Андрей Жвалевский - Противофаза

– Я дурю? Откуда я знала? Я уже навоображала себе неизвестно что, я думала, ты дрянью какой-то заразился. Приехал, спишь в другой комнате… Стой, так ты приехал, потому что думал, что я беременная? А я-то думала…

Меня внезапно задушила смертельная обида. Я думала, что он меня любит, а он думал, что я беременная. Слезы брызнули фонтаном.

– Уезжай обратно. Не ходи за мной. Я попыталась направиться к спальне.

**

– Какого еще выкидыша? – Катя смотрела на меня так, как будто я притащил домой мертворожденного ребенка и теперь пытаюсь подсунуть ей.

Но злить ее было нельзя. Она же беременная, ей злиться нельзя. «А трахаться так, что звезды из глаз, – сказало внутри меня что-то ехидное, – значит, можно?»

– Дорогая, – повторил я, – не волнуйся. Давай сохраним дитя.

Где я выкопал это дурацкое слово – «дитя»?

– Ты что, сериалов мексиканских насмотрелся? Моя будущая супруга решила скрывать очевидное

с невероятным упорством.

– Катя, я все знаю. («Ее злить нельзя».) Ты ждешь ребенка. («Спокойней, не зли ее».) Я догадался, я же не слепой…

– Ты… ты… ты решил, что я беременная?

– Да. И даже если это не мой ребенок…

– Да ничей это не ребенок! Нет его! Что за ерунда! Либо Катя тайком стажировалась в ведущих московских театрах, либо… Нет, это невозможно!

Однако перекрестный допрос показал, что возможно, и еще как. Токсикоз был обычным отравлением, бледность оттуда же, а в нежелании делить ложе, оказывается, тоже виноват я. «А вот теперь, – подсказал ехидный внутренний голос, – ее можно и нужно злить». Что я и исполнил.

– Так ты не беременна! – поделился я догадкой с окружающим миром (и, кажется, соседями).

– Ни черта я не беременна. А ты только из-за этого приперся?

И тут, когда я совсем расслабился, Катя пустила в ход глазные водометы. Такими фонтанами можно демонстрации разгонять, а не нерадивых мужей. Я хрустнул и сломался. Ну почему Создатель поленился вставить Адаму предохранитель от слез Евы? На такое дело еще одного ребра не жалко. Наверняка во время того скандала в саду (когда первой женщине захотелось «вон тех яблочек») Адам согласился на нарушение правил внутреннего распорядка именно под действием безутешного рева Евы.

Я никуда не пошел, хотя меня и посылали, и даже точно указывали координаты. И Кошку никуда не пустил. Топтался рядом, боясь прикоснуться и обжечься. Или умереть от укуса.

А потом понял, что терять уже нечего – единственного своего сына я только что лишился – и обхватил Катю со всех сторон. Сжал так, что она не смогла вырваться. Сказал, что она самая лучшая и единственная (хотя это взаимоисключающие категории). И пообещал, что все будет хорошо.

Кажется, это подействовало. До конца ночи Катя ревела в меня. Только под утро мы уснули и очнулись на следующий день от пронзительных резких звуков.

– Мама, я не мешаю? – раздался веселый детский голосок, перекрывший какофонию. – Тут мой любимый мультик.

«Может, и хорошо,- подумал я, продирая воспаленные глаза, – что второго ребенка пока нет?»

**

Хорошо, что у меня есть Маша! Если бы она не пришла утром смотреть свои мультики, я не знаю как бы я заставила себя смотреть в глаза Сергею. И вообще открыть глаза. Вернее, не глаза, а то, что от них осталось после безудержного ночного рева. Уже в который раз я убеждаюсь, что у нас с Сергеем очень амплитудные отношения. Если очень-очень хорошо, то через час будет совсем плохо. Причем чем лучше, тем хуже. Не знаю, любовь ли это, страсть или просто глупость сторон.

Ну почему бы Сергею не спросить у меня в Москве, не беременна ли я. Побоялся? А с другой стороны, я сама не лучше. Нет бы в первую же ночь растолкать его и выяснить, какого черта он улегся спать отдельно. Хотя вопрос: «Не хочешь ли ты об этом поговорить?» – любого здравомыслящего человека может довести до истерики, психологи все-таки правы: иногда поговорить нужно. Мы же с Сергеем уже бог знает сколько не разговаривали.

Сначала месяц я писала, но, как потом выяснилось, не ему, потом странная выставка, а потом еще почти месяц мы разговаривали, но каждый о своем. Он о моей беременности, а я неизвестно о чем.

Еще одна иллюзия разбилась в пыль. Мужчина не может просто так соскучиться, бросить все и приехать, ему нужна для этого веская причина. И я в свои тридцать с хвостом лет уже давно должна была выучить это наизусть и сразу заподозрить неладное, а не прыгать от счастья, как маленькая девочка, которой подарили воздушный шарик.

