Я злилась на нее. Очень злилась. Как она могла так поступить? Просто взять и отправить документы по почте. Даже не приехав домой и не предупредив нас. Разве она не знала, как папа на это отреагирует? А обо мне, наверное, вообще не подумала. И правда, зачем звонить, чтобы заранее меня подготовить, смягчить почву перед падением?
В тот самый момент, перешагивая через осколки в гостиной, я решила, что ненавижу свою мать. Ненавижу за то, что ее вечно не было дома. За то, что обрушила нам на голову новость о разводе. За то, что причинила боль папе.
Я тащила мешок с разбитыми фоторамками на кухню и думала о том, удалось ли отцу таким образом избавиться от воспоминаний – стереть из памяти все, что было изображено на общих фотографиях. Видимо, нет. И поэтому он обратился к бутылке. А когда даже алкоголь не помог избавиться от мыслей о маме, в припадке пьяного безумия принялся громить комнату.
Я никогда не видела отца пьяным, но знала, почему он бросил пить. Как-то раз в детстве я слышала, как они с мамой это обсуждали. Когда отец напивался, он становился неуправляемым. Настолько, что однажды мама испугалась и стала умолять его, чтобы он бросил. Видимо, это и объясняло опрокинутый кофейный столик.
Но мне было трудно даже представить отца в подпитии. По правде говоря, я никогда даже не слышала, чтобы он ругался – за исключением слова «черт». Неуправляемый? Вообразить это было невозможно.
Я также надеялась, что он не порезался о стекло. И не винила его ни в чем. Во всем была виновата мать. Это она довела его до такого состояния. Ушла, исчезла, а потом – бац! – огорошила его без звонка, без предупреждения. Если бы не эти дурацкие документы, он никогда бы не сорвался. Все было бы в порядке! Смотрел бы сейчас телевизор и читал местную газету, как всегда по воскресеньям. А не отсыпался бы после попойки.
Поднимая опрокинутый кофейный столик и убирая мелкие осколки пылесосом, я приказывала себе не плакать. Мне нельзя было плакать. А если бы я и заплакала, то не из-за развода родителей. Тоже мне удивительная новость. И не из-за того, что скучала по маме. Слишком уж долго она отсутствовала. Я бы не оплакивала свою семью, какой она была когда-то. Моя жизнь меня вполне устраивала: мне нравилось, что мы с папой вдвоем. Нет. Если бы я и заплакала, то от злости, от страха, а может, по другим, совершенно эгоистичным причинам. Я бы заплакала из-за того, что все это означало для меня. Ведь теперь мне придется стать взрослой. Именно мне придется заботиться о папе. Но я не могла быть такой же эгоисткой, как мать, которая теперь жила, как звезда в Орандж-Каунти, поэтому слезы пришлось отменить.
Только я откатила пылесос в чулан, как зазвонил телефон.
– Алло? – проговорила я в трубку.
– Привет, жупа.
Ох, черт. Я и забыла, что мы с Уэсли должны делать этот дурацкий доклад! Если кого мне не хотелось видеть сегодня, так это его. День обещал стать еще хуже.
– Уже почти три, – сказал он. – Я готов выезжать к тебе. Ты же просила позвонить перед выходом… А я, знаешь ли, вежливый.
– Ты даже не понимаешь, что значит это слово, – я бросила взгляд в конец коридора, откуда доносился отцовский храп. Гостиная уже не напоминала поле боя, но в ней по-прежнему царил беспорядок, и кто знает, в каком настроении будет папа, когда проснется? Точно не в хорошем. А я даже не знала, что ему сказать.
– Знаешь что, я тут подумала, и, пожалуй, лучше встретимся у тебя. Буду через двадцать минут.
В каждом маленьком городке есть такой дом. Он настолько хорош, что просто не вписывается в окружающую обстановку. Настолько роскошен, что кажется, будто его хозяева хвастаются своим богатством. В каждом городке мира есть один такой дом, и в Хэмилтоне это был дом семьи Раш.
Не знаю, можно ли было назвать его особняком, но у него было три этажа и два балкона. Балконы, представляете? Я миллион раз заглядывалась на этот дом, проезжая мимо, но никогда не думала, что окажусь внутри. И в любой другой день даже бы обрадовалась, что мне выпал шанс увидеть дом (хотя, конечно, в жизни бы никому в этом не призналась). Но сегодня все мысли были о документах на развод на кухонном столе, а меня переполняли печаль и беспокойство.
На пороге меня встретил Уэсли с раздражающе самонадеянной ухмылкой на лице. Он стоял, прислонившись к дверному косяку и сложив руки на широкой груди. На нем была темно-синяя рубашка с закатанными до локтей рукавами. И конечно же, верхние пуговицы он оставил расстегнутыми.
– Привет, жупа.
Знал ли он о том, как обидно мне слышать это прозвище? Я взглянула на дорожку, ведущую к дому – кроме моего «Сатурна» и его «Порше», машин на ней не было.
– Где твои родители? – спросила я.
– Уехали, – ответил он и подмигнул мне. – Сегодня только мы с тобой.
Я презрительно закатила глаза, прошла мимо него и оказалась в просторном холле. Аккуратно поставив обувь в уголок, повернулась к Уэсли. Тот без особого интереса наблюдал за мной.
