– Дорогая Каролина, у вас новый привратник. Это вы приказали ему захлопнуть дверь у меня перед носом?

Она протянула ему руку.

– А он действительно пытался это сделать, Маркус?

– Нет, – ответил его светлость. – Нет. Меня еще не постигла столь постыдная участь.

Он взял ее руку и поднес к своим губам. Она сомкнула пальчики вокруг его кисти и привлекла его вниз, к себе.

– А я уж было подумал, что мы ведем себя чересчур официально, – с улыбкой заметил он и поцеловал ее.

Все еще не отпуская его руки, она сказала насмешливо-печально:

– Быть может, нам стоит вести себя официально – теперь, милорд.

– Значит, вы все-таки приказывали привратнику захлопнуть передо мною дверь? – вздохнул его светлость.

– Нет. Но ведь вы женитесь, разве нет, Маркус?

– Женюсь, – признался Рул. – Но еще не завтра, к вашему сведению.

Она улыбнулась, но улыбка ее быстро увяла.

– Вы могли бы предупредить меня, – сказала она.

Граф открыл табакерку и сунул в нее большой и указательный пальцы.

– Мог, конечно, – сказал он и завладел ее рукой. – Новая смесь, моя дорогая, – пояснил он, просыпал понюшку на ее снежно-белое запястье и втянул ее носом.

Миледи отняла у него руку.

– Разве не могли вы предупредить меня заранее? – повторила она.

Он закрыл табакерку и посмотрел на нее сверху вниз, все еще добродушно, но в глубине его глаз вспыхнули огоньки, при виде которых ей вдруг стало зябко. А потом ее охватил гнев: она прекрасно понимала его молчание – он не собирался обсуждать с ней свою женитьбу. Нарочито небрежным голосом она произнесла:

– Полагаю, вы скажете, что меня это никоим образом не касается.

– Я не настолько груб, Каролина, – мягко возразил его светлость.

Она почувствовала себя одураченной, но все-таки сумела выдавить улыбку.

– Действительно. Я слышала, что вас называют самым сладкоречивым мужчиной в Англии. – Протянув руку к свету, она залюбовалась своими перстнями. – Но я не знала, что вы подумываете о женитьбе.

Миледи окинула его мимолетным взглядом и торжественно-насмешливым тоном произнесла:

– Видите ли, я думала, что вы любите меня, меня одну!

– Хотел бы я знать, – заметил его светлость, – какое отношение к этому имеет моя женитьба? Я весь у ваших ног, дорогая. Самых красивых, надо отметить, какие я когда-либо видел.

– А повидали вы их немало, готова держать пари, – суховато отозвалась миледи.

– Дюжины, – жизнерадостно подтвердил его светлость.

Она не собиралась говорить того, что сказала в следующее мгновение, но слова эти невольно сорвались у нее с языка:

– Однако при том, что вы у моих ног, Маркус, предложение вы сделали другой женщине.

Граф поднес к глазу монокль, разглядывая фигурку паяца дрезденского фарфора, стоявшую на каминной полке.

– Если вы купили ее как Кендлера[35], любовь моя, то, боюсь, вас обманули, – заметил он.

– Ее мне подарили, – нетерпеливо бросила она.

– Какой кошмар! – сказал его светлость. – Я пришлю вам вместо нее превосходную пару танцоров.

– Вы чрезвычайно любезны, Маркус, но мы говорим о вашей женитьбе, – сердито заметила она.

– Это вы о ней говорите, – поправил он. – Я же пытался… э‑э… сменить тему.

Она поднялась с софы и нетерпеливо шагнула к нему.

– Полагаю, – затаив дыхание, проговорила она, – что прекрасная Мэссей недостойна такой чести?

– По правде говоря, дорогая, скромность не позволяет мне надеяться, что прекрасная Мэссей… э‑э… всерьез задумалась бы о браке со мной.

– Быть может, и нет, – ответила она. – Но, думаю, причина не в этом.

– Видите ли, – задумчиво протянул его светлость, – брак – очень скучная и утомительная штука.

– В самом деле, милорд? Даже брак с благородным графом Рулом?

– Даже со мной, – согласился его светлость. Он посмотрел на нее со странным выражением в глазах, которое никак нельзя было принять за улыбку. – Видите ли, дорогая моя, говоря вашими же словами, вам пришлось бы любить меня – меня одного.

Миледи была настолько поражена, что лишилась дара речи. Даже под слоем румян стало заметно, что на щеках у нее расцвел жаркий румянец. Неловко рассмеявшись, она отвернулась и принялась бесцельно переставлять розы в одной из ваз.

– Это действительно было бы очень скучно, – сказала она и искоса взглянула на него. – Или вы ревнуете, милорд?

– Никоим образом, – безмятежно откликнулся граф.

– А если бы я была вашей женой?

– Вы так очаровательны, дорогая моя, что мне наверняка пришлось бы ревновать, – с поклоном ответил его светлость.

