Дара жила лишь надеждой на то, что, отработав хлеб и кров, она получит немного денег и сможет на них доехать до отца. Правда, она не знала, когда все это будет.

* * *

Это был самый обычный день из череды дней ее жизни. Дара пела, чувствуя, что изливает свою боль, и от этого на душе становилось легче. Перед ней стояла женщина, которая не дыша слушала ее, хотя и не понимала слов песни. Дара пела на языке своих предков. Но, наверное, в сердечной боли слова неважны. Женщина в очередной раз стерла слезинки с глаз и стала искать платок. Не найдя его в кармане пальто, она сунула руку в сумку, а далее Дара видела все как в замедленном кино. Женщина вынула руку из сумки и, побледнев, заглянула в нее. Потом раздался ее крик, и все закрутилось.

Женщина кричала о том, что ее ограбили. Люди вокруг стали метаться, и некоторые из них, проверив содержимое своих сумок, тоже закричали. Цыганки, обворовавшие их, не смотря по сторонам, второпях расходились в разные стороны. А Дара, замерев, смотрела на все это. И тогда женщина, которая все еще трясла свою сумку в надежде найти украденный кошелек, перевела взгляд на Дару и заголосила:

— Это цыгане у меня все украли. Держите воровку.

Она показала рукой на Дару, и люди ринулись к ней. Толпа не разбирала суть происходящего. Главное, был пойман вор. Люди вокруг хотели расплаты за совершенное преступление. Дару стали тянуть из стороны в сторону. Женщины, обступившие ее со всех сторон, брызгая слюной, кричали на нее, обзывая обидными словами. Затем посыпались удары. Только подоспевшая полиция предотвратила самосуд.

Сидя в полицейской машине и слыша крики толпы, Дара понимала, что чудом спаслась. Порванная одежда, расцарапанное лицо и боль от выдранных волос — это тот минимум, что она получила, пока полицейские пытались отбить ее у толпы.

Сжавшись от накрывшего ее стресса, Дара смотрела, как машина пытается проехать сквозь толпу. Только в камере, куда ее затолкали, она выдохнула с облегчением, понимая, что этот ужас завершился. Правда, начался другой. Она была помещена в камеру, где кроме нее было еще пять женщин разной внешности. Ее порадовало, что все они были заняты собственными проблемами, и она им была не интересна.

Осознание, что она в тюрьме, пришло к ней позже. Сначала был шок от всего произошедшего, потом накатившая апатия. Когда на следующий день Дару провели по коридорам, она стала осознавать, что все намного серьезнее, чем она думает. Молодой следователь равнодушно скользнул по ней взглядом и кивнул на стул. Она присела. Дальше Дара старалась осознать все, что он говорил. Говорил следователь много и долго. Из его рассказа она поняла, что несколько женщин подали заявление в полицию о краже из своих сумок. И до этого в отделение поступали такие заявления. Также несколько женщин написали заявления, что видели, как она ворует у них кошельки из сумок. Дара пыталась объяснить, что она всего лишь пела, но следователь, грубо ее прервав, показал на листки бумажек. Он сказал, что этих заявлений достаточно для возбуждения уголовного дела против нее. Она обвиняется в воровстве, а это статья. Есть потерпевшие, и есть их заявления. Больше его ничего не интересует. Ее попытки объяснить, что она непричастна к этому, следователю были неинтересны. Он вызвал конвоиров, и ее отвели обратно в камеру.

Дара сидела на лавке у стены и осознавала, что это конец. Теперь ее жизнь завершилась. Ее ничто и никто не спасет. Она не может доказать, что непричастна к воровству. Значит, ее осудят и отправят в тюрьму. Осудят… Как страшно это понимать. Дара провела рукой по кольцам спутавшихся волос, зная, что после суда ее обреют налысо. Ей было жалко волосы… хотя глупо жалеть о прическе, когда твоя жизнь перечеркнута. Тянущая боль внизу живота вернула ее в реальность. Ребенок… ее ребенок родится в тюрьме. Как страшно понимать, что ребенок, невинное создание, родится за решеткой.

Она хотела выть, царапать ногтями стены и кричать, что она не виновата, но сдержала себя. Ради ребенка она не должна волноваться. Она должна быть сильной и пережить все это.

Эта неделя стала для нее адом. Каждый день ее водили на допрос к следователю. Дара не понимала, как человек может быть таким злым и бессердечным. Ей казалось, он ненавидит ее и специально доводит до слез. Следователь рассказывал ей о новых заявлениях, поступивших на нее. О новых фактах в расследовании этого дела. О том, что все подтверждает ее причастность к воровству, и ей уже не отвертеться. Он требовал, чтобы она рассказала, где живет, кто соучастники и кто был с ней. Естественно, Дара молчала. Она лишь сказала свое имя и фамилию, больше ничего. Следователь злился и постоянно говорил, что ее нежелание сотрудничать со следствием ей дорого встанет. После таких допросов Дара приходила еле живая в камеру и с ужасом осознавала действительность.

За это время ее несколько раз тошнило, но никто даже не обратил внимания, считая, что это нервное от пребывания здесь.

Когда, в очередной раз зайдя в кабинет следователя, Дара увидела пожилого мужчину в форме, то удивилась. Мужчина представился как Сергей Петрович и предложил ей попить чаю с бутербродами. Он вел себя как заботливый родственник, и это даже смутило девушку. Сергей Петрович достал из портфеля сверток и, развернув его, выложил бутерброды на стол. Он рассказал, что это сделала ему жена, так как на работе он не успевает поесть. А поскольку он не любит есть один, то предложил Даре разделить с ним полдник.

