– Какую? – Сумела, наконец, вставить свой вопрос в монолог Женька. – Какая свобода тебе нужна, чудовище?

Из Лёки будто воздух выпустили. Она дернула головой, будто отгоняя непрошенную мысль, вздохнула и спрыгнула с лавочки. Затем вынула из кармана платок, тщательно вытерла все следы от своих кроссовок, и только после этого ответила.

– Я не знаю, мелкая. Пока не знаю.

Больше она ничего не говорила. Молча дошла с Женькой до порта, молча поднялась по лестнице наверх, молча проводила до общаги, и так же молча ушла.

Женя долго стояла на крыльце, провожая взглядом ссутуленную несчастную спину. Она чувствовала себя ненужной и одинокой. Наверное, Лёка ждала других слов – ведь есть же слова, способные её успокоить, утешить, объяснить, как теперь устроен мир и как теперь нужно в нем жить. Конечно, они есть, вот только одна беда – Женька сама этих слов не знала. А как бы они пригодились им обеим! Да и не только им, а всему студгородку, всему городу, всей стране, наконец. Найти бы их, и раздать всем-всем – просто так, бесплатно, безо всяких долларов. Раздать и сказать: «Живите, люди! Вот новая правда, берите её себе и делайте с ней то, что хотите!». И смотреть, как возвращаются улыбки, как оживают лица, как снова по выходным на набережную выходят семьи с детьми и воздушными шариками. Ведь права Лёка, абсолютно же права – тяжело стало жить в Таганроге. Всё изменилось, и что-то незаметно, чтобы долгожданная свобода принесла хоть немного радости. А ведь должна была – иначе какая же она свобода?

Чьи-то ладони опустились на Женькины плечи. Она вздрогнула и обернулась. Виталик. Улыбается, тянется губами, а изо рта – резкий алкогольный запах. Опять.

– Привет, мышонок.

– Привет.

Всё-таки Женька ответила на поцелуй. Наверное, у него просто был тяжелый день – кто же откажется от бокала пива после трудного дня на лекциях?

– Цырулик? – Спросила она, пряча лицо в складках не слишком свежей Виталиковой рубашки.

– Он самый. Достал, урод. Скоро, говорит, коллоквиум, готовьте доклады. Три лабы, курсач, а теперь еще и доклад. Козел.

Бедненький. Женька участливо погладила Виталика по голове, положила ладони ему на щеки и подула, охлаждая усталый лоб.

– Пойдем гулять, Витась? – Предложила ласково. – На море воздух такой сегодня, что все проблемы мигом выветрит.

– Обалдела? – Женьку аж покачнуло от грубости его голоса. – Мне к лабам надо готовиться – сказал же.

– Но я думала, это завтра…

– Она думала! – Виталик разозлился всерьез. Он оттолкнул Женьку и возмущенно уставился на неё, размахивая руками. – Я же русским языком сказал: Цырулик достал. Не понимаешь, что ли?

– Понимаю, – залепетала Женька, – я всё понимаю, только успокойся.

– А что ты меня успокаиваешь? – Не помогло. Виталик разозлился еще сильнее. – Блин, как меня всё это достало. И не делай щенячьих глаз! – Заорал он, разглядев на Женькином лице слезы. – Иди, поучись слушать, что тебе говорят.

С этими словами он с грохотом скатился по ступенькам и широкими шагами отправился в ту же сторону, где всего двадцать минут назад скрылась Лёкина спина.

Женька осталась рыдать.


Сейчас стоя под душем в сочинской гостинице Москва и упираясь руками в горячий кафель, она не плакала. Вода, стекающая по ее щекам к груди и плечам, была просто водой.

И только теперь, спустя столько лет, она поняла – наверное, тогда все и изменилось. В эти теплые дни, когда Лека начала впервые задумываться, а что же такое для нее эта самая, воспетая всеми, свобода.

Глава 21.

– Ну хорошо, допустим, Таганрог для тебя и правда столица мира, но хотя бы Италию ты любишь?

Ольга элегантно поправила разметавшуюся под порывом летнего ветра юбку, обогнала Инну и заглянула ей в глаза.

– Ну любишь же? Любишь?

Инна засмеялась и только покачала головой. Ольга обиженно надула изящно очерченные помадой губы и снова пошла рядом.

– Ладно, хорошо. Москва тебе не нравится, Санкт-Петербург не нравится, Франция – так себе, Италию не любишь, в Америке не была. Зато Таганрог – прямо-таки средоточие вселенских достоинств. Ну вот посмотри. Посмотри на этот ужас. И это называется Дворец Культуры. Трехэтажный сарай, да и только!

Инна послушно повернула голову и посмотрела на ДК. Выбеленный в начале лета в белоснежный цвет, он смотрелся нарядной невестой среди зеленой листвы лип.

Но Ольга не понимала. Для нее красотой была строгость линий старинных соборов, картины Лувра, аллеи центрального парка Нью-Йорка. И уж никак не Таганрог с его простоватым, полурусским, полуукраинским лицом. Лицом не старика и не юноши, а каким-то средним – кое-где испещренным морщинами, а где-то блестящим юным блеском зеленых как море глаз.

