– «Эти»… Где они? И надо еще самого Степика спросить, захочет ли он…

Степику было уже четырнадцать, и Марина задумалась: наверное, надо как-то поговорить о том, что с ним происходит? Самый критический возраст! Но как поговорить? Она сама была воспитана пуритански и все тяготы взросления переживала самостоятельно, черпая информацию из книжек и от подруг – говорить с мамой на такие темы было невозможно. Только общаясь с Лешим, она раскрепостилась и могла свободно обсуждать все на свете. Но это – с Лёшкой! А как говорить с взрослеющим мальчиком? Марина не слишком хорошо представляла, что там происходит с мальчиками – Ванька был еще маленький, она думала, что успеет подготовиться. И вот вам! Для начала она все-таки пристала к Лёшке, но он так напугался, что Марина поняла – безнадежно:

– Ты что, с ума сошла? Как я буду с ребенком о сексе говорить, ты что?

– Да не о сексе! Он же взрослеет, у него наверняка какие-то вопросы есть.

– Ой, слушай, мы же как-то выросли. Никто с нами не говорил на такие темы!

– И что хорошего? Я вон – дикая была, как не знаю кто.

– Марин, ну как я с ним стану разговаривать? Да я бы со стыда сгорел, если б отец…

– Отец! А мать? Это что, мне с ним говорить, да? А я даже не мать.

– Пусть кто-нибудь другой.

– Кто? Вот ты скажи мне – кто? Бабушка? Ксения?

– Ну, у него же есть…

– Кто у него есть? У него, кроме нас с тобой, никого нет. Что, Анатолию он нужен? Девчонкам? Аркаше с Юлечкой?

– Марин, ну прости ты меня. Я не смогу, ей-богу.

– Со мной ты можешь всякую похабень обсуждать.

– Какую еще похабень, что ты выдумываешь? И потом – ты взрослая.

– Никакого от тебя толку. Ладно, тогда ты мне, что ли, расскажи…

– Что рассказать?

– Как это там у вас происходит, взросление всякое…

– Слушай, – взмолился Леший, – но сейчас же книжек всяких полно, Интернет, что ты ко мне-то пристала!

– А что такое? Ты же любишь всякие разборы полетов? Или ты что – смущаешься? Ой-ой, он смутился, смотрите.

– Маринка, отстань! Побью сейчас!

– Прям я тебя забоялась. Что ж мне делать-то с вами…

В один из дождливых апрельских дней Марина никак не могла дождаться Лешего – он, как нарочно, застрял в пробке, приехал злой и голодный да еще ударил машину, паркуясь.

– Да, сегодня не твой день. Что ты хочешь: сразу есть или в душ пойдешь?

– Пожалуй, в душ.

– Ты что будешь?

– Я буду все. Что там?

– Борщ…

– Во! Борщ хочу! И сметаны побольше!

– Ты не обедал, что ли?

– Какой – обедал! – завопил Лёшка. – Одним кофе поили! Ведро этого кофе выпил.

– Вот ты себе давление и нагнал! Иди, я пока разогрею.

Пришел он на кухню разморенный, в «барском» халате – бархатном, со шнурами, подаренном Мариной на Новый год. Сел, вытянув ноги, – вот оно, счастье!

– Нет, ты знаешь, скоро по Москве вообще невозможно будет ездить. Кошмар какой-то… Господи, чего они так орут-то?

Из детской донесся взрыв детских голосов.

– Да у них там звездные войны какие-то. Аркаша мальчишкам светящиеся мечи купил – ну и все.

– Разогнать, что ли? Времени-то сколько. Бабушке отдохнуть не дают и самим спать пора.

– Да сейчас Юлечка придет, заберет Митю, они успокоятся…

Марина поставила перед ним глубокую тарелку.

– О, борщик!

«Борщик» он смолотил в две секунды и опомнился только, доедая мясной рулет:

– Что это я ем, такое вкусное?

– Это такой рулет.

Марина, подперев голову руками, сидела напротив и смотрела, как Лёшка работает ложкой – вилку он отложил: не ухватисто!

– Добавки дать?

– Добавки… А сладкого ничего нет? И я бы чаю выпил.

– Хочешь сырников?

– Вот, самое оно!

– Коньячку тебе в чай налить?

– Обязательно…

Наконец он наелся и растянулся на кухонном диванчике.

– Марин, да брось ты все это! Иди ко мне, я соскучился! Дай хоть потискаю немножко.

– Потискаю. Меня нельзя тискать, мной можно только любоваться.

Марина села на диванчик, потом прилегла к нему на грудь, и Леший тут же запустил руку в вырез ее домашнего платья.

– Какая ты… сдобная! Ты так всегда хорошеешь, когда беременная.

– Кстати, о птичках! У меня для вас новость, папочка!

– Хорошая?

– Очень! Я сегодня была у врача, мне делали УЗИ…

– Ну? Девочка?

– Не-а.

– Мальчик!

– Не-а.

– Господи, а кто?

– Неведома зверушка.

– Марин, ты меня с ума сведешь, ей-богу!

– Лешечка, у нас будет двойня!

– Двойня! Вот это да! Близняшки! Они будут совсем одинаковые, как Валерины девчонки, да?

– Не знаю, но мне почему-то кажется, что не совсем. Мне почему-то кажется, что это будут мальчик и девочка. Я все не понимала, почему никак не вижу, кто там! Раньше-то я с самого начала знала. Теперь понятно.

– Значит, они… как это… не из одной клетки?

– Из двух разных.

– Вот это да! Ну, я каков!

