— Нет, благодарю! Вы очень милая девушка, и я бы с удовольствием, но надо идти! Поспешу! Еще хотел на работу заскочить!

Закрыв за ним дверь, Стаська почувствовала, что еще чуть-чуть — и от звенящей тишины притихшей от хозяйского горя квартиры у нее лопнет мозг!

Она в момент собралась и поехала к княгинюшке.

А куда еще?!

— Так! — сказала тетка, открыв дверь и обозрев племянницу. — У нас беда с последствиями?

Княгинюшка все плохие события классифицировала по шести степеням: происшествие и происшествие с последствиями, далее следовало горе и оно же с последствиями, и наивысшая степень досталась беде и беде с последствиями.

— Да! — призналась Стаська, шагнула в квартиру и обняла тетку за шею, как в детстве.

— Ну, ну! — успокаивающе похлопывала ее по спине княгинюшка.

Поцеловала в щеку, отстранила, рассматривая более внимательно, и, услышав за спиной шаги выходящей из кухни встретить Стаську домработницы, распорядилась деловым тоном:

— Зоя Михайловна, у нас беда с последствиями. Давайте-ка пирог, сметану к нему, что у нас там еще вкусненького? Колбаса ее любимая есть?

— Да все у нас есть, Серафима Андреевна! — весело отозвалась Зоя Михайловна. — Щас будем лечить и ликвидировать последствия!

И Стаська, наконец, расплакалась и рассмеялась одновременно.

Обязательно, а как же! И спасут, и вылечат, и по головке погладят, пожалеют, сопли вытрут, и пожурят за что положено, и совет дадут, и всех ее врагов накажут!

Как же ей повезло!

И она, ощущая себя маленькой девочкой, защищенной любящими взрослыми, и размазывая кулаком слезы по щекам, пошла, надежно обнятая теткиной рукой за плечи, в комнату за круглый стол — заедать беду вкусностями, запивать горячим чаем, жаловаться и ждать обещания, что всенепременно все будет хорошо!


Месяца через два после того, как Стаська пошла в первый класс, сбылись все теткины пророчества, предрекаемые в день присвоения племяннице имени, — ее стали дразнить! В основном мальчишки, и особенно старались трое.

Стася терпела, плакала по-тихому, чтобы бабушка не услышала, жаловалась учительнице, вступала в переговоры, увещевая дразнящих: «Я же вас не обзываю!»

Домашние не замечали детских мытарств. Бабушка уставала сильно, тяжело ей было с маленькой внучкой, особенно после смерти дедушки. Родителей никогда не было, они гастролировали, а когда случались дома, работали — занимались музыкой.

Так все и продолжалось, пока не пришла навестить родных Сима, жившая отдельно со вторым, еще не эмигрировавшим мужем.

Она присмотрелась к печальной Стаське, порасспросила про школу, уроки, а когда сели пить чай, стала допытываться у бабушки:

— Мам, а что со Славой?

— Да все нормально! — удивилась та вопросу. — Здорова. Учится. Говорит, что ей нравится.

Княгинюшка промолчала, допила чай и, взяв Стаську за ручку, отвела ее в дальнюю комнату. Села на диван, поставила перед собой ребенка и приступила к опросу:

— Давай, Слава, признавайся, что у тебя случилось?

Стаська отвернулась от теткиного требовательного взгляда и стала всхлипывать.

— Та-ак! Понятно, тебя в школе дразнят! — догадалась Сима — Да?

Стаська кивнула и пустила одинокую слезу.

— Не бьют? Не обижают? Только дразнят? — выясняла подробности Серафима.

Стаська снова кивнула и выдала порцию слез, готовясь всерьез разрыдаться.

— Ну а ты что?

— Я Наталье Алексеевне пожаловалась, — призналась девочка, — а она сказала: «Не обращай внимания, они и сами отстанут!»

— Хороший совет, но не продуктивный, так можно ждать до десятого класса. И все, больше ты мер никаких не предпринимала?

— Я им говорила, чтоб перестали, я же их не трогаю и не обзываю.

— Как я понимаю, призыв остался безответным, — задумчиво констатировала Сима.

Стася тяжко вздохнула и снова кивнула, подтверждая предположение.

— А как именно дразнят?

— «Стасик пошли в футбол играть!», «Славик юбку надел», «Стасик, мальчик в бантах» и еще по-всякому.

— Понятно. Вот что мы сделаем! — И она дала подробнейшую инструкцию. Потренировала, показала, как правильно вести себя и что говорить.

На следующее утро, придя в класс, Стася стала вынимать из портфельчика пенал, тетрадки и аккуратно раскладывать на углу парты. Тут к ней подскочил самый противный, самый главный ее обидчик Лешка Мишин и, скинув ее тетрадки на пол, громко обозвал:

— Стасик-дурасик! Мальчик в юбке!

Стася его оттолкнула, подняла свои тетрадки, положила на парту, старательно, как учила Сима, сложила кулачок, шагнула к Лешке и молча, без предисловий, со всей силы вмазала ему в переносицу!