От запаха, идущего от бутербродов, у Дары закружилась голова. Она постаралась дышать ровно, и когда головокружение прошло, взяла бутерброд. Отказываться она не стала. В ее положении нужно думать не о собственной гордости, а о своем ребенке. Она ела хлеб с колбасой и маслом и запивала все это горячим сладким чаем. Эта еда показалась ей самой вкусной во всем мире.

Пока она ела, Сергей Петрович рассказывал Даре о своей жене, сыне, о рыбалке и дачных хлопотах. Казалось, они хорошие знакомые, настолько Сергей Петрович увлеченно вещал о своих семейных проблемах и радостях. Дара слушала его и понимала, что ей хорошо. Хорошо от вкусной, человеческой еды, от этого сладкого чая, от такого искреннего и доброго человека, который просто разговаривает с ней. За это время она только и слышала о себе, что она воровка, и все с ней так и обращались.

— Дочка… — Сергей Петрович смутился. — Ты разрешишь мне тебя так называть? Ведь ты мне в дочери годишься, — Дара кивнула и улыбнулась. — Дочка, я хочу помочь тебе. Я смотрел твое дело… скажу честно — все очень плохо. Очень. Суд примет сторону потерпевших, а не твою. Тебе грозит серьезный срок, — Сергей Петрович замолчал. Дара видела по его лицу, что ему тяжело дается этот разговор. Он искренне переживал за нее. — Я хочу помочь тебе. Я понимаю, что ты не виновата, но улики… против них не пойти.

— Тогда как же вы сможете помочь мне? — Дара впервые видела такое участие от незнакомого ей человека.

— Может, есть тот, кто обладает властью и деньгами, и он готов помочь тебе? Понимаешь, в твоем деле только деньги и связи смогут смягчить приговор… или вообще закрыть это дело. Надеюсь, что этот разговор останется между нами. Ведь сейчас я рискую своим служебным положением. Но я хочу помочь тебе, потому как знаю, что ты не виновата.

Дара видела в глазах Сергея Петровича искреннее участие. Как же она была счастлива, что судьба сжалилась над ней, и появился вот такой человек.

— Но у меня нет таких знакомых… только мой отец. У него есть деньги, но он не станет мне помогать… — Дара обреченно опустила голову.

— Дочка, подумай хорошенько. Может, есть еще кто-то, кто готов тебе помочь?

В сознание Дары пришло имя — Гер. Конечно, Гер. Только он обладает деньгами и связями. Но она не станет просить его… Нет, станет. Не ради себя, а ради ребенка. Она не хочет, чтобы ребенок родился в тюрьме. Ради ребенка она готова на все. Она забудет свою гордость, забудет все, что сделал Гер. Главное, чтобы он вытащил ее отсюда.

— Есть такой человек. Он богат и у него, наверное, есть связи… но я не знаю его телефона.

— Как его зовут?

— Герман Полонский.

Сергей Петрович опустил голову, чтобы наивная девчонка не увидела победного блеска в его глазах. Развести эту глупышку оказалось намного проще, чем он предполагал.

— Дочка, я включу запись на мобильном телефоне, а ты скажешь свою просьбу этому Герману. Я попытаюсь найти его по базе данных и передать ему твою запись. И тогда он приедет за тобой. Хорошо?

— Да. Включайте телефон.

Сергей Петрович направил на нее свой мобильный телефон и махнул рукой. Дара поняла, что можно начинать говорить. Только что? Все произошло слишком быстро и неожиданно.

— Гер… помоги мне, пожалуйста. Я потом все тебе объясню. Я ни в чем не виновата… так получилось, но это не объяснить… вернее, я смогу объяснить. Но мне нужно выйти отсюда. Пожалуйста, помоги мне.

Дара понимала, что говорит сумбурно. Только от радости в голове все смешалось, и она не знала, что еще сказать.

Сергей Петрович выключил телефон и убрал его в карман.

— Отлично, — оживленно сказал он. — Сейчас иди к себе в камеру и жди. Хорошо?

Дара кивнула. Идя по коридорам с охраной, она думала о том, что все в ее жизни может наладиться. Теперь у нее есть надежда. Гер приедет за ней и спасет ее. Тогда она объяснит ему, почему все это произошло и почему ей нужна его помощь. Ведь главное — выйти отсюда. Она не будет просить у Гера ничего. Это ее ребенок, и если он ему не нужен, она сама сможет вырастить его. Но, может, Геру нужен ребенок? Глупая надежда затрепетала в душе. Дара чувствовала, что оживает от осознания скорого освобождения. И еще она надеялась, что Гер захочет этого ребенка.

* * *

Выходя из здания полиции, Сергей Петрович опять столкнулся с группой цыган и с Шандором, имя которого он запомнил. Все это время цыгане навязчиво преследовали его. В другой раз он бы и согласился выслушать их предложение, возможно, даже пошел бы им навстречу, но не сейчас. В этой игре вокруг цыганки были задействованы более крупные игроки. Тем более от него особо ничего и не требовали, вот только сделать эту видеозапись с просьбой цыганки о спасении. Разве это незаконно? Просто передать ее просьбу тем, кому она небезразлична. Конечно, за хорошее вознаграждение, но это и нормально. Добрые поступки должны вознаграждаться.