Они объездили так весь остров – и северную его часть, и южную. Побывали на пляжах с черным вулканическим песком, в Убуде – городе мастеров. Были и на вулкане, и в лесу обезьянок, и в глухих балийских деревнях, где и по-английски-то никто не разговаривал.

Лёка была совершенно своей в каждом месте, куда бы они ни приезжали. Легко и свободно разговаривала в местными то на английском, то на индонезийском, о чем-то договаривалась, смеялась. Их то и дело приглашали в гости, угощали жутко острой местной пищей (чаще всего рисом с морепродуктами), и приглашали приезжать еще.

Уроки серфинга тоже не были забыты – Женя уже довольно сносно стояла на доске, но больше всего ей нравилось сидеть на лайнапе, и любоваться открытым океаном и открывающимся видом на берег острова.

И было счастье. Каждый день, каждую секунду, проведенную вместе. Звенела в ушах молодость, свобода, и бесконечная близость. Сбылось то, о чем Женя исподволь мечтала, еще в Москве и позже – в самолете – слушая песни с Лекиной страницы вконтакте. Сбылось всё. И даже больше.

А вечерами, когда темнело и народ разбредался по клубам и кафешкам, они приходили на пляж, и долго сидели в обнимку на песке, слушая музыку прибоя и тихонько разговаривая о вечном.

Лёка много говорила о свободе. О том, как долго и трудно шла к себе, и каким счастьем было для неё обрести себя снова.

– Мне всё казалось, что можно обтесать, – говорила она, – взять то, что мне не нравится, и убрать это. Оставить только то, что нравится. И только здесь я поняла, что это глупо. Что мои черные стороны – это тоже я. И избавляясь от них, я избавлялась от себя самой. Без тьмы не было бы света. Без света не было бы тьмы. И без достоинств и недостатков не было бы меня.

Женя слушала, не перебивая. Она чувствовала, что это именно та правда, которую она так хотела и так искала.

– Я поняла, что не видела людей. Я задавала вопрос и придумывала ответ до того, как услышу его. А если не могла придумать – вовсе не задавала. Мнила себя богом, который вправе решать, что тот или иной человек хочет мне ответить. Бог Елена Савина. Как тебе? Звучит?

– Грустно звучит.

– Не то слово! Богом вообще быть трудно, мелкая. Много ответственности, и еще больше вопросов. И когда я поняла, что я вовсе не бог, стало настолько легче, ты даже представить себе не можешь. Теперь он управляет миром, а я просто живу. И отвечаю только за свою жизнь, а не за все вокруг.

– Ты очень выросла, Ленка.

– Смешно, правда? Взрослая тетка, открывающая для себя вечные истины, – Лёка подула Жене на макушку, растрепывая её кудряшки, – но думаю, это никогда не поздно для себя открыть. Правда, у этого есть и обратная сторона. Я больше не медный пятак, и не нравлюсь всем вокруг. Но я перестала продавать душу дьяволу, а это гораздо важнее.

– Душу дьяволу? – Удивилась Женя. – О чем ты?

– Я хотела быть лучшей во всем и для всех, понимаешь? И это возможно, но в процессе обтачки теряется основа. Это как будто ты изначально полено – такое, каким тебя бог создал. Со своими изгибами и заворотами. Но вот ты встречаешь кого-то, и начинаешь себя под него обтачивать. Нравится ему такой изгиб – и ты вытачиваешь изгиб. Нравится чтоб сучков не было – убираешь сучки. А потом встречается другой человек, и у него уже другие вкусы, и ты продолжаешь обтачивать… Пока ничего не остается вовсе.

– По-моему, кое-что всё-таки осталось, – Женя ущипнула Лёку за бедро и захихикала, когда та возмущенно вскрикнула.

– Нет, мелкая, – отсмеявшись, сказала она, – на самом деле, не осталось ничего. Всё, что ты видишь, я буквально выращивала заново. С самого-самого начала. С семечка, если хочешь.

– А что стало этим семечком?

– Я расскажу тебе об этом, мелкая. Но не сегодня.

– А когда?

– Когда-нибудь. У нас впереди еще очень много времени.

Но Лёка ошибалась. Времени почти не было. Женя изо дня в день откладывала разговор о будущем, но само будущее неумолимо приближалось, словно огромная волна, и грозило затопить их – такое хрупкое – счастье.

Пора было возвращаться домой. Лёка-маленькая снилась Женьке каждую ночь, и она всей душой стремилась к дочери. Но в то же время, вторая часть её души была накрепко привязана к Лёке-старшей, и что с этим делать – было совершенно непонятно.

Ясно было одно: Лёка с острова не уедет. А раз так – Жене придется уезжать одной. И скоро.

Лежа ночами без сна в огромной кровати, она смотрела в потолок и одну за другой перемалывала тяжелые мысли. Она знала, что как раньше – уже не сможет. А как по-другому – пока не могла понять.

Время пришло, и нужно было что-то решать, но решение никак не хотело приниматься.