Пребольно! Ее кулачку тоже досталось! Но не так, как Лешкиному носу!

Повернулась к замолчавшему от потрясения классу и спокойно поинтересовалась:

— Есть еще желающие обзываться? — и шагнула ко второму своему обидчику. — Может, ты?

— Не-е-ет! — отказался от претензий к ее имени перепуганный до белизны мальчонка. — Я больше не буду, Стася!

— Тогда, может, ты? — перекрикивая вопли Мишина, громко спросила разбушевавшаяся Фемида, шагнув к третьему участнику гонений.

— Нет! Нет! — завопил он и заелозил под партой ногами. — Я не буду! Я тоже не буду больше!

— Хорошо! — сказала девочка и спокойно уселась на свое место за партой готовится к уроку, не обращая внимание на воцарившийся в классе переполох.

А переполох был совсем не шуточный!

Лешка Мишин орал дурным голосом, двумя ладошками держась за нос, из-под пальцев по губам и подбородку текла кровь, девочки визжали, мальчишки сидели молча, потрясенные до глубины детской души.

И тут вошла Наталья Алексеевна.

— О боже! Что случилось?! — перепугалась молоденькая учительница. — Леша, что с тобой? Ты упал? Ударился?

— М-м-м! — замычал Лешка и замотал головой.

— Тебя ударили?

— Да-а-а! — сквозь слезы и кровавую юшку пожаловался мальчонка.

— Кто? Кто его ударил?! — громко спросила у детей учительница.

И весь класс, с легкой душой, в едином порыве сдал Стаську.

Стаську подвергли допросу, но она молчала по-партизански, не отвечая на один и тот же вопрос взрослых. Сначала учительницы и по возрастающей — завуча и директора, четко следуя инструкциям тетушки.

Станиславу Игнатову отправили домой под конвоем Натальи Алексеевны, лично передавшей «преступницу» с рук на руки бабушке, а также требования директора завтра же родителям явиться в школу!

Вместо гастролирующих по обыкновению родителей, в школу пришла Сима, ожидавшая этого своего театрального выхода на сцену. Одетая по высшему разряду — на каблуках, при царственной прическе, в костюме госчиновницы высшего эшелона.

Держа Стаську за ручку, Серафима прямиком проследовала в кабинет директора. Постучала и сразу вошла, представилась, села, не дожидаясь приглашения, поставила возле себя сбоку Стаську и потребовала привести для выяснения происшествия пострадавшего мальчика и учительницу.

Требование перевыполнили, потому что пострадавший Лешка Мишин с мамой и папой дожидались торжества справедливости и сурового наказания виновной с самого утра.

Когда все заинтересованные стороны собрались, Серафима, не дав никому слова, перехватила инициативу по проведению собрания и предложила высказать претензии.

— Ваша девочка избила моего сына! — воинственно обвинила Лешина мама.

— Как? — спокойно спросила княгинюшка.

— Подошла и ударила кулаком в нос! — возмущенно вступила директорша, чувствуя, что теряет председательские функции.

— Кто это видел? — тем же невозмутимым тоном вела допрос Сима.

— Дети! — подключилась к обвинению Наталья Алексеевна.

— Дети… — повторила Сима. — А кто из преподавателей, взрослых видел?

— В тот момент там были только дети! — не убрав обвинительных ноток из голоса, недовольно сказала учительница.

— Напомните мне, — потребовала чиновничьим холодным тоном Сима. — Если я правильно помню, то по должностной инструкции, учеников младших классов категорически запрещено оставлять одних, без присутствия преподавателя или персонала школы не только на уроках, но и во время перемен?

— Но я всего на пять минут… — покраснела учительница, мгновенно превратившись в обвиняемую, — только в туалет…

Сима величественно и снисходительно посмотрела на нее и перевела на директрису многозначительный взгляд, под которым та заскучала…

— Идем дальше! — перехватив окончательно прокурорские обязанности, продолжила Сима. — Мальчик, подойди сюда, пожалуйста. Не бойся.

Леша развернулся, посмотрел на маму с папой вопрошающе, не узрев видимых возражений, нерешительно подошел. Сима поставила его рядом со скромно молчавшей Стаськой.

Надо сказать, что Леша был мальчиком большеньким — на голову выше Стаськи и раза в два толще, по-хомячьи щекаст, с толстой попищей и выпирающим животиком. Картина вырисовывалась, прямо сказать, неоднозначная…

— Вы хотите убедить меня, что Станислава по собственной инициативе, ни с того ни с сего подошла к вот этому мальчику и ударила его в нос? — делая упор на полной невозможности данного заявления, спросила Сима.

Директриса и учительница уставились на детей в полном замешательстве, словно увидели их в первый раз.

Но Сима только начала!

— Наталья Алексеевна, насколько мне известно, Станислава неоднократно подходила к вам, жаловалась, что ее обижают, и просила принять меры?

— Ну… — учительница еле сдерживала слезы, откровенно не понимая, что происходит, — да, она говорила, что ее дразнят…

— И не только дразнят! — повысила обвиняющее голос Сима. — Значит, признаете, что сигналы поступали?