Значит, Балдерстоны и Порция, также как маркиз Годсуорти, ее дедушка, прибудут в Лондон в полной уверенности, что помолвка обязательно состоится, – в этом у Лусиуса не было никаких сомнений, так было заведено в обществе.

Многое может быть сказано и устроено – особенно женщинами, – хотя напрямик не будет произнесено ни слова. Определенное слово должно исходить от Лусиуса, когда он наконец нанесет визит Балдерстонам, чтобы поговорить о свадьбе, а потом сделать формальное предложение самой Порции.

Одной мысли о том, что его ожидает, было достаточно, чтобы Лусиуса бросило в холодный пот.

Однако он, возможно, будет приятно удивлен, снова увидев Порцию. Лусиус поразился, когда понял, что прошло почти два года с тех пор, как он вообще разговаривал с Порцией. Быть может, когда он снова увидит ее, ему будет легче сосредоточиться на своем долге и неминуемо ожидающем его будущем. Кроме всего прочего, мужчина должен в конце концов жениться. А раз уж он должен жениться и если сейчас пришло для этого время, он мог бы жениться на ком-то в высшей степени достойном, на ком-то, кого он знает большую часть своей жизни. Лучше черт, которого знаешь...

Нет, Лусиус вовсе не сравнивал Порцию с чертом. Ей-богу, она будет превосходной женой, и ему не найти лучшей, даже если он за следующие пять лет объездит всю страну вдоль и поперек.

Но было и еще кое-что. Его очень тревожило здоровье дедушки, и Лусиус набрасывался на каждое письмо, приходившее из Барклай-Корта. И в одном из таких писем, доставленных примерно за неделю до ожидаемого приезда Балдерстонов, сообщалось, что граф готовится к поездке в Бат на пару недель, чтобы пройти курс лечения минеральными водами. Как объяснил граф, в прошлом они всегда приносили пользу его здоровью, и он хочет проверить, окажут ли они и теперь подобное действие. Дедушка написал Лусиусу, что решил не останавливаться в отеле, а снял дом на Брок-стрит.

Леди Синклер, хотя и была искренне обеспокоена здоровьем своего свекра, никак не могла сейчас покинуть Лондон. Эмили вот-вот должны были представить ко двору, и существовало тысяча и одно дело, которым требовалось заняться до наступления знаменательного дня. Кэролайн, бывшая двумя годами старше Эмили, не могла уехать из Лондона, потому что это был ее третий сезон, а она еще не вышла замуж, хотя было вполне очевидно, что сэр Генри Кобем в течение месяца решится попросить ее руки. А Эйми была слишком маленькой, чтобы одной отправиться в Бат заботиться о дедушке, хотя она и заявила о своем желании это сделать.

Оставался Лусиус. Конечно, хотелось бы, чтобы он тоже никуда не уезжал, но он беспокоился о дедушке и чувствовал потребность лично убедиться, что после Рождества здоровье графа серьезно не ухудшилось. Во всяком случае, решил Лусиус, ничего плохого не случится, если он на пару недель покинет Лондон, ведь к тому моменту, когда сезон будет в полном разгаре, он уже вернется, и после возвращения у него останется достаточно времени на ухаживания.

К этому времени прошло уже около трех месяцев после Рождества, и Лусиус почти забыл о Фрэнсис Аллард, если не считать редких ностальгических воспоминаний об их единственной ночи, проведенной вместе. Но даже при этом он был не совсем равнодушен к тому, что, поехав в Бат, окажется совсем близко от Фрэнсис, хотя и не задерживался на этой мысли. Маловероятно, что он встретит Фрэнсис Аллард, и он, разумеется, не станет ее разыскивать. Она занимает самый крошечный уголок в его прошлом и там и останется.

Однако когда дорога, ведущая из Лондона, спустилась в долину, где лежал Бат, белоснежный и сияющий в лучах весеннего солнца, Лусиус почувствовал некоторое замешательство от нахлынувших на него ярких воспоминаний. Он так ясно вспомнил боль, которую чувствовал, когда последний раз ехал по этой дороге – правда, в противоположном направлении, – что сейчас снова ощутил ее. Он вспомнил, что чувствовал тогда почти непреодолимое желание вернуться и умолять Фрэнсис – если нужно, даже на коленях – уехать с ним.

Одной мысли о том, что он мог совершить такой дурацкий и унизительный поступок, было достаточно, чтобы заставить его содрогнуться. Безусловно, он не хотел снова увидеть женщину, которая довела его до такого унижения.

С Лусиусом ехала его самая младшая сестра Эйми, находившаяся в переходном семнадцатилетнем возрасте. После Рождества ее освободили от занятий, чтобы она могла в начале весны вместе с семьей поехать в Лондон, но восторженное предвкушение первого сезона вскоре растаяло без следа. Мать была непреклонна и отказалась от ее выхода в этом году, так как была очередь Эмили и, кроме того, Кэролайн еще не вышла замуж. Бедняжке Эйми доставляла мало радости перспектива оставаться в стороне от почти всех головокружительных событий, которыми вскоре будут наслаждаться ее сестры, и она ухватилась за возможность сопровождать брата в Бат.

Слушая радостные восклицания сестры, любовавшейся открывающимися перед ней видами, и указывая ей на некоторые из наиболее известных достопримечательностей Бата, Лусиус отвлекся от своих мыслей. На самом деле ее присутствие скрасило ему путешествие. Честно говоря, ему было приятно снова восстановить тесные отношения с семьей, и он начал удивляться, почему он так долго старался избегать своих близких.