Миледи была слишком умна, чтобы и далее продолжать разговор на эту тему. Она и так опасалась, что зашла слишком далеко, и, какую бы досаду ни вызывала у нее его женитьба, она вовсе не хотела оттолкнуть его от себя или, паче чаяния, нажить в его лице врага. Одно время она вынашивала надежду стать графиней Рул, хотя и прекрасно сознавала, что общество сочтет такой союз скандальным. Сейчас она вдруг поняла, что Рул озадачил ее. Она уловила блеск стали и догадалась, что под беззаботной внешностью скрывается нечто неуловимое и весьма неожиданное. Она-то воображала, что сможет обвести его вокруг пальца; и вот впервые ее посетили сомнения, и она поняла, что должна вести себя крайне осмотрительно, если не хочет навсегда потерять его.

А этого ей уж никак не хотелось. Покойный сэр Томас, в свойственной ему эгоистичной манере, распорядился своим капиталом таким образом, что ей вечно недоставало свободных денег. Сэр Томас не испытывал сострадания к женщинам, обожавшим фараон[36] или бассет. К счастью, граф Рул не разделял его предубеждений и ничуть не возражал против того, чтобы оказать денежную помощь леди, оказавшейся в стесненных обстоятельствах. Он никогда не задавал неприятных вопросов по поводу азартных игр, и его кошелек всегда был к ее услугам.

Но сегодня он удивил и даже напугал ее. Она и подумать не могла, что он догадывается о существовании соперника; как оказалось, он прекрасно осведомлен о нем, и не исключено, что знал обо всем с самого начала. Ей придется быть осторожной; а уж ей ли не знать, как обстоят дела между ним и Робертом Летбриджем!

Никто и никогда не говорил об этом в открытую, никто не подозревал о том, откуда просочились слухи, но все знали, что некогда Роберт Летбридж страстно добивался руки леди Луизы Дрелинкурт. Ныне Луиза благополучно была замужем за сэром Хэмфри Куэйном, ее репутация оставалась безупречной, но в ее молодости были и такие деньки, когда весь город буквально гудел сплетнями и пересудами о ней. Всей истории целиком не знал никто, зато всем было известно, что Летбридж влюбился в нее без памяти и даже просил ее руки, в чем получил отказ, но не от самой леди, а от ее брата. Факт сей изрядно удивил общество, поскольку, несмотря на свою отвратительную репутацию («первый повеса на весь город, любовь моя!»), никто и предположить не мог, что именно Рул решительно воспротивится этому союзу. Тем не менее он, очевидно, настоял на своем. Об этом знали все. А вот того, что случилось потом, в точности не знал уже никто, хотя каждый готов был поделиться своими соображениями на этот счет. Скандал замяли со всей тщательностью, концов было уже не найти, но в свете поговаривали о похищении. Кое-кто утверждал, что это было вовсе не похищение, а сознательное бегство на север, к границе, в сторону Гретны[37]. Все могло быть действительно так, вот только беглецы не добрались до Гретны-Грин – в упряжке графа Рула всегда ходили быстроногие лошади.

Одни говорили, будто двое мужчин сошлись на дуэли где-то на Большой северной дороге[38]; другие уверяли, будто в руках у Рула была не шпага, а хлыст, но последнее представлялось маловероятным, поскольку Летбридж, несмотря на свое далеко не безгрешное поведение, лакеем не был. Жаль, конечно, что никто не знал всей правды, но эта история имела замечательно скандальный привкус. Но ни один из трех участников драмы никогда не упоминал о ней, и даже, как говорили, если леди Луиза и бежала с Летбриджем однажды ночью, то ровно сутки спустя она благополучно оказалась в гостях у своих родственников в Грэнтаме. Правдой было и то, что Роберт Летбридж пропал из виду на несколько недель, но затем вновь объявился, как ни в чем не бывало, ничуть не напоминая отвергнутого возлюбленного. Город сгорал от нетерпения увидеть, как они с Рулом поведут себя при встрече, каковая непременно должна была состояться рано или поздно, но любителей скандалов вновь ожидало разочарование.

Ни один из них не проявил ни малейшей вражды по отношению к другому. Они мирно обменялись ничего не значащими репликами. Если бы не мистер Гарри Кру, который собственными глазами видел, как Рул вылетел из города на своей скаковой двуколке в крайне неурочное время – за два часа до полуночи, то даже самые закоренелые сплетники вынуждены были бы признать, что вся эта история – не более чем чья-то досужая выдумка.

Но леди Мэссей не разделяла всеобщего заблуждения. Она была знакома с лордом Летбриджем настолько хорошо, что готова была заложить все до единого свои великолепные бриллианты, чтобы утверждать – его отношение к графу Рулу было приправлено чем-то бóльшим, нежели обычное нерасположение.

Что до Рула, то он ничем не проявлял своих чувств, но она отнюдь не намеревалась потерять его, слишком явно и благосклонно принимая ухаживания Роберта Летбриджа.

Закончив составлять букет, она обернулась, и в глазах у нее блеснули искорки горького юмора.

– Маркус, дорогой мой, – беспомощно сказала она, – у меня есть заботы и поважнее! Я проиграла пятьсот гиней в мушку[39], и эта гадкая Селестина назойливо требует от меня уплаты долга! Что мне делать?

– Пусть такие мелочи вас не беспокоят, моя дорогая Каролина, – сказал его светлость. – Пустяковый заем, и дело улажено.

Она была настолько тронута, что воскликнула:

– О, как вы добры! Я жалею… Я очень жалею о том, что вы женитесь, Маркус. Нам с вами было хорошо, но у меня такое чувство, будто вскоре все изменится.