– А ты-то тут при чем?

– Как – при чем? Сразу двоих… одним выстрелом!

– Ой, глу-упый…

– И что, они совсем будут не похожи?

– Почему, будут – как брат с сестрой.

– Ага, то-то Ванька с Мусей похожи! Небо и земля. Надо же – двойня!

– И не говори! Я сначала так обрадовалась, а потом даже забоялась…

– Забоялась?

Марина тут же пожалела о сказанном, но было поздно – Леший так судорожно ее обнял, что кости захрустели. Она знала: у него панический приступ, похожий на те, что мучили ее после омута. Леший всегда любил из-за нее поволноваться, но когда понял, что она сильна и может за себя постоять, успокоился – до тех пор, пока не узнал о болезни Валерии. Для него это было потрясением: если уж такая, как Валерия, не смогла себя сберечь! И все началось опять. Как он наорал на Марину – прилюдно, посреди улицы: Леший ждал ее у машины, а она перебегала по «зебре», и какой-то лихач – как показалось Лёшке – едва ее не сбил. Марине пришлось минут двадцать приводить его в чувство – у Алексея так тряслись руки, что он не мог вести машину.

– Милый, прости! Ну что ты, в самом деле! Он был за километр от меня!

– За километр! – Леший поднял на нее страдальческий взгляд и жалобно сказал: – Я умоляю! Побереги ты себя, ради бога! Я же не переживу.

Вот и теперь: ему пришла в голову мысль, что она боится тяжелых родов, и он испугался. Марина знала, Лёшка не умеет из этого выходить, и помогала изо всех сил: утешала, отвлекала, бормотала какие-то глупости, показывала мысленно смешные картинки, вытаскивала из души острые иглы страха, разгоняла морок паники.

– Лёшечка, перестань. Ну, возьми себя в руки, милый. Я совсем не это имела в виду. Я забоялась всяких житейских трудностей, а не этого. С этим я справлюсь. Ну? Все будет хорошо, я сильная, здоровая, в крайнем случае, сделают кесарево…

– Это что, живот разрежут?

– Они осторожненько, деликатненько…

– И шрам останется?

– Лёш, да не обязательно кесарево, я и сама прекрасно рожу. Только я тебя не пущу, хватит мне Ваньки!

– Да уж, опозорился по полной…

Она гладила его по голове, разминала напряженные мышцы шеи – судорога постепенно уходила, он дышал глубже – а сама она думала: «Как бы так устроить, чтобы родить без него?» С Мусей хорошо получилось – она родилась на неделю раньше срока, Леший опоздал и получил уже готовую девочку. Он ужасно обиделся, что Марина ему не позвонила – в роддом ее отвозила Валерия.

– Лёш, да ты бы все равно не успел доехать, и зачем было тебя волновать?

Но он обижался и настоял, чтобы Ваньку рожали вместе, хотя Марина знала, чем все кончится. Так и вышло: он завалился в обморок, и Марине пришлось еще и на него тратить силы. И что бы такое сейчас придумать?

– Ну, что ты? Перестань. Все будет хорошо. Вот любитель пострадать! Я давно подозревала, что ты мазохист. Давай попробуем с наручниками, а? Чувствую, тебе понравится…

– Какие еще наручники, выдумала тоже…

Марина жалела Лёшку – она помнила, каково было ей самой в таких случаях, но в то же самое время она испытывала чувство какого-то… упоения? Гордости? Только в эти минуты Алексей раскрывался до самого дна души, и она могла ощутить всю силу его огромной любви, которую он обычно стеснялся показывать, пряча глубокие чувства за шутками и актерством. Сейчас, когда страх ушел, осталась одна любовь, и Марина не могла наглядеться на него.

– Господи, какое у тебя сейчас лицо! Ну почему, почему ты так стесняешься показать свои чувства? Как это прекрасно…

Леший улыбнулся смущенной улыбкой, а Марина – хотя и так видела, слышала, знала все, что с ним происходит, попросила:

– Скажи это, пожалуйста! Словами – скажи!

И он сказал:

– Я люблю тебя.

Марина видела, что он уже уходит – канал закрывался, и пока Леший еще мог видеть ее, сказала – и словами повторила:

– Я счастлива с тобой!

– Даже несмотря на то, что было?

– Несмотря ни на что.

– Спасибо.

Они сидели, обнявшись – после такой душевной встряски навалилась страшная усталость.

– Странно, правда? – спросил Леший. – Сколько лет прошло, а у нас с тобой сейчас все, как в начале.

– Правда. Наверно, второе дыхание открылось.

– Ну да, трудно только первые десять лет. Марин, я тебя попросить хотел – ты не посидишь со мной в мастерской?

– Позировать? Опять?

– Нет, просто посидеть. Понимаешь, у меня там не получается. Я понял: мне нужно, чтобы ты была рядом – просто посидела. Говорила со мной, смотрела…

– Ты что, прямо сейчас хочешь?!

– Ну да…

– Лёша, да ты что! Поздно уже, ты весь замученный, еле жив, да и я устала. Ты завтра дома?

– Дома.

– Вот! И давай хоть с самого утра! А то ты всю ночь спать не будешь, знаю я тебя.

– Наверное, ты права…

Квартира становилась тесновата – дети подрастали, и Марина все чаще думала, что каждому нужна отдельная комната: сколько может Муся жить вместе с бабушкой? И Степику лучше бы одному. А появятся двойняшки? Марина все обдумала и в один прекрасный вечер начала потихоньку обрабатывать Лёшку. Он сначала взвился: