Обсуждали, разумеется, предстоящий бал. Мисс Креббс расспрашивала Питера о вальсе: не очень ли это неловко – танцевать все время лицом к лицу и прикасаться к партнеру?

Вопрос вызвал смущенные смешки упомянутых выше юных леди, но они тотчас смолкли, чтобы услышать ответ.

– Неловко? – переспросил Питер, с притворным изумлением переводя взгляд с одной леди на другую. – Смотреть в прекрасное личико дамы, обняв ее за талию и держа ее руку в своей? Не представляю, как можно более приятно провести полчаса. А вы?

– Ох! – глубоко вздохнула Мэри Калверт. – А матушка утверждает, что для нас этот танец слишком фриволен.

– Прелесть вальса, – продолжил Питер, – в том, что его танцуют на виду у всех, так что каждая маменька может наблюдать за своей дочерью и ее кавалером. Ни один мужчина, обладающий хоть крупицей здравого смысла, не решится в таких обстоятельствах даже на малейшую вольность, не правда ли? Хотя бы и желал этого всей душой.

Его несколько нескромная шутка сопровождалась всеобщим весельем и взрывом смеха. Питер поднял глаза и встретился взглядом с Сюзанной Осборн, смотревшей на него из противоположного конца комнаты.

Ах!

Если б в ту минуту кто-то сказал ему, что молния, ударив с небес, прошила крышу и пронзила его насквозь, Питер не стал бы опровергать это утверждение.

Что, если хорошенько подумать, было весьма странно, ибо прежде чем мисс Осборн отвела взгляд, он увидел в ее глазах отнюдь не восхищение. Как раз наоборот, если на то пошло. Ее взгляд смутил Питера, заставив посмотреть на себя со стороны, хохочущего во все горло в окружении молодых красавиц.

И выходило, что выглядел он самодовольным хлыщом.

Следующие два часа Питеру ни разу не удалось поймать ее взгляд. Он за это время переговорил почти с каждым гостем, сыграл несколько партий в карты и переворачивал страницы нот молодым леди, желавшим продемонстрировать свой талант за фортепьяно или хотя бы пощебетать о своих успехах. Остальные мужчины, как заметил Питер, всеми силами старались избежать этой скучной обязанности, хотя в конце каждого выступления вежливо аплодировали.

Подобное поведение (пусть даже разговоры, занимавшие джентльменов – о сельском хозяйстве, охоте, лошадях и тому подобных вещах – были чрезвычайно увлекательны) Питер считал крайне невежливым. Он и сам вчера обсуждал все это с Эджкомом и Рейкрофтом в библиотеке Беркли-корта, но когда ты приглашен на вечер, где присутствуют дамы, пренебрегать ими нельзя.

Неожиданно для себя Питер заметил, что мисс Осборн вовсе не сидит в углу, сурово и неодобрительно взирая оттуда на царящие вокруг легкомыслие и порок, – в карты играли, это правда, хоть ставки и были смехотворны. Напротив: она вместе с графиней переходила от одной группы гостей к другой, пока Даннен своими разговорами полностью не завладел ее вниманием. Говорил в основном сам Даннен. Как Питер уже замечал прежде, он ни в чем так не нуждался, как в благодарных слушателях.

Мисс Осборн в этот вечер выглядела еще более очаровательной, чем вчера, если такое вообще возможно. Она, конечно же, была без шляпки, и Питер увидел, что волосы ее коротко острижены. Они обрамляли ее лицо мягкими завитками, достаточно яркими, но все же не oгненно-рыжими, а что-то вроде цвета темного золота. Кремовый туалет мисс Осборн выгодно оттенял ее волосы.

Питер нарочно держался от нее на почтительном расстоянии – вчера она совершенно недвусмысленно дала ему понять, что не ищет его общества. Возможно, он вовсе не заговорил бы с ней, если б после ужина не подсел к мисс Ханидью, заметив, что дама скучает в одиночестве. Мисс Ханидью, женщина преклонного возраста, приходилась сестрой покойному викарию. Она, как догадывался Питер, никогда не блистала красотой: ее верхние зубы выдавались над нижней губой и вкупе с длинным носом и вытянутым лицом придавали ее чертам что-то лошадиное. Ее нечистые седые пряди отчего-то всегда выбивались из-под огромного чепца. Близоруко щурясь, она смотрела на мир сквозь большие очки, вечно сползавшие с носа и кренившиеся влево. Женщина постоянно кивала головой то ли по привычке, то ли от немощи – это оставалось неясным, – а на лице ее все время играла какая-то рассеянная, отсутствующая улыбка.

Соседи, как за две недели успел заметить Питер, были к ней неизменно добры, вот и в этот вечер они не давали ей скучать, то и дело вовлекая в разговор. Однако нетрудно было догадаться, как она одинока: ни детей, ни внуков, ни даже племянников или племянниц, которые бы требовали ее внимания или, наоборот, заботились о ней, она не имела.

Итак, Питер подсел к ней, и между ними завязался разговор о предстоящей ассамблее. Именно в это время мимо проходила мисс Осборн. Мисс Ханидью поймала ее за запястье и с улыбкой потрясла ее за руку.

– А вот и мисс Осборн, – проговорила она. – Как я рада снова видеть вас в Баркли-Корте! Наконец-то мне представился первый за этот вечер случай перемолвиться с вами словечком.

