– И давно ты стоишь здесь? – спросила мисс Маршалл, явно адресуясь не к Фрэнсис. – Я думала, ты сопровождаешь мисс Хант на прием в саду у Мюриэл Хэммингс. – Конечно же, она обращалась к виконту Синклеру, который стоял на пороге, опираясь на дверной косяк, словно находился там уже довольно давно.

– Из провинции приехали какие-то кузены, и, чтобы их встретить, прием в саду пришлось отменить, – ответил он.

– По крайней мере ты мог бы дать знать о своем присутствии, – недовольно сказала ему сестра. – Ты слушал?

– Слушал, – сознался Лусиус. – Но если ты и взяла хоть одну фальшивую ноту, Кэролайн, я ее не заметил и, уверен, мисс Аллард тоже.

– Ты должен распорядиться, чтобы перегородки поставили на место, – сказала мисс Маршалл. – В таком помещении очень неудобно репетировать, хотя, должна признаться, голос мисс Аллард великолепно подходит для него.

– Да, я тоже так считаю, – подтвердил Лусиус и, оттолкнувшись от косяка, стал прямо.

– Мне пора идти, – сказала Фрэнсис, даже не взглянув на него. – Я и так уже задержалась на десять минут дольше, чем собиралась. Бедный Томас устанет меня ждать.

– К этому времени бедный Томас, наверное, уже попивает эль, разумеется, если его экипаж способен двигаться быстрее, чем сонная черепаха. Я отпустил его, – сообщил виконт Синклер.

– Что вы сделали? – Повернув голову, Фрэнсис возмущенно посмотрела на него. – Теперь мне придется идти домой пешком.

– Это очень долгая дорога, – заметил Синклер. – Особенно в такой теплый, солнечный день, как сегодня.

Он не понимал, что ее могли увидеть, когда она будет идти по улице респектабельного Мейфэра.

– Лус, – строго сказала его сестра, – мисс Аллард не взяла с собой горничную.

– Я провожу ее.

– Мне не нужна горничная, я не девочка, – отозвалась Фрэнсис. – И я не стану затруднять вас, виконт Синклер.

– Для меня это совсем нетрудно, – возразил он, и у него в глазах появился уже знакомый Фрэнсис блеск, – и мне хочется пройтись.

Что еще могла сказать Фрэнсис в присутствии мисс Маршалл? Лусиус прекрасно знал, что она не станет устраивать сцену.

Для того, кому она дважды отказала – она, простая школьная учительница, – виконт был на редкость настойчив, но Фрэнсис давно поняла, что он упрямый, а временами и агрессивный человек, что он импульсивен и безрассуден, что его трудно заставить отказаться от того, что он вбил себе в голову.

По какой причине он решил во что бы то ни стало добиться ее расположения, Фрэнсис не знала, но это и не имело значения. Раз она сказала «нет», то должна и дальше продолжать повторять это.

Она молча спустилась вместе с виконтом Синклером по длинной изогнутой лестнице в просторный холл и вышла через парадную дверь. Ей оставалось только надеяться, что в этот предвечерний час улицы между Кавендиш-сквер и Портмен-стрит будут пустынными.

Хотя Лусиус и обещал отобедать на Беркли-стрит с Балдерстонами, Порцией и кузенами Балдерстонов, он, не терзаясь угрызениями совести, послал вежливое извинение за то, что его планы изменились, и остался дома.

С тех пор как несколько минут назад прибыла Фрэнсис – ее приезд он увидел из окна наверху, – Лусиус расхаживал по холлу перед бальным залом и время от времени останавливался, с трудом веря в то, что слышал. На званом вечере у Рейнолдсов он посчитал ее пение прекрасным, но чего он тогда не понял, так это того, что Фрэнсис приходилось сдерживать свой голос из-за относительно небольшого размера гостиной.

Сегодня днем она дала голосу свободу, хотя все же продолжала контролировать его.

Нет, у Хита волосы не просто станут дыбом, ему повезет, если они вообще не улетят с его головы.

Но Лусиус устроил пешую прогулку на Портмен-стрит е для того, чтобы просто поговорить о пении или поспорить с Фрэнсис. Он, черт побери, был влюблен в женщину и до сих пор почти ничего о ней не знал – правда, прежде ему никогда не казалось важным что-то узнать о женщине, я него женщины всегда оставались странными, своевольными, нелогичными созданиями, и он всегда с удовольствием держался на расстоянии от матери и сестер и никогда даже не пытался узнать или понять женщин, с которыми пал. Лусиусу по-настоящему никогда не приходило в голову, что он не знает и Порцию, хотя был знаком с ней почти всю свою жизнь. В этом никогда не было необходимости – не было ее и сейчас.

Но в отношении Фрэнсис все было важно.

– Это не дорога на Портмен-стрит, – сказала Фрэнсис, когда Лусиус, продев ее руку себе под локоть, свернул с Кавендиш-сквер.

– Есть много способов попасть туда, более быстрых и прямых, чем другие. Фрэнсис, неужели вы настолько обессилели, что можете идти только кратчайшей дорогой?

– Мои силы здесь абсолютно ни при чем. Бабушки ожидают моего возвращения к чаю.

– Нет, не ожидают. Я послал с Томасом записку и сообщил, что поведу вас на прогулку в парк, прежде чем проводить домой. Они обрадуются. Я им нравлюсь.

