для того, что не имело ничего общего с ношением камуфляжа,

поеданием вяленого мяса или хвастовством. К тому времени как я стал подростком, я смог

бросать нож любой рукой и у меня было достаточно опыта использования штурмовых

винтовок и полуавтоматического оружия, чтобы запомнить вес пушки в своей руке.

– На кого была похожа твоя мама? – без предупреждения спрашивает она.

Ее вопрос настиг меня, зарядив прямо промеж глаз.

– Моя мама... она была очень похожа на тебя. Полна энергии. Смелая. Классная. – Я

говорю ей то, что первое приходит на ум. Я не останавливаюсь ни на минуту, а она

слушает, держа меня за руку в то время, как мое прошлое льется из меня рекой. Когда я

заканчиваю, в моей груди пустота. Я ошеломленно глажу пальцами ее пальчики, чувствуя

при этом облегчение.

– Ты знаешь обо мне больше, чем кто–либо другой, – говорю я и встречаюсь с ее глазами

цвета неба. – Расскажи мне о себе... что–то, что я не знаю.

– Не легко иметь дело с прошлым. Я понятия не имею, кто мой отец. – Она удерживает

мой взгляд, не моргая, и улыбается. – Я надеюсь, что это не даст тебе уснуть.

Я слушаю ее, представляя ее жизнь как единственного ребенка, выросшего в окружении

Грейс и Стэна Стиллманов, где эти двое явно стремились контролировать ее жизнь.

Посадили ее в ящик, затем решили, что этот ящик не был достаточно хорош, и попытались

засунуть ее в другой. Я уже выяснил, что она не знает кто ее отец, но я не знаю, хочет ли

она его найти. Она говорит лишь о своей личной истории, предоставляя мне голые факты.

– Разведясь с мужем номер два, моя мать путешествовала и прожила год в Индии и Тибете

и вернулась оттуда беременной. Мои двоюродные братья и сестры разные по возрасту.

Двое самых близких мне по возрасту, осели в Мидлтауне пару лет назад и пытаются

прославиться в мире финансовой аристократии Стилманов на Пятой авеню. Колин – сын

тети по маминой линии, как тебе уже известно, не утруждает себя ничем, кроме как

перетряхиванием грязного белья нашей семьи.

– Ты была одинока? – Спрашиваю я, проводя костяшками пальцев по ее скуле, и,

наблюдая за тем, как ее ноздри слегка раздуваются. – Даже имея сестру, я был одинок.

Проживая в огромном доме, ты не можешь завести друзей, живущих по соседству.

– Вовсе нет. У моей мамы было много знакомых. Иногда, мне хотелось, чтобы меньше

народу приходило и уходило от нас. Было бы неплохо привязаться к кому–нибудь, хотя,

вероятно, это звучит ужасно скучно. Снова и снова я пыталась узнать, кто мой отец, но не

так сильно, чтобы беспокоиться по этому поводу и начать действовать.

Услышав горькие нотки в ее голосе, я почти готов надавить на нее, чтобы она разрешила

мне нанять Арчера для разгадки этой тайны.

– Есть множество частных детективов, которые специализируются на поиске пропавших

родителей. Зависит от того, зачем ты хочешь найти его и готова ли ты услышать всю

правду.

– Что это мне даст? – Оттолкнув свою корзинку с бургером, она стонет: – я сыта.

– Это да или нет? – Я не позволю ей сорваться с крючка.

Она наклоняет голову набок.

– Это означает «Я не знаю».

Я беру ее руку и переплетаю наши пальцы.

– Если захочешь, просто скажи мне. Я могу помочь.

– Если этот день когда–нибудь наступит, ты будешь первым, кого я попрошу. – Ее губы

изгибаются в попытке сдержать улыбку. – Забавно. Находится здесь с тобой. На свидании.

– Мы еще не закончили, – шепчу я, наклоняясь вперед. – Сегодня, я собираюсь заняться с

тобой любовью.

Глава 16

ВЕЛИКОЛЕПНО ЖЕСТОКИЙ.

– Займемся любовью? – шепчу я, и слова эхом отдаются у меня в ушах.

Такое ощущение, будто Бен прокричал эти слова. Я сижу, ошалевшая от того, насколько

это произвело на меня впечатление, словно облако тепла растекается под кожей,

начинающееся где–то в районе лопаток и выходящее наружу через нервные окончания.

– Да. На протяжении долгих часов, – отвечает он, переводя взгляд от меня, привлекая

внимание официанта, жестом приглашая подойти и принести счет, прежде чем снова

пристально посмотрит на меня.

– Это не то, что от нас ожидают, – напоминаю я ему.

На протяжении всего ужина, его взгляд был то угрюмый и торжественный, то игривый и

собственнический. А когда он говорил о своей матери, взгляд его был совсем другим. О ее

внезапной смерти. Я была тронута – на меня произвело впечатление, почему он вел себя

так в колледже и почему принял решение стать юристом. Мы словно перешагнули какой–

то порог. Может быть, это мое воображение или на меня так действует пиво, но после

проведенного за разговорами вечера с ним, я чувствую себя ближе к нему, как будто

крошечные нити соединяют и удерживают нас на одной и той же волне.

– Разве? – Он промокает рот салфеткой и кивает головой в сторону окна. – Возможно они

не согласны с тобой.

– Но они не мы, – парирую я, привлекая его внимание. Я перевожу взгляд на окно, потом

обратно так, как сразу мелькает несколько десятков вспышек.

– Пора пересмотреть правила.

– Потому что ты так сказал?

На его губах появляется свирепый оскал.

– Потому что твое тело говорит так. Потому что по натуре ты и я не приверженцы правил.

Честно говоря, неужели ты не хочешь быть вместе больше, чем раз в неделю?

– Это не вопрос, – слабо аргументирую я и он знает это. Я прикладываю свою салфетку к

губам, прикрываясь, чтобы те, кто умеет читать по губам ничего не поняли. – Конечно, я

хочу проводить больше времени с тобой, но это не безопасно.

Бросая наличные на стол, Бен встает спиной к окну, таким образом, закрывая нас и не

давая тем, кто стоит на улице возможности понять о чем мы говорим.

– Мы с тобой разительно отличаемся от всех. Сидя здесь. Это не то, что мы представляли

себе, находясь в Бостоне. Нам надо быть умнее, чтобы выяснить, как это работает в нашем

случае. Я готов продолжать поиски.

Я не заставляю себя ждать и моментально отвечаю ему:

– Не думай, что я не делаю того же самого.

– Ладно. – Он кладет руку на стол, наклоняется вперед и, понизив голос, произносит: –