– Что, улетела она? – Продолжала кричать Диана. – Не захотела с тобой остаться, так ты решила обо мне вспомнить? Ну конечно, милая Ди же спит и видит, когда же прекрасная Лека нагуляется и вернется, чтобы милостливо продолжить с ней отношения!

Это звучало ужасно, унизительно, и, что самое кошмарное, было совершенной правдой.

– Ди, это не так! – Лека попыталась приблизиться, но получила ногой по колену и согнулась от боли. – Ты просто не понимаешь!

Было очень больно, но еще больнее была мысль, которая вдруг пронзила все ее существо.

Она не простит. Женя бы простила. Диана не сможет.

– Это ТЫ не понимаешь, – Диана с силой отпихнула Леку подальше. Она вдруг успокоилась, пригладила растрепавшиеся волосы. И голос, голос стал ледяным и отстраненным. – Мне наплевать, как это для тебя, потому что как это для меня – я уже сказала. Ты выбросила меня на свалку, унизила, и причинила боль. Я не желаю больше тебя видеть. И прекрати сидеть под моим домом ночами – мне это неприятно и противно.

Каждым. Словом. Впечатывался. Смысл.

Леку заколотило изнутри. Господи, что она делает?

– Пошла вон, – резюмировала Диана и повернулась к зрителям. – Удовлетворены? Можете спешить, рассказывать друзьям, как растоптанная, брошенная какой-то бабой Ди, устроила истерику при всей школе. Мне наплевать.

Она перепрыгнула через стойку и скрылась в подсобке. Через секунду за ней последовала Света.

– Если хоть кто-то из вас, хоть один раз раскроет рот, – встряхнувшись, обратилась Лека к стоящим с распахнутыми глазами ученикам, – если хоть одна живая душа узнает о том, что здесь произошло, найду каждого и устрою такое, что это надолго останется самым ярким воспоминанием вашего отпуска.

Больше она ни на кого не смотрела. Как во сне, добрела до мотоцикла, завела мотор и выехала на улицу. Ехать было некуда. Все кончилось, и что делать дальше, Лека понятия не имела.

Ди не простит никогда. Не простит. Не простит.

Это дурацкое "простит" тарахтело в висках в такт стуку мотора, и болью проходило от пяток к груди. Еще вчера Лека была уверена, что прощать ее не за что. А сегодня поняла, что наделала. Не успев искупить старые грехи, принялась творить новые.

До сих пор в ушах звучало холодное "пошла вон", и где-то в глубине души Лека радовалась этому – словно Диана одним махом отомстила ей за все, что было до. За Женины слезы, за Лизину боль, за Маринин страх.

– Но и они не будут вместе тоже, – вспомнив о Марине, прошипела сквозь зубы, – пусть Женька улетела, но улетела она не к ней.

А, может, честнее было бы сказать ей об этом? Написать письмо, сказать, что путь свободен?

Нет. Нет, нет, и еще раз нет. Потому что пока Женя одна – у них еще есть шанс. А если будет не одна – никакого шанса больше не будет.

Шанс… Как часто в жизни мы лезем на амбразуры, прикрываясь флагом шанса. Как часто совершаем глупости, маскируя их под смелость? Не переспи она с Женей, Диану можно было бы вернуть. Одна ночь. Ценой в целые отношения.

Лека повернула на перекрестке в сторону Балангана. Где-то там, на пляже, должен был быть Тони. И Таня. И вся банда. Ей вдруг захотелось просто и без затей рассказать все друзьям. Поплакаться на собственную глупость, и услышать ободряющее "все будет хорошо".

Она бросила мотоцикл у закусочной и, утопая лодыжками в песке, дошла до кромки воды. На коврике для йоги Таня и Рита играли в карты. Рядом валялась перевёрнутая доска.

– А где Тони? – Спросила Лека вместо приветствия, усаживаясь на доску.

– В душе.

Таня не отрывала глаз от карт, Рита же пристально посмотрела на Леку. Такой взгляд она видела впервые.

– Что случилось, Рит?

– Где ты была? – Вопросом ответила Рита, и от того, что она не добавила свою обычную присказку, у Леки мороз по коже пошел.

– У Дианы. Просила вернуться. Она меня послала.

Рядом тяжело вздохнула Таня, и по этому вздоху Лека поняла, что, похоже, никакого "все будет хорошо" не случится. И не будет хорошо. Не будет.

– Нахрена ты это сделала? – Спросил сзади мужской голос. Лека обернулась. Тони в мокрых шортах и с полотенцем на плечах мрачно смотрел на нее.

– Что именно?

– Пошла к ней после всего что случилось.

Она начала злиться.

– А с каких это пор вас это волнует? – Спросила срывающимся от злости голосом. – Вы не забыли, чьи вы друзья?

Рита кинула карты на коврик и хмыкнула.

– Подлость. Фу. Терпеть не могу.

Лека вскочила на ноги.

– Да что происходит, черт возьми? Какое право вы имеете меня осуждать?

Осеклась. Замерла.

– Подождите. А откуда вы вообще знаете, что произошло?

– Светка звонила, – сказала Рита, собирая карты обратно в колоду, – попросила, чтобы мы держали тебя подальше от Ди.

Она складывала карту к карте, ровняла стопку, а когда закончила – поднялась на ноги и кивнула:

– Я ответила, что не собираюсь этого делать. С подлыми людишками мне не по пути.