Неожиданно, совершенно непроизвольно Лусиус снова подумал о Фрэнсис. Она никогда не писала ему, хотя он до самой середины февраля ожидал от нее письма.

Маловероятно, что он хотя бы случайно увидит ее. Она живет в школе за рекой почти у самого Сидней-Гарденс и занята своими учительскими обязанностями, а он остановится на великосветской Брок-стрит и смешается с другими высокородными гостями и постоянными жителями города. Вряд ли их дороги пересекутся.

Прибыв на Брок-стрит, Лусиус совершенно перестал думать о Фрэнсис, чтобы все внимание уделить дедушке. Граф выглядел болезненным, но сохранял свою обычную веселость и уверял, что воздух и минеральные воды Бата уже принесли ему некоторую пользу. Он сидел, с блеском в глазах слушая восторженный рассказ Эйми об их путешествии, и смеялся над ее забавной историей о том, как ее по ошибке приняли за жену Лусиуса, когда они остановились в почтовой гостинице, и, обращаясь к ней, называли «миледи».

После чая, пока дедушка отдыхал, Лусиус повел Эйми на короткую прогулку, чтобы показать ей Королевскую арку в другом конце Брок-стрит. Он с мягкой снисходительностью слушал ее восторженные восклицания и уверения, что арка – это самое замечательное архитектурное сооружение из всех, которые она видела.

Позже, в тот же вечер после обеда, когда дедушка читал, сидя у камина, а Эйми за маленьким секретером писала письмо матери и сестрам, Лусиус стоял у окна гостиной и смотрел на Серкус-стрит. И вдруг он понял, что думает о том, что если Фрэнсис еще преподает в школе мисс Мартин, то, по всей вероятности, находится не более чем в миле от него. Эта мысль раздосадовала его – не столько потому, что Фрэнсис находилась на расстоянии мили, сколько потому, что он вообще подумал об этом – и о ней. Он резко отвернулся от окна.

– Скучаешь, Лусиус? – спросил дедушка, опустив книгу на колени.

– Я, сэр? – Лусиус осторожно положил руку на плечо писавшей письмо Эйми. – Совсем нет. Мне нравится быть здесь, с вами. Мне приятно видеть, что вы хорошо пообедали и пришли сюда провести час со мной и Эйми.

– Я подумал, – сказал граф, лукаво взглянув на него из-под густых белых бровей, – что ты, быть может, тоскуешь по паре прекрасных глаз.

Черных как ночь, огромных выразительных глаз, которые могли то вспыхнуть гневом, то заискриться весельем, то потемнеть от страсти.

– Тоскую, сэр? – Лусиус поднял брови. – Я?

– Вы, дедушка, говорите о мисс Хант, да? – спросила Эйми, окуная перо в серебряную чернильницу. – У нее такие голубые глаза, каких я больше ни у кого не видела. Некоторые могут назвать их красивыми, но лично я предпочитаю глаза, которые умеют смеяться, даже если они какого-нибудь неописуемого серого оттенка. А мисс Хант никогда не смеется – это ведь неприлично и не подобает леди, полагаю. Я очень надеюсь, что Лус на ней не женится.

– Я уверен, что когда придет время, Лусиус сделает правильный выбор, – сказал дедушка. – Но на самом деле было бы странно, Эйми, если бы он не восхищался голубыми глазами мисс Хант, ее светлыми волосами и безупречным цветом лица. И она благородная леди. Я с гордостью назвал бы ее своей внучкой.

Лусиус стиснул плечо сестры, а потом занял кресло по другую сторону камина. Его дедушка был совершенно прав. Порция была красавицей, утонченной, благородной и безукоризненной. Ходили слухи – другими словами, мать довела до его сведения, – что за последние несколько лет Порция отказала многим достойным женихам.

Она ждала Лусиуса.

Он сосредоточился на мысли о неповторимом обаянии Порции и снова почувствовал, как на его шее затягивается петля.

Глава 8

Следующий день был холодным и ветреным, не располагавшим к длительным прогулкам, зато после него наступил один из тех чудесных весенних дней, которые напоминали, что в не столь отдаленном будущем наступит лето. С безоблачного неба сияло солнце, воздух был чистым и по-настоящему теплым.

Заглянув ранним утром в павильон для питья минеральных вод и затем отдохнув дома с утренними газетами, граф Эджком был полностью готов для дневной прогулки с внуками к Королевской арке. Светские люди приходили туда каждый день, когда позволяла погода, чтобы обменяться сплетнями, собранными в течение утра, на других посмотреть и себя показать. Это место во многом служило для тех же целей, что Гайд-парк в Лондоне, хотя и заметно уступало ему по масштабу.

Прогулка по мощеной улице вдоль плавно изогнутой арки и затем спуск на лужайку были не слишком увлекательные, и Лусиус скучал по своим клубам, занятиям и знакомым в Лондоне, но, несмотря на это, был решительно настроен провести здесь неделю или около того. Ему было приятно видеть дедушку в хорошем настроении и немного окрепшим по сравнению с тем, каким Лусиус застал его на Рождество. И Эйми, опиравшаяся сейчас на руку Лусиуса, просто искрилась радостью от перемены обстановки, освободившись от строгих ограничений, которые накладывает лондонское общество на молодую леди, еще не вышедшую в свет.