– Вы – что? – Фрэнсис с негодованием повернулась лицом к нему и вырвала у него свою руку, прежде чем он успел удержать ее. – Лорд Синклер, вы вообще не имели права посылать какие бы то ни было записки. Вы не имели права отсылать мой экипаж. Я не желаю идти в парк. И вы слишком тщеславны, полагая, что нравитесь моим бабушкам.

– Вам очень идет, когда вы сердитесь. Из холодной классической мадонны вы превращаетесь в саму себя – страстную итальянскую красавицу.

– Я англичанка, – отрезала Фрэнсис. – И я не желаю идти в парк.

– Это из-за того, что вас сопровождаю л? Или из-за того, что вы – простите меня – одеты не по последней моде?

– Мода меня не волнует.

– Тогда вы совершенно не похожи ни на одну из других женщин, с которыми я когда-либо был знаком. И между прочим, ни на одного из джентльменов. Мы не будем гулять по тем дорожкам, где в этот час полно модников, Фрэнсис. Я слишком эгоистичен, чтобы делить вас с ними. Мы пойдем по какой-нибудь тенистой тропинке и будем разговаривать. И даже если бы вы были одеты в лохмотья, вы все равно были бы для меня красивее всех женщин на свете.

– Вы насмехаетесь надо мной, лорд Синклер, – сказала Фрэнсис, но все же снова пошла рядом с ним, крепко сжав руки за спиной. – Я не верю, что вы воспринимаете жизнь всерьез.

– Иногда она бывает забавной, но к определенным вещам, Фрэнсис, я отношусь очень серьезно. И в данный момент я серьезен. Я ужасно хочу выяснить, что именно я потерял, когда вы мне отказали.

Лишившись дара речи, Фрэнсис в изумлении посмотрела на него и быстро опустила голову, увидев приближающихся двоих мужчин, которые, пробормотав приветствие, прошли мимо.

– Я кое-что о вас знаю, – продолжал Лусиус. – Я знаю, что ваша мать была итальянкой, а отец французским дворянином. Я знаю, что вы в родстве с бароном Клифтоном.

Я знаю, что вы выросли в Лондоне и оставили его через два года после смерти отца, чтобы преподавать музыку, французский язык и словесность в школе мисс Мартин в Бате. Я знаю, что вы замечательный кулинар. Я знаю, что вы обладаете одним из самых великолепных сопрано нашего времени, – вероятно, самым великолепным. Я знаю и другие черты вашего характера. Я знаю, что долг для вас превыше всего и что вы можете быть упрямой, а иногда просто воинственной, но что вы дружелюбны и ласковы с теми, кого любите. Я знаю, что вы страстная женщина, и знаю это по собственному опыту. И все же на самом деле я вас совсем не знаю, верно?

– Вам это и не нужно, – уверенно ответила Фрэнсис. Достигнув бокового входа в Гайд-парк, они вошли в ворота и свернули на узкую тенистую тропинку, которая шла параллельно улице, но которую скрывали от любопытных глаз густые деревья. – Никто не может быть для другого открытой книгой, даже если между ними существуют близкие отношения.

– А между нами такой близости нет?

– Нет. Совершенно нет.

Лусиус подумал, что выставляет себя полным дураком, и попытался представить, как все было бы, если бы они поменялись ролями. Что, если бы она добивалась его, а он дважды совершенно недвусмысленно сказал бы ей, что она ему не нужна? Что он чувствовал бы, если бы она снова искала с ним встречи, устроила бы все так, чтобы остаться с ним наедине, и заявила бы, что хочет знать, кто он такой?

Картина получилась непривлекательной.

Но что, если его поведение было противоречивым? Что, если в то время, когда его губы произносили «нет», все его существо говорило «да»?

– Расскажите мне о своем детстве, – попросил Лусиус. Боже правый, неужели он окончательно лишился рассудка? Его никогда в жизни не интересовало ничье детство!

Фрэнсис громко вздохнула, и несколько секунд ему казалось, что она так и будет молчать.

– Почему бы и нет? – наконец сказала она, словно обращаясь к самой себе. – Мы выбрали очень длинную дорогу домой, так что можно и поговорить о чем-нибудь.

– Это воодушевляет. – Идя по дорожке, Лусиус посмотрел вниз, на девушку: на ее лице плясали пятна солнца и тени, и в платье из кремового муслина и простой соломенной шляпе она выглядела совершенно немодно, но в то же время очаровательно и изящно.

– Вам пойдет на пользу, если я следующие несколько часов буду без передышки описывать все подробности, которые смогу вспомнить из своего детства. – В первый раз улыбка коснулась ее губ, когда Фрэнсис взглянула на Лусиуса.

– Безусловно, – согласился он. – Но дело в том, Фрэнсис, что мне вряд ли это наскучит.

– Это было счастливое, безоблачное детство, – покачав головой, начала она. – – Я никогда не знала матери, поэтому и не тосковала по ней. Отец был для меня всем, хотя я была окружена няньками, гувернантками и другими слугами. У меня было все, что можно купить за деньги, но в отличие от многих избалованных детей я не была заброшена в духовном плане. Отец каждый день проводил со мной по нескольку часов, читая мне, играя или гуляя со мной. Он приучил меня читать, узнавать новое, заниматься музыкой и добиваться всего, чего я способна добиться. Он научил меня дотягиваться до звезд и не соглашаться на меньшее.