Несмотря на то что Сергей полночи укачивал меня на ручках, осадок остался, да еще какой. Почему-то сразу вспомнилось, как я сказала по телефону, что люблю его. А он мне не ответил…

Сергей был такой милый и заботливый не просто так. А что будет теперь? Получается, что из-за меня он бросил самое дорогое, что у него есть,- работу. А теперь выяснилось, что сделал это зря. Что он будет делать? Вернется в Москву? Или останется и выест мне печенку?

Интересно, я хочу с ним об этом поговорить? Хочу, но боюсь. А вдруг он ответит правду? Или соврет? А я так и не узнаю когда.

С другой стороны, не может же мужчина так самозабвенно заниматься любовью, если любви нет. Или может? Или любовью не может, а сексом может? Что у нас было сегодня ночью – секс или любовь?

Я хочу с ним об этом поговорить? Хочу, но боюсь.

Интересно, а Сергей хотел этого ребенка? Если хотел, то, может быть, все недак безнадежно. Может быть, у нас есть какое-то общее будущее. В любом городе, мне уже все равно.

Я хочу с ним об этом поговорить!

Пока я надо всем этим размышляла, Сергей слопал завтрак, помылся и убежал на работу, как он сообщил уже в дверях, «разговаривать разговоры».

Не со мной…

**

Утро прошло в угаре. Ситуация напоминала похмелье, только без приятных воспоминаний о вчерашнем («А потом что было? Ни черта не помню!»). А так – типичный абстинентный синдром: башка трещит, руки трясутся, язык заплетается за зубы.

И в таком состоянии я провел очередные беседы. Потихонечку ситуация выкристаллизовывалась. Узок круг профессионалов, недалеки они друг от друга. Как только начинаешь выяснять, с кем бы еще поговорить, тебе произносят десяток фамилий, которые уже и записывать не стоит – наизусть помнишь. Скажем, толковых редакторов оказалось пятеро. Договориться удалось только с одним, еще двое отвечали неопределенно. Зато подкинули спасительную идею: взять пару выпускниц местного Технологического университета (безумное сочетание слов – «Технологический университет»!) и обучить их потихоньку. В этом был свой смысл. Иногда легче выдрессировать новичка, чем переубедить крупного специалиста, что работать нужно не так, как он привык.

Мне дали несколько наводок, потом я снова пообщался с нашим торговым представителем Василием и понял, что главная проблема на ближайшие две недели – это благоустройство офиса. Я тут же набросал перспективный план, подсунул Васе под нос и услышал:

– План хороший, но нереальный.

– Почему? – удивился я. – Я даже три дня оставил на непредвиденные обстоятельства. Вот: 29, 30 и31.

– Месяц допиши.

– А что изменится? Пожалуйста: «29 декабря, 30 декабря»… Вот черт! Новый год. Вечно он не вовремя. Ладно, можно уплотниться и закончить все к 27.

– Нельзя, – лениво возразил Василий и поведал тонкости национального календаря.

Выяснилось, что местное население очень любит праздники – и государство его в этом всячески поощряет. Кроме стандартных 1 мая, 7 ноября, Нового года и 8 марта здесь гуляют сразу два Рождества (православное и католическое), а также суровый день поминовения усопших.

– Это еще что! – заметил абориген Вася.- Не так давно мы еще и две пасхи справляли.

– Католическую и православную? – проявил я недюжинную сообразительность. – А еврейскую?

– Да как-то не сложилось.

– Это непорядок. У вас же где-то здесь черта оседлости проходила.

– Это точно. Евреев много. И татар. И хохлов… Еще полчаса пообсуждав сложный демографический

состав Катиной родины, мы вспомнили о графике.

– Короче, – посоветовал торговый представитель, – после 24 ничего не планируй. И до 8 января тоже не дергайся. Бессмысленно. Я, например, проведу это время с семьей.

Я согласился, что идея хорошая.

На обратном пути я строил картины милого семейного Рождества, плавно перетекающего в Новый год, а оттуда – опять в Рождество. Замечтался так, что пропустил нужный поворот. И только добравшись до подъезда, вдруг задумался – а что я вообще здесь делаю?

Чего рыпаюсь? Раз уж Катя не беременная, зачем весь этот пожар и самопожертвование? Нужно быстренько валить в Москву и вить гнездышко, чтобы через полгода без суеты перетащить туда обеих моих девочек.

Я уже совсем собрался объявить об этом Кате, но глянул на это замотанное создание…

– Коша! – неожиданно для себя сказал я. – Ты уже решила, как мы проведем Новый год?

Секунду Катя мучительно соображала, о чем я, потом закусила губу и бросилась в ванную. Рыдать.

Я прокрутил в голове сказанную мной фразу. Повторил каждое слово. Разобрал слова на буквы. Ничего, абсолютно ничего обидного сказано не было! Я уже собирался устроить встречный скандал и потребовать внятных объяснений, как дверь ванной распахнулась – и мокрая, но счастливая Кошка повисла у меня на шее. Возможно, она собиралась меня задушить, но тогда мелкие и частые поцелуи выглядели, мягко говоря, преждевременными.

«Господи! – подумал я. – А что будет, если она действительно забеременеет?»

**

А что бы я сделала на его месте? Если бы какие-нибудь обстоятельства заставили меня переехать в Москву, а потом рассосались.