– Давай поскорее все сделаем и закончим с этим.
– А ты разве не хочешь, чтобы я показал тебе дом?
– Не особо.
Уэсли пожал плечами.
– Тебе же хуже. Пойдем. – Он провел меня в громадную гостиную – размером почти с нашу школьную столовую. Потолок поддерживали две большие колонны, а в комнате стояли три бежевых дивана и два одинаковых двухместных диванчика. На одной стене висел гигантский плоский телевизор, а с противоположной стороны разместился огромный камин. Январское солнце проникало сквозь окна от пола до потолка, и естественный свет создавал радостное настроение. Но Уэсли повернулся и пошел вверх по лестнице, уводя меня из этой чудесной комнаты.
– Ты куда? – спросила я.
Он посмотрел на меня через плечо и раздраженно вздохнул.
– В свою комнату, куда же еще.
– А мы не можем написать доклад здесь? – попросила я.
Уголки его губ поползли вверх. Он подцепил пальцами ремень.
– Можем, жупа, но будет гораздо быстрее, если я стану печатать, а мой компьютер наверху. Ты же сама сказала, что хочешь поскорее закончить.
Я застонала и принялась подниматься по лестнице.
– Ладно.
Комната Уэсли находилась на верхнем этаже – это была одна из двух комнат с балконом. Она оказалась больше нашей гостиной. Двуспальная кровать была не прибрана, а на полу вокруг игровой приставки, подключенной к большому телевизору, валялись диски с играми. Что удивительно, пахло в комнате приятно – смесью одеколона Burberry и чистой одежды, как будто Уэсли только что убрал в шкаф белье из стирки. Книжная полка, к которой он подошел, была заполнена книгами самых разных авторов: от Джеймса Паттерсона до Генри Филдинга.
Уэсли склонился над книжной полкой, и я отвела глаза от его обтянутой джинсами пятой точки. Достав «Алую букву», он плюхнулся на кровать и жестом пригласил меня сесть рядом. Я неохотно присоединилась к нему.
– Так, – он рассеянно пролистал книгу в твердой обложке, – о чем будет наш доклад? Идеи есть?
– Я не…
– Я вот подумал: может быть, сделаем анализ главной героини, Эстер? Звучит банально, но можно действительно тщательно проанализировать персонаж. Зачем она вообще изменила мужу? Почему переспала с Димсдейлом? Любила ли она его или ей просто хотелось секса?
Я закатила глаза.
– О боже, ну разве можно так все упрощать? Персонаж Эстер гораздо сложнее. У тебя совсем воображения нет, если «любовь» и «секс» для тебя – единственные варианты.
Уэсли взглянул на меня, вскинув бровь.
– Хорошо, – медленно проговорил он, – раз ты такая умная, скажи мне: зачем она это сделала? Ну давай, просвети меня.
– Чтобы отвлечься от забот.
Возможно, мой ответ был слишком притянутым за уши, но я все еще видела перед собой этот чертов конверт с документами. И думала о матери, проклятой эгоистке. Каково было отцу, когда он впервые за восемнадцать лет взялся за бутылку? Ум хватался за что угодно, лишь бы отвлечься от мыслей, причинявших боль. Так почему бы не предположить, что Эстер чувствовала то же самое? Она страдала от одиночества, ее окружали лицемерные пуритане, и вышла она за противного англичанина, которого к тому же вечно не бывало дома.
– Она просто хотела отвлечься от своей дерьмовой жизни, – продолжала я. – Найти отдушину…
– Ну если так, не повезло ей. Ведь в конце все вышло боком.
Я его не слушала. В мыслях возник тот вечер совсем недавно – вечер, когда я нашла способ забыть о тревогах. Я хорошо помнила то чувство, когда суета в голове затихла и физические ощущения вышли на передний план. Я помнила блаженство пустоты. Даже после того, как все закончилось, я могла думать лишь о том, что сделала; другие проблемы просто перестали существовать.
– …и, наверное, смысл в этом есть. Под таким углом «Алую букву» точно никто еще не рассматривал, а Перкинс любит креативный подход. Можем и высший балл заработать. – Уэсли повернулся ко мне, и лицо его стало встревоженным.
– Жупа, с тобой все в порядке? Уставилась в никуда.
– Не надо называть меня жупой.
– Ну ладно… С тобой все в порядке, Бьян…
Но прежде, чем он успел произнести мое имя, я придвинулась к нему. Мои губы стремительно прижались к его губам. Пустота в эмоциях и мыслях возникла мгновенно, но физически я ощущала все. На этот раз Уэсли был менее удивлен и уже через секунду его руки метнулись ко мне. Мои пальцы запутались в его мягких волосах, а его язык проник мне в рот.
И снова физиология одержала верх. В голове было пусто – надоедливые мысли перестали меня преследовать. Даже звуки из стереосистемы Уэсли – какой-то незнакомый фортепианный рок – казались едва слышными из-за обострившейся чувствительности к прикосновениям.
Я почувствовала, как ладонь Уэсли скользнула вверх по животу и двинулась к груди. Я с силой оттолкнула его. Его глаза округлились, и он отпрянул.
"Простушка" отзывы
Отзывы читателей о книге "Простушка". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Простушка" друзьям в соцсетях.