— Я уже все сам себе сказал! И назвал себя всем, чем положено! У меня не хватало духу вот так все решить!

«Я знаю! — вернулась к самой себе и осознанию Стаська. — У меня тоже не хватало духу! Иначе давно бы тебя нашла и как следует потрясла, чтобы наши общие мозги встали на место!»

— Стаська! — позвал он и протянул к ней руки.

Она отступила еще на шаг и призналась:

— Я боюсь!..

«…Что ты снова исчезнешь, как только я поверю, и тогда уж мое сердце не выдержит!» Он услышал не высказанное ею вслух.

— А я уже нет! — сказал и не дал ей больше отступать.

Шагнул, заграбастал, оторвал от пола и прижал к себе. Сильно.

И не мог отпустить!

Ученые утверждают, что способность к вербальному общению сделала из человека прямоходящего человека разумного. Но что-то там природа недосмотрела, и эта самая возможность к разумной речи и составлению слов сделала из человека патологического лжеца, труса и манипулятора.

Но случается — очень редко и если сказочно повезет! — встречаются два человека, которым слова не нужны! Они слышат, чувствуют и понимают друг друга по-иному, без слов, в других измерениях!

Он прижимал ее к себе и ходил по всей квартире — из комнаты в комнату, по коридору, в кухню и обратно и снова в комнату, покачивал Стаську, целовал в волосы и ничего не говорил.

А ей и не надо было слов.

Она прижималась к нему, вздыхала куда-то в его ключицу — жаловалась!

«Я знаю, я знаю!» — отвечал Степан, мысленно разговаривая с ней.

Ему стало жарко, и, на мгновение выпустив Стаську, поставив на пол, он скинул куртку и ботинки, и снова торопливо прижал к себе, и продолжал ходить, держа ее на руках.

Но скоро ему стало совершенно невозможно и ходить, и двигаться — совершенно невозможно, и Степан заторопился:

— Я не могу больше, маленькая!

Уложил Стаську на ближайшую горизонтальную поверхность, оказавшуюся диваном в гостиной, попытался раздеть их обоих, не справился — бросил! Стянул только стратегически необходимое, подгоняемый Стаськиными поцелуями, и соединил их истосковавшиеся тела одним мощным движением!

Все! Дома! Оба!

Никаких слов мешающих, никаких показательных телесных выступлений, ни ласк продуманных, ни мишуры — только вперед! Вдвоем!

Больших ревел, словно разрывал цепи кандальные из последних сил — бог его знает, может, так оно и было!

А Стаська вторила ему, неслась навстречу телом, сердцем, душой — всем, что имела, поверив окончательно в то, что он с ней!

Здесь! Сейчас!

А остальное не имело значения!

Немного успокоив дыхание, плавно спускаясь из их мира, одного на двоих, пусть не на землю, но в нечто реальное, на разгромленный диван с вывороченной ногой Больших подушкой, Стаська вдруг тихо рассмеялась.

— Что? — не двигаясь и не отрывая вспотевшего лба от подлокотника дивана, спросил Степан.

— Мы отражаемся в зеркале, и картина открывается, хочу тебе сказать, впечатляющей красоты! Великий доктор Больших со спущенными штанами и красивым голым задом! А я в порядке, меня не видно!

— Красивым? — переспросил, улыбаясь в гобеленовую ткань подлокотника, Степан.

— О-о-очень! — уверила воодушевленно Стаська.

— Перебираемся на кровать! — распорядился Больших.

— А что, предполагается сон? — уточнила план мероприятий Стаська.

Она теперь могла шутить, язвить, смеяться — она теперь все могла!

— Даже не надейся! — поднимаясь и подхватывая ее на руки, отверг предположение Степан.

Теперь, не боясь ничего, не спеша и имея все время в мире, он медленно раздевал ее, уложив на кровать, шептал что-то на ушко, гладил, переворачивал, целовал, и Стаськин счастливый звонкий смех наполнил всю квартиру, зиявшую до этого пустотами обреченности.

Спустя продолжительное время, плотно заполненное действиями, они ели, устроив пикник на полу возле дивана. Набросали подушек, притащили вкусности из кухни, уселись напротив телевизора, который забыли включить за ненадобностью, и разговаривали.

— Расскажи мне о себе, маленькая, я ведь не знаю о тебе деталей, только основное.

— Детали — это моя жизнь?

— Да. Основное — это ты сама, а детали — это как ты жила. Ты была замужем?

— Нет. Но у меня был продолжительный роман! — как ребенок о чем-то важном, заявила Стаська, скорчив дурашливую рожицу.

— Продолжительный?

— Да. Целых полгода!

— Сро-ок! — засмеялся Степан, наклонился и легко поцеловал ее в губы. — И что за роман? Мне надо волноваться?

— Ну, поволнуйся! — разрешила Стаська.


«Роман» случился, когда Стаська работала в представительстве американской фирмы, и, как водится, с коллегой.

Александр работал менеджером, как он всегда уточнял и подчеркивал, представляясь: «высшего звена», с ближайшей перспективой стать топ-менеджером.

На свидания ходить не пришлось, сближение и узнавание происходило на множественных корпоративных мероприятиях и в непосредственном общении на работе.

Но он ухаживал. Красиво.

Цветы, конфеты, билеты на самые дорогие и престижные концерты, выставки и театральные постановки. Посещение ночных клубов — конечно же престижных — все в разрезе заявки на ожидаемое топ-менеджерство и подготовки к нему.

Красиво. Но не долго.

Как только они побывали в постели пару раз, манера общения и взаимоотношений быстро-быстро изменилась, направляемая Александром в определенное русло.

Стаське казалось, что она влюблена, и, пока ей это казалось, она не замечала явных перемен в поведении возлюбленного.

Их звали в клуб на какого-то английского певца, он говорил:

— Давай лучше останемся дома. Ты что-нибудь вкусное приготовишь, побудем вдвоем.

— Давай! — радовалась предстоящему интиму Стаська.

Княгинюшка сделала царский подарок: два билета на Хворостовского, невозможно дорогущих и дефицитных. Александр поморщился:

— Не люблю я оперу!

«Странно, — прозвучал первый робкий звонок в Стаськином сознании — А говорил, что любишь и разбираешься!»

— И чувствую себя неважно, голова болит. Давай дома останемся.

Дома он остался один, Стаська, выклянчив у него разрешение, пошла на концерт с княгинюшкой. А на следующий день она случайно услышала на работе, как он говорил начальнику:

— Вчера со Станиславой ходили на Хворостовского — это что-то! Он гений! Потрясающе!

«Ладно, — подумала Стаська, — что я знаю про карьерные заходцы, может, так надо!»

Александр жил отдельно от родителей, в однокомнатной квартире, но у черта на рогах — на «Братиславской», в новом доме. Добираться до работы не ближний свет, да и пробки, и он старался остаться у Стаськи, в центре.

Месяца через полтора-два устоявшихся и более или менее вошедших в колею отношений он стал понемногу на нее давить:

— Что я мотаюсь туда-сюда! Надо к тебе вещи перевезти, а то и не видимся совсем вне работы!

«Вне работы» они через день и все выходные проводили вместе, то у нее дома, то у него, и этого ей казалось вполне достаточно.

Куда еще больше! В брак?

У Стаськи что-то там в мозгу легонько щелкнуло, не мысль четкая и не подозрение, а как бы предупреждение мягкое.

Вот не хотелось ей никакого его переезда, и вещей его в своей квартире не хотелось. Почему? Вроде влюблена же? Вопро-о-ос!

Она зацепилась за возможность, подогнанную самой жизнью:

— У меня родители приезжают. Потом, может, когда уедут. Посмотрим.

Он мягко отступил на время.

С родителями Стаська его не познакомила, а он настаивал и дулся и пару раз не отвечал на звонки — воспитывал. Стаська порасстраивалась немного, но…

— У них сегодня концерт. А сегодня они на приеме в Кремле. А сегодня уехали на дачу, а завтра…

Мама спросила, услышав ненароком ее с Александром разговор по телефону:

— Стасенька, мы можем отложить все планы, ты же знаешь! Если тебе надо нас познакомить, мы с Ромой «всегда готов!».

— Нет, не надо, — отказалась Стаська.

Родители уехали, мир с Александром был восстановлен, но он изменил распорядок их встреч единоличным решением и целенаправленными действиями, практически каждый вечер после работы приезжая к ней. Открывал своим ключом дверь, бросал портфель в коридоре, стягивал ботинки и кричал Стаське в кухню:

— Я дома!

Стаська каждый раз морщилась, ее коробило это «я дома!».

«Это я дома, а ты в гостях!»

Но остатки самовнушения про влюбленность еще где-то там витали, и, вздыхая, она терпеливо молчала.

И затеяла ремонт, как радикальное средство от совместного проживания и водворения на ее территории Александра.

— Какой ремонт! — негодовал будущий топ-менеджер.

— Мне родители специально оставили деньги на новый интерьер!

И, хорошо изучив, чем можно на него безошибочно повлиять, испытывая некое язвительное удовольствие, пояснила мотивацию:

— Они сказали, что все это устарело и мебель не модная и дешевая!

— Да? — Он взглянул по сторонам в свете данного заявления. — Может. Я не хотел тебе сам об этом говорить.

В тот же вечер Стаська позвонила княгинюшке, поинтересовавшись, чем глобальным та занята на данном отрезке времени, не возникло ли новых увлечений?

— Нет, у меня временное затишье и приближающаяся тоска.

— А если мы ударим по ней руководством строителями и дизайнером?

— Приезжай, обсудим! — загорелась тетка перспективой.

Пока Сима с дизайнером колдовали над ее квартирой, Стаська поселилась у тетки и моталась на «Братиславскую» к «милому дружку». Дружок выказывал недовольство обстоятельствами, но терпел временное неудобство, самоутверждаясь по-другому.