Она заплакала, пытаясь заглушить рыдания рукой. Как больно. Разве она не заслужила обычной жизни? Она ведь почти научилась жить. Почти забыла о нем, перестала думать о своем прошлом. Не вспоминала ни о Вике, ни о ребенке, ни о возможной счастливой жизни. Похоронила эти воспоминания, засыпав могилу огромным количеством кладбищенской земли. Но нечто изменившееся начало оттуда выбираться. Нечто более сильное, опасное, и, как казалось Лёне, давно умершее. Бред.

Все стало только сильнее, острее, мощнее, а расставание, иллюзия жизни друг без друга только обострило все чувства. Она представила перед собой лицо Игоря. Хотя и представлять не нужно, она видела его и с закрытыми глазами. Ему ведь тоже пришлось несладко, она видела это в его глазах. Лёна всхлипнула, постепенно начиная успокаиваться. То, что ей не одной было плохо…хоть немного успокаивало. И терзало еще сильнее, как бы парадоксально это ни звучало.


Если бы через столько лет она встретила Игоря и увидела лишь вежливое удивление и безразличие, отреагировала бы она так? Лёна не знала. Возможно, ответила бы тем же. Возможно, рассыпалась бы окончательно, становясь живым трупом или роботом. Но увидев в его глазах отражение собственных эмоций, до малейшей детали собственных….Такой взгляд она каждый раз видела в зеркале, почти на протяжении пяти лет и не могла не узнать. Она не могла ошибиться. Она не могла не узнать.

Он же тоже пытался жить без нее…наверно. Смог ли? Кто помогал ему все забыть? Вика, малыш…или еще кто-то? От таких мыслей снова начали накатывать рыдания. Алена аккуратно легла на ковер, чистый от осколков, и свернулась калачиком, прижав ноги к груди.

Как он жил? Кем и чем он жил? Столько лет она пыталась не думать об этом, гнала от себя даже отголоски таких мыслей, а теперь…не может выкинуть их из головы.

Он изменился. Стал более жестким, холодным, закрытым и мрачным. Алена видела, как он общается с людьми и как те на него реагируют. В лучшем случае — обходили десятой дорогой, стараясь не приближаться, в худшем — боялись смотреть ему в глаза, и в обоих случаях старались не злить. Сможет ли она жить теперь без него, зная, что он тоже не смог и не смирился. Она не знала, но будущее, неважно какое и с кем, начало ее пугать. Был ли выбор…непонятно. Даст ли он его ей? Нет.


Она не знала, сколько времени пролежала на полу, свернувшись клубочком. Но на улице уже стемнело, а свет фонарей мягко отсвечивал на ее теле. Накатили апатия, усталость и стыд. В первую очередь, перед Натой. Она не должна была говорить такого подруге. Человеку, который сделал для нее больше кого бы то ни было. Но сил вставать и ползти до телефона не было.

Когда Алена начала дремать, а ночь полностью заявила свои права на город, в замке повернулся ключ. Раздались тихие шаги и шорох одежды, и через пару минут подруга уже сидела рядом и гладила по волосам.

— Прости меня, — тихо сказала Лёна в темноте. — Я не хотела так говорить. Прости меня.

— И ты меня, — Ната прилегла рядом и уставилась в потолок.

— За что?

— За то, что не верила, — Куцова тяжело вздохнула.

— Во что?

— Ни во что, — пожала подруга плечами. — Ни во что не верила. И в вас тоже не верила, поэтому, наверно, и не сказала.

— А теперь поверила? — Алена повернулась к Нате, и хотя в темноте было не видно, пристально на нее посмотрела.

— Нет, — серьезно ответила Куцова. — Но поняла, что во всем есть исключения. Вы — одно из них.

— Бред, — у нее почти нашлись силы недоверчиво фыркнуть.

— Нет, если сражаться за это.

— У меня нет сил. Никаких. Да и как я могу сражаться за него с ребенком.

— Не с ребенком…с самой собой. А про силы…кого это е*бет? — Ната тихонько усмехнулась. — Важен результат и его ценность для тебя.

— Я и так слишком много отдала.

— Отдай еще…ты все равно не сможешь без него. Ты же даже не жила все это время. Ела, спала, работала, снова спала, потом ела и сначала. Я не знаю, на что рассчитывала, когда сознательно шла на встречу с этими двумя, наверно, хотела увидеть, как ты испытываешь хоть что-то, кроме равнодушия и безразличия.

— Мне страшно, — Алена говорила это не столько для Наты, сколько для самой себя. — Я боюсь опять поверить, отдать все и…заново пройти через ад. Тем более, за столько лет ничего не изменилось. Все те причины, по которым я уехала, они же остались. И выросли.

— На что это похоже? — внезапно спросила Ната. — В смысле, любовь. На что она похожа?

— Любовь… — задумчиво протянула Лёна. — Я не знаю, Наташ. Честно. Это когда ты хочешь видеть его рядом всю свою жизнь. Это когда ты волнуешься за него, когда его нет рядом или он задерживается. Это когда ты ругаешься с ним, — она улыбнулась, вспоминая их с Игорем лето, — и предвкушаешь ваше примирение. Это когда ты готова изменить мир ради него. Я…я не знаю, Нат, как объяснить это.

— Это хорошо или плохо? Любовь, — Наташа спрашивала так, будто пыталась понять и поймать ее.

— Это…больно и непросто. Никогда непросто, — произнесла Лёна. — А если просто — это не любовь.

— А вот если бы… — Ната набрала воздуха в легкие. — Если бы ты знала, что тебе придется пережить из-за любви…знала все то, что произойдет с тобой из-за нее, отказалась бы ты от любви в самом начале.

— Нет, — убежденно ответила Лёна. — Ни за что в жизни. Я бы лучше пережила еще больше, лишь бы сохранить в себе светлые моменты…с ним.

Они замолчали, наблюдая за тем, как по стене проскальзывают огоньки от фар машин.

— И ты до сих пор думаешь о том, нужен ли он тебе или нет? — Ната покачала головой и встала с пола. — Глупая.

— Возможно, — отозвалась Лёна через пару минут, когда Ната не могла ее услышать. — Но даже глупые учатся бояться боли.

Глава 23

— Игорь Анатольевич, вам что-нибудь нужно? — распорядительница отеля семенила за ним по коридору, обращаясь приторным до отвращения голосом. — Возможно, вы хотите…

— Нет! — рыкнул Игорь, едва взглянув на женщину. — Меня ни для кого нет, ясно? Вообще ни для кого!

У женщины расширились глаза, но она нашла силы судорожно закивать в ответ. Игорь зашел в номер и с силой хлопнул дверью. И только в комнате, вдали от посторонних глаз, смог выдохнуть, ослабляя контроль и напряжение.

Первые мгновения он даже соображать не мог. Твою мать! Он не ожидал ее встретить. Здесь. Так. Такую…родную и свою. Какую, к черту, свою?! Он резко и злобно оборвал сам себя. Мудак!

Игорь не мог стоять на месте. Не отдавая себе отчета в движениях, метался по комнате, как дикий зверь, впервые оказавшийся в клетке. Руки то силой сжимались в кулаки, то безвольно повисали вдоль тела. Хотелось что-то…Нужно было что-то, хоть что-то сделать, чтобы прямо сейчас не сорваться и не поехать в этот чертов офис и не вытрясти у гребаного Лёниного начальника ее адрес.

Он подошел к столу, взял графин с виски и, даже не утруждая себя стаканом, сделал большой глоток прямо из горла. По телу разлилось обжигающее, почти приятное ощущение. Возможно, это заглушит боль. Немного, на большее он и не рассчитывал, понимая, что кроме Лёны помочь ему никто не в состоянии.

В нем опять начали закипать злость и отвращение. Ко всем. Ко всему миру. К самому себе. Кроме нее.

Игорь резко, вложив всю ярость, боль и гнев в движение, со всей силы саданул по стене. Он даже не обратил внимания на посыпавшуюся с потолка штукатурку и ноющие, сбитые костяшки пальцев. Ему нужна разрядка, хоть какая-то, которая, возможно, хоть немного ослабит его эмоции. Но в голове не осталось ни одной здравой мысли. Ни одной!

Бл*дь! Да ни фига! Игорь подошел к бару и достал бутылку коньяка. Он даже не заметил, как перед этим в несколько глотков допил весь виски. Глоток, еще один. Он пил, не различая вкуса. Ирония судьбы, твою мать, с жестокой усмешкой над самим собой, подумал Игорь, соскользнув вниз по двери и уперевшись в нее спиной.

Хоть какая-то опора и постоянство. Что-то незыблемое. Он еще раз отхлебнул из бутылки и прислонился затылком к двери, закрывая глаза. Перед глазами понеслись кадры из его жизни. Он вспоминал то, как жил, то, что чувствовал все это время. Без нее. Как будто уехав, она забрала с собой его душу, и не просто частичку души, а полностью — всю без остатка. Оставив после себя пустоту, вмиг заполнившуюся горечью и болью. Такой болью, которую Игорь никогда не испытывал. И ненависть, столько ненависти, что он был даже не в силах ее контролировать. Ко всему, ко всем, к самому себе, к той… Но не к Лёне. Его Лёне.

Он бы, наверное, не выжил. Не смог бы так жить. Никогда не представлял, что способен пройти через такое. Единственным светом в его жизни был сын. Маленький лучик надежды и острое напоминания о собственных ошибках. Костя. Живой мальчуган, похожий на Лёну. Забавно. Это обстоятельство всегда заставляло Игоря сжимать зубы от боли, а сучку — сходить с ума от ярости. Казалось, как такое возможно? Сам Игорь был темным, хотя и голубоглазым, мать Кости — черноволосой и черноглазой, а Костик был светло-русым с глазами отца. Игоря. И чертами лица, и даже мимикой походил на свою старшую сестру. Парадокс. "Пути Господни неисповедимы" — так сказала бабка его сына, когда увидела собственного внука. И постоянно попрекала этим свою дочь, словно обвиняя в чем-то.

Хотя Игорь считал, что той просто надо было сбросить на кого-то свои желчь, яд и негатив, а никого ближе дочери у нее не было. Да хрен с ними обеими!

Именно Костя заставлял его жить все эти пять лет. Нет, не так. Существовать, делать что-то, пусть на автомате и неосознанно, но делать. Когда он смотрел на сына…Игорь сжал кулаки от бессилия. Он не мог не думать, не мог не представлять, что было бы, если бы Костик был их с Лёной ребенком. Их.