Пока мисс Осборн разговаривала с Данненом – или, вернее сказать, слушала его монолог, – мисс Ханидью беседовала с графиней.

Мисс Осборн ответила любезной улыбкой, избегая смотреть на Питера.

– Как поживаете, мэм? – спросила она. – Как приятно снова вас видеть!

– Эта молодая леди, – обратилась мисс Ханидью к Питеру, не выпуская при этом руки мисс Осборн, – была бесконечно добра ко мне в прошлый свой приезд. Я повредила стопу и не могла передвигаться, так она навестила меня и больше часа читала мне. Я плохо вижу, и мне тяжело читать даже в очках. Шрифт в книгах нынче очень уж мелкий, вы не находите? Присядьте, дитя мое, поговорите со мной. Вы знакомы с виконтом Уитлифом?

Сюзанне не оставалось ничего другого, как посмотреть на него, хоть и мельком.

– Да, мэм, – подтвердила она, – имела удовольствие.

– Какой прекрасный нынче день, мисс Осборн! – обратился к ней Питер. – Я несколько раз вглядывался в небо, но не заметил на нем ни единого облачка. И вечер почти такой же чудесный, как день. По крайней мере был таким, когда я выезжал из Харфорд-Хауса.

Мисс Осборн снова подняла на него свои строгие зеленые глаза, и Питер улыбнулся. Он же дал ей слово при встречах с ней на людях вести исключительно светские беседы о погоде и не более того. Внезапно Питер заметил в ее глазах искру понимания. Ее губы, казалось, были готовы растянуться в улыбке.

– Как помнится, милорд, – отвечала она, – когда мы с Френсис днем возвращались с прогулки в экипаже, я разглядела одно кудрявое облачко, впрочем, чрезвычайно маленькое, и оно, кажется, вскоре растаяло.

Питер был сражен и тоже еле сдерживал смех. Оказывается, чувство юмора или, пожалуй, даже остроумие, ей знакомо. Но тут она вдруг зарделась и снова обратилась к мисс Ханидью.

– Если угодно, мэм, я как-нибудь снова навещу вас и мы немного почитаем, – сказала она. – Это доставит мне удовольствие.

– Ах, как бы я этого хотела – больше всего на свете! – воскликнула мисс Ханидью и закивала головой чаще обычного. – Однако от Баркли-Корта до меня, должно быть, добрых три мили. Вам нельзя идти пешком, дитя мое.

– Я попрошу… – заговорила было мисс Осборн.

Но Питер, напрочь забыв о своем решении держаться от нее на расстоянии и говорить с ней только о погоде, поддался более могущественному порыву.

– Чтобы сделать вам приятное, мэм, – сказал он мисс Ханидью, – я готов почти на все. И раз уж вам посчастливилось залучить к себе мисс Осборн, которая хочет вам читать, позвольте привезти ее к вам в моей двуколке.

Словно для этого ему требовалось «добро» от мисс Ханидью.

– О… – отозвалась мисс Осборн, кажется, с возмущением.

– О! – отозвалась мисс Ханидью с восторгом, прижимая худые подагрические руки к груди. – Какое неслыханное благородство по отношению к старухе, милорд!

– К старухе? – Питер удивленно огляделся по сторонам. – Где вы тут видите старуху? Сделайте одолжение, покажите мне ее, мэм, и я тут же пойду и совершу ради нее какой-нибудь благородный поступок.

Пожилая леди от души рассмеялась такому смешному комплименту, и Питер в очередной раз подумал, что веселиться ей приходится нечасто.

– А вы, ей-богу, шутник, милорд! – сказала мисс Ханидью. – Как есть озорник! Но с вашей стороны очень благородно предложить привезти ко мне мисс Осборн. От чая никто из вас, полагаю, не откажется? Я велю экономке испечь кексы. Они у нее чудо как хороши.

– Уже одно только ваше общество и чашка чая станут мне щедрой наградой, мэм, – ответил Питер. – Как и общество мисс Осборн.

Последнее он произнес, словно опомнившись.

Мисс Ханидью взирала на него со счастливой улыбкой.

– Стало быть, решено. – Питер взглянул на молодую женщину. – Ну так какой день мы с вами изберем, мисс Осборн?

Она с пылающим лицом взглянула на него, но он не смог прочитать, что написано в ее глазах, а может, просто не захотел. Да и смотрела она ему не в глаза, а куда-то на подбородок.

Он был поражен: при всей ее неприязни к нему она, очевидно, робела перед ним – или по крайней мере перед его титулом. Вероятно, он своими словами сконфузил ее, так они были ей непривычны, или, того хуже, унизил. Что там она сказала перед тем, как они расстались? «Я попрошу вас, милорд, не говорить со мной в таком фривольном тоне. Я не знаю, как отвечать вам».

Быть может, он держался с ней не так, как подобает джентльмену, с тревогой думал Питер.

– Вы позволите отвезти вас к мисс Ханидью в моем экипаже? – спросил он. – Тем самым вы окажете мне честь.

– Благодарю вас, – ответила мисс Осборн.

– Завтра? – с воодушевлением спросила мисс Ханидью.

Мисс Осборн посмотрела на пожилую леди, и лицо ее смягчилось. Она даже улыбнулась.

– Если это удобно лорду Уитлифу, мэм, – ответила она.

– Удобно, – заверил ее Питер. – О, я вижу, мисс Мосс разыскала наконец ноты. Она зовет меня перелистывать ей страницы. Вы простите меня?