– Если тебе так не нравится Таганрог, как ты здесь оказалась? – Спросила Инна, когда они дошли до ворот парка, и повернули обратно. – Жила бы себе в Италии, или Москве.

– О, милая, пути карьеры неисповедимы. И чтобы стать директором в Москве или Италии, порой приходится побыть директором в таком вот маленьком городке.

На мгновение Инне показалось, что на Ольгином лице проступило что-то, раньше никогда не виденное – что-то очень человеческое. Так могла выглядеть уставшая от неопределенности женщина, больше всего на свете мечтающая уткнуться носом в плечо друга. Но – мгновение прошло, и она снова стала прежней – воздушной, летящей, звенящей браслетами на тонких руках и улыбающейся очаровательной до дрожи улыбкой.

Бретелька от ее майки сползла по плечу, но Ольга не спешила ее поправлять. Шла рядом с Инной, постукивая каблучками, и жмурилась навстречу солнечным лучам.

– Давай как-нибудь съездим в Италию, – предложила она, – многое ведь зависит от того, с кем едешь. Думаю, я смогу влюбить тебя.

Инна улыбнулась, и ничего не ответила. Спас звонок – она вынула телефон из кармана легких брюк и посмотрела на экран. А прочитав смс, расхохоталась, привлекая внимание проходящих мимо прохожих.

– Что случилось? – Ольга шагнула ближе, пытаясь рассмотреть экран.

Инна отстранилась, не переставая смеяться.

– Дашка освоила мобильный телефон, и теперь периодически шлет мне смски с бабушкиного. Получается очень забавно.

– Твоя дочка? Когда ты меня с ней познакомишь?

Этот вопрос застал Инну врасплох. Она убрала мобильный обратно в карман, и, продолжая улыбаться, посмотрела на Ольгу. Та больше не делала попыток подойти поближе – стояла на расстоянии двух шагов и ждала ответа.

Ох уж этот наклон головы, ох уж этот слегка прищуренный взгляд, ох уж эта лукавая улыбка – сколько сексуальности в вас, сколько жаркого шепота и таинственных обещаний. И не вязалась почему-то эта поза, эта улыбка, этот взгляд с желанием познакомиться с Дашей. Не совпадали они, противоречили друг другу, сопротивлялись.

– Зачем тебе с ней знакомиться? – Спросила наконец Инна. – Мне казалось, тебе интересна я, а не моя дочь.

Ольга задумалась на мгновение, сделала шаг вперед и слегка потерлась носом об Иннину щеку.

– Мне интересно все про тебя, – шепнула, – слышишь? Все про тебя.

Это «про тебя» с протяжным «я» в конце, в котором слышалось и придыхание, и вздох и даже почти стон… Инна почувствовала, как ее тело качнулось. Она резко выдохнула и сделала шаг назад.

– Ты играешь с огнем, – сказала, буравя взглядом Ольгины глаза, – осторожнее.

И снова получила улыбку, но уже другую – еще откровеннее, еще более страстную.

– А я люблю, когда горячо. И не боюсь пожаров.


***

– Так, а потом что?

– Ничего, вернулись в офис и продолжили работать.

– Я поняла, Инка. Она просто хочет тебя трахнуть.

Инна дернулась, глазами показала Леле «Ты что творишь?», и обернулась назад к Даше. Они сидели на песке, на Солнечном пляже, и строили замок. Снаряд прошел мимо – Даша не обратила никакого внимания на тети-Лелины слова – ее гораздо больше интересовала правая башня, которая никак не хотела получаться, и то и дело норовила расползтись под руками.

Тетя Леля, конечно, не угомонилась – ей по барабану была вся эта возня с замком, она лежала рядом на полотенце, подставив солнцу голый бок, и представляла себе, как Инку соблазняет классная баба.

Лиза ей никогда особо не нравилась – ни рыба, ни мясо – непонятно, что в ней Инна нашла? Муженек ее, правда, тоже был так себе, но хотя бы фактурный. А эта – никакая, только и радостей, что борщ вкусный варила.

Так что перспектива пристроить подругу к бабе поинтереснее Лелю весьма вдохновляла. Да, положа руку на сердце, к кому угодно пристроила бы – лишь бы закончилась эта тоска неземная, в которой Инка уже третью неделю плавает. Виду не показывает – гордая, но ведь видно же! Чахнет, и болеет. Только с мелкой своей и оживает.

Леля никогда не могла понять, как можно получать удовольствие от возни с детьми? А Инка, похоже, кайфует – всерьез строит эту хреновину из песка, воду таскает в ведерке и обсуждает с Дашкой даже, как лучше ров вырыть. Будто они одного возраста, честное слово.

И – вот странность – если бы не знала точно, Леля голову могла бы дать на отсечение, что Дашка Инкина дочь, а никак не этой никакущей Лизы. Они даже внешне похожи – черты лица строгие, нос прямой, а ямