— Больших, ты в курсе который час?!

— Где? — улыбнулся он.

Он представил, как она может сейчас выглядеть, и тихонько выдохнул, расслабляясь — оказывается, он жутко напрягся!

— Что — где?

— Где сколько времени? — улыбался он уже вовсю.

— В Москве! — отчетливо и так же недовольно произнесла Стаська. — Ты знаешь, сколько времени в городе Москве?

— Не знаю, — радовался Больших. — Я не знаю, сколько времени здесь, а в городе Москве и подавно!

— Где «здесь»? — поубавила недовольства Стаська.

— В Пакистане. Ты новости смотришь?

— Не смотрю, — пробурчала она.

Месяц назад Станислава Игнатова перестала смотреть новости по телевидению и слушать по радио в машине! А чтобы не думать, где может находиться Степан Больших, не высматривать катастрофы и чрезвычайные происшествия с упоминанием высланной на помощь группы спасателей. Не всматриваться пристально в случайно попавшие в кадр лица, с замиранием сердца ожидая — а вдруг это он!

Нет! Никаких новостей! Никаких спасателей!

— Правильно! — похвалил он.

Стаська не поняла, что именно похвалил — ее мысли или признание в игнорировании новостных передач?

— И что там у вас?

— Холодно. Снег. Ветер. Пыли много. Горы. Нормально.

Он замолчал.

«Зачем я ей позвонил?! Сказать про горы, пыль и холода?! Не надо было звонить! Что-то я насочинял себе про понимание, про нее, про нас, с усталости, что ли? Не надо было звонить! И что дальше бодрить голосом? Скажи: «Пока, извини, что разбудил». Давай!»

И она помолчала. И вдруг неожиданно спросила:

— Все так плохо? Тебе совсем тошно, да? Поставив локоть на колено, он уперся лбом в ладонь, прикрыв глаза. Она поняла! Стаська услышала все правильно! И перестав притворятся, сказал устало:

— Терпимо.

Ну, не до такой же степени его приперло, чтобы жаловаться!

Он все-таки главный! Вожак!

Они молчали, без слов слыша друг друга: она — про то, что он так и не сказал, он — про то, что она поняла.

— Ты справишься, — нарушила молчаливый разговор Стаська. — Только ты и можешь справиться, Больших!

— Нормально, — хрипнул горлом Степан, чувствуя, как предательски защипало под веками. — Не впервой.

Как там сказала его сестрица Анна?

«Знаешь, что такое два человека вместе? Это когда все вместе — и горе, и радость, как бы банально и избито это ни звучало! Это когда слышат и чувствуют без слов, на расстоянии, и изо всех сил стараются поддержать друг друга, помочь!»

Не знает он. Он такого не проходил!

— Так который час в Москве времени? — все еще с хрипотцой спросил Степан.

А потому что вариантов только два — либо начать признаваться ей в любви, по ходу объясняя, что он идиот, либо уйти на нейтральную тему и попрощаться!

Вот и выбирай!

Вот он и выбрал.

— Полчетвертого утра, — во второй раз приняла его выбор понявшая без объяснений его мысли Стаська.

Во второй раз!

И все в том же русле — мы порознь!

— Я тебя разбудил, — констатировал факт Степан.

— Ты меня разбудил, — подтвердила она и спросила: — Ты не жалеешь?

Все-таки характер у нее в наличии имелся, и покорно принимать его правила: шаг навстречу и побег — она не будет!

— Я не жалею. Я рад тебя слышать.

«И очень хотел бы увидеть!» — подумал он.

— Слушай, — разрешила Стаська.

«Лучше бы ты хотел меня видеть!» — не сказала она.

— К сожалению, не могу, время ограничено.

— Тогда пока! — решила прекратить эту пытку Стаська.

Ей хотелось спросить: «Ты еще позвонишь?»

— Пока! — попрощался Степан.

Ему хотелось сказать: «Я еще позвоню».

Но она не спросила, и он не сказал…

— Степан! — вдруг позвала Стаська.

— Да!

— Ты единственный, кто может там со всем справиться! Никто больше!

И нажала отбой.


Он посмотрел на трубку в руке, нажал кнопку отбоя, медленно, не сводя взгляда с большой тяжелой трубки с толстой откидной антенной, положил ее на табурет у кровати. Посидел так минуту.

Лег, повернулся на бок и мгновенно уснул.


Проснувшись следующим утром, Стаська кое-как умылась и понеслась к тетке. Она летела на крыльях, улыбалась, как душевнобольная, и орала, припрыгивая от радости, на весь подъезд, когда тетушка открыла дверь:

— Он позвонил!!! Он позвонил!!!

— Что и следовало ожидать, — невозмутимо высказалась княгинюшка, пропуская гремящую радостью несказанной племянницу в квартиру.

Два дня Стаська не могла толком ничего делать — она ждала! Она летала по квартире, пританцовывая, улыбалась и ждала следующего его звонка или приезда!

Дни капали, и тишина с той стороны пугающе и отрезвляюще сгущалась!

Радость перешла в недоумение, за которым настала трезвая оценка. Она сотни раз прокручивала их разговор в голове — все слова, интонации, вздохи, молчания, недоговоренности — и призналась себе, что все правильно услышала и поняла — он не позвонит больше!

Что она себе придумала?! Он не позвонит и не появится в ее жизни!

На седьмой день, рано утром, после отупляющей бессонной ночи, Стаська встала с кровати и громко, на всю квартиру прокричала:

— Все, Больших! Иди ты к черту!

Через несколько дней они с Симой и Зоей Михайловной улетели в Вену.

Каждое утро Стаська просыпалась и говорила себе:

— Я не буду о нем думать! Я буду радоваться жизни!

И после произнесенного заклинания старательно начинала «радоваться жизни». Зимняя Австрия, долгие прогулки по городу, тихие уютные кафе с их интеллигентными выхоленными стариками, просиживающими часами за столиками с чашечкой кофе и невероятно вкусными десертами, — европейская благость. Осваивающая австрийскую кухню Зоя Михайловна, закармливающая всю семью разнообразными лакомствами, ночные «девичьи» посиделки и долгие разговоры с мамой и Симой, поездка в высокогорные Альпы, катание на горных лыжах, премиленький домик в окружении величественных сосен, прилагающиеся к отдыху развлечения — катание на санях, вечерние программы в ресторанах с кучей русских вездесущих туристов.

Красота!

Не отвлекло…

Не проходило, не забывалось и болело!


Когда летели назад, в Москву, Степан улыбался всю дорогу, вспоминая их разговор.

«Ты знаешь, который час в городе Москве?»

Как она поняла, услышала его без слов и сказала единственно правильные слова, который он, не понимая, не осознавая, ждал от нее, и эта Стаськина убежденность, встряхнувшая его: «Ты единственный, кто может там со всем справиться! Никто больше!»

«Умница ты моя!» — улыбался Степан своим мыслям.

Он рвался к ней, торопил самолет, события. Все! Хватит глупостей — только с ней! Вдвоем!

Какие такие страхи?!

Почему он уверен, что непременно будет плохо? Что все закончится расставанием — муторным, тяжелым?

Нет-нет — со Стаськой все по-другому! Так, как не было еще никогда у него и не будет ни с кем — только с ней!

И Анька права сто раз!

С какого перепуга он решил отказаться от единственной женщины? Что за бред?! Помутнение мозгов? Или он собака академика Павлова, чьим именем названа улица, на которой Степан Больших проживает, — один раз шибануло, так на всю жизнь рефлекс?

Больших давно уже мало чего боялся в жизни.

Неожиданно он вспомнил, как работал в больнице в экстренной хирургии.

Времена были темные — грохочущие девяностые.

В стране шла широкомасштабная гражданская война, с активным отстрелом конкурирующих сторон, с массовым занятием любимым особенным национальным видом спорта — бег с награбленным.

Не проходило ни одной ночной смены, чтобы не привезли огнестрел.

Тяжелый, разумеется, а часто летальный.

Хлопчики в малиновых пиджаках, в «голдье», оттягивающем шею и запястья, — бритоголовые, накачанные, уверенные в своей исключительной вседозволенности, подкрепленной стволами в кобурах, привозили подстреленных братков, обозначая свое появление в больнице требованиями, выраженными громким матом.

Сколько раз на Больших наезжали, приказывая спасти братана, и пистолетом грозили, за грудки хватали, а после совали пухлые конверты с долларами.

Он не брал никогда.

Спокойно, но жестко, безапелляционно объясняя, что лечит всех, без денежных исключений. Степан четко понимал, что стоит раз взять, и, по искореженной бандитской логике, он станет их доверенным врачом на зарплате.

А это со-о-овсем другая музыка.

Но, как выяснилось немного позже и при весьма непростых обстоятельствах, за него брала Надежда.

Как «Отче наш» по тем временам, у ее молодого бизнеса имелась своя крыша, представители которой тоже не раз оказывались у Степана на столе. За его работу и спасение членов криминального товарищества с ограниченной ответственностью, они расплачивались с ней «борзыми щенками». Снизили вдвое ежемесячное отстегивание, договаривались со своими ментами и налоговиками, чтобы ее не шерстили, и с другими группировками, с которыми сохраняли устойчивый нейтралитет, на предмет ненаездов на Надькин бизнес, когда она открыла еще один магазин в другом районе.

Степана в свои дела жена не посвящала, и он пребывал в опасном неведении до одного дня.

Привезли тяжелого парня. Пока раненого готовили к срочной операции, Степан объяснял его товарищам, что их браток, скорее всего, помрет — проникающее в брюшину с обильным внутренним кровотечением, и привезли его поздно.

— Слушай сюда, лепила, — прихватив его за хирургическую робу, выступил один из быков, — мы твоей бабе отстегиваем, так что давай отрабатывай!

Больших в момент понял, что пытается донести до него яркий представитель криминального братства.