Лека смотрела на нее, раскрыв рот. Она боялась посмотреть на Таню. А Тони смотрел на нее сам.

– Мне тоже, – сказал он, вытягивая из-под Лекиных ног доску. – Тань, ты идешь?

Вот сейчас. Сейчас она встанет, скажет что-нибудь ужасное, и пойдет вслед за ними по пляжу – гордая и уверенная в своей правоте.

А я? А как же я?

Лека вся сжалась в комок, готовый разразиться безудержными слезами. Ждала.

– Дурак, – прозвучало вдруг снизу, и это было подобно самому громкому грохоту. Таня? Ангел выругался? Да так не бывает!

– Вы оба дураки, – продолжил ангел, и комок немножко разжался, – если дружба для вас – это пить пиво в лавбазе, то мне вас просто жаль.

Тони смотрел на нее во все глаза. Рита молча развернулась и пошла по пляжу. Тони последовал за ней. И стоило их спинам удалиться на несколько десятков метров, как пружина в Лекиной груди разжалась. Она кулем осела на песок и наконец разрыдалась.

О чем она плакала? О Женьке, которую больше никогда не увидит? О Диане, которую больше никогда не получится обнять? О себе, которая в одну минуту потеряла все, чем дорожила? Она не знала. Просто сидела на коленях, зажав руками лицо, и рыдала, выплескивая из себя всю боль, и горечь, от которых было больше некуда спрятаться.

Она чувствовала щеку Тани на своей спине, и была благодарна ей за это. Наверное, впервые в жизни она плакала не одна, а с кем-то, готовым разделить с ней эту боль.

– Это пройдет, – прошептала Таня, когда всхлипывания прекратились, и Лека сердито вытерла лицо ладонями, – дай им время. И себе тоже.

– Я такое дерьмо, Тань… – с отчаянием выдохнула Лека. – ты даже не представляешь себе, какое я дерьмо.

Она почувствовала, как овивают ее шею теплые руки, как прядь тонких волос щекочет щеку.

– Ты не дерьмо, – прошептала Таня, – ты дурочка. Разве было бы лучше, не проведи ты с Женей этих дней? Ты бы до конца жизни себе не простила.

– Я могла с ней не спать.

– Могла. Но решила иначе. И на это решение наверняка были веские причины. Почему ты сейчас-то о них забыла?

Лека повернулась, уткнулась носом в Танино плечо и засопела.

– Я обидела Диану.

– Чем? – Удивление в ее голосе было звонким и ярким. – Тем, что правду сказала? А зачем тебе человек, наказывающий за правду?

– Я сделала ей больно!

– Она сама себе сделала больно.

Странно было слышать такие вещи от ангелоподобной Танечки, но Лека цеплялась за ее слова, как утопающий держится за последний обломив корабля.

– Как это сама?

– Лена, она сама не понимает, чего хочет. Ты ушла, сказав, что тебе надо побыть с Женей и разобраться. Ты выгоняла ее при этом из вашего дома?

– Нет.

– Вот именно. Она ушла сама. Выбрала боль, понимаешь? А сегодня, когда ты пришла к ней, она выбрала злость.

– Господи, тебя послушать, так я вообще ни в чем не виновата, – улыбнулась Лека.

– А ты и не виновата. Посмотри на меня.

Лека подняла голову. Танины глаза смотрели спокойно и ласково.

– Ты шла за своими чувствами, за своими желаниями. Никто не виноват, что на какое-то время ваши желания стали разными. Было бы хуже, если бы ты стала ей врать. Но ты же не стала?

– Нет. Не стала.

– А раз так, то никто не виноват в случившемся. Просто так произошло, и все.

– Скажи это им, – обида вдруг поднялась из живота к груди и сжалась там в комочек.

– Зачем? – Удивилась Таня. – Тебе нужны такие друзья?

Леку знобило. Она слушала и понимала, что все это она уже знает, более того – она сама говорила похожее, только годы и годы назад. И сейчас, слушая все это из уст маленькой Танечки, только сейчас, глядя на ее уверенный взгляд, Лека начала понимать, что во всем этом как будто не хватает чего-то очень важного. Все верно, да, и все это правда, но как будто не вся правда.

– Да. Они мне нужны, – сказала вдруг Лека, пораженная. – И такие они нужны мне тоже.

Так вот в чем все дело? Может, в этом и была разница? Не пытаться прощать себя, а научиться вначале прощать других? Не требовать, чтобы ее принимали любой, а принимать их любыми тоже? Вот такими – глупыми, злыми, жестокими. Обиженными и расстроенными. Оскорбляющими и бьющими наотмашь.

– Я бы на твоем месте просто не стала с ними больше разговаривать, – Лека едва расслышала Танины слова. Они долетали до ушей отголосками эха.

Да, милая. Еще несколько лет назад я тоже не стала бы с ними разговаривать. Послала бы к черту и нашла себе новых. А потом еще новых. И еще. Потому что очень тяжело прощать, когда у тебя просят прощения, но еще тяжелее, когда не просят. Потому что легко дружить, когда в глазах друга ты идеален, и тяжело, когда он впервые в тебе разочаровывается.

А еще тяжелее признать, что тебе очень нужен кто-то, кому совсем не нужна ты.

– Я тебя люблю, Тань, – сказала Лека тихо, – спасибо, что ты осталась со мной.

…И полетели дни. Один за другим, растворяясь в ранних балийских ночах, и возрождаясь с первым лучом рассветного солнца.