И тогда Женя выходила на балкон, включала телефон и тихонько подпевала доносящимся из него словам:


Вот и настало время скитаний,

Время дневных и безгрешных свиданий,

Время спасения вечной души,

Время сказать: потерпи, не спеши


Время для тихой неузнанной песни,

Время на время быть врозь, а не вместе,

Время скрываться от правды и фальши,

Время понять: что ближе, что дальше


Сомнений не было: она любила Лёку. Любила как никогда раньше, сильно и страстно. Не раз в эти дни между ними возникало что-то… что могло бы всё очень изменить. И обе хотели и боялись этого.

Каждый вечер, останавливаясь на пороге Жениного номера, Лёка смотрела на неё своими синими глазищами, и молча ждала. И Женя наслаждалась этим мгновением – когда есть шанс, есть маленькая, но всё же надежда, что все те безумства, которые каждую секунду сияют в их зрачках, могут сбыться. Что снова может быть горячо, жарко, и страстно.

И она прощалась, и закрывала дверь. Прислонялась к ней с внутренней стороны, сползая на пол и шептала:

– Нельзя. Нельзя. Нельзя.

Это «нельзя» было горьким, но в нем было и спасение. Или так только казалось?

На следующее утро Женя поехала в аэропорт и купила билет. Она долго рассматривала этот кусок картона, который простыми цифрами “10.08.11” вызывал столько разнообразных чувств.

– Мэм, могу я вам помочь? – Обратился к ней на английском индонезиец в форме.

– Нет, – улыбнулась она, – спасибо. Боюсь, мне сейчас никто помочь не сможет.

Вернувшись в отель, она обнаружила сидящую на ступеньках Леку, весело болтающую с местным мальчишкой.

– Привет. А я тебя потеряла, – заявила она, вставая и за руку прощаясь с собеседником. Тот что-то сказал на индонезийском, выслушал ответ и, довольный, удалился, по дороге восхищенно прицокнув языком на Женьку.

– Что ты ему сказала?

Лёка, продолжая улыбаться, спустилась, поцеловала Женю в нос и только после этого ответила:

– Сказала, что мне нужно поговорить с моей невестой.

Краска расплылась по Жениным щекам. Сердце заколотилось, а синева внимательных Лекиных глаз стала вдруг темной и пугающей.

– Ленка…

Она не знала, что сказать. Кусок картона в кармане шортов горел огнем, словно готовясь прожечь ткань насквозь. И этот пожар не давал сделать то, чего очень хотелось – кинуться на шею, и поцеловать наконец прямо в губы, долго, и глубоко, и сильно.

– Идем завтракать, – Лёка по-хозяйски ухватила Женю за руку и потащила её за собой, – я хочу манговый фреш и что-нибудь вкусное. Например, Наси горенг. Или том-ям какой-нибудь на худой конец.

Женька видела только её затылок – Лёка шла впереди, очень быстро, не отпуская руки. Её сильные ноги в шлепанцах с цветами шаркали по дороге, оставляя на ней пыльные полосы. Из-под рукава майки виднелась чуть потускневшая от времени старая татурировка.

– Ленка, подожди, – взмолилась она, – прошу тебя, постой.

– Нет-нет, мелкая, нам нужно идти.

Она шла, и шла, и шла, и Женька уже почти бегом бежала следом, и наконец, почувствовав, как устали её ноги, она дернула Лёку за руку изо всех сил, останавливая и притягивая к себе, отшатнулась, когда та чуть не упала на неё, обняла и с сильной прижала к себе.

Они стояли прямо посреди улицы Бенесари, и молча вжимались друг в друга.

– Пойдем домой, – сказала Женька, когда Лёкины руки немного ослабили хватку, – или к океану. Всё равно ни одна из нас не сможет сейчас есть.

Она почувствовала плечом, как Лёка кивает, взяла её за руку и медленно повела к пляжу. Со всех сторон на них смотрели удивленные местные.


***

– Покажи мне его, – попросила Лёка, сидя у кромки воды и рисуя пальцами ног узоры на влажном песке.

Женька молча отдала ей билет. Она долго рассматривала его прежде чем вернуть.

– Два дня, – сказала тихо.

– Да.

Женя ждала продолжения, но Лёка молчала. Налетевшая волна смыла узоры с песка и намочила им ноги. Остров грустил – несмотря на то, что было утро, небо было серым и затянутым тяжелыми тучами. На горизонте оно практически сливалось по свету с океаном.

– Ты не будешь уговаривать меня остаться?

– Нет. Если бы ты могла остаться, ты бы осталась. Раз уезжаешь – значит, не можешь.

И это было действительно так. В своих бессонных ночах Женя перебрала все варианты, даже самые безумные, и поняла, наконец, что здесь просто придется сделать выбор.

– Я не знаю, как буду жить дальше, – с тоской произнесла Женя, и обрадовалась, ощутив, что Лёка тут же взяла её за руку и легонько сжала, – всё было таким простым и ясным раньше. Скучным, унылым, но простым. А теперь… А теперь я просто не знаю. Как я смогу вернуться в Таганрог, выйти на работу, преподавать? Покупать кефир домой и варить борщ на два дня? Как, Ленка? Ведь теперь я точно знаю, что я совсем другая. И не такой жизни я хочу.

– Мелкая… – Лёкины плечи поднялись и опустились обратно. – Думаю, ты должна быть благодарна Марине за то, что она вытащила тебя в это путешествие. Потому что найти себя – это огромное счастье. А что ты будешь с этим счастьем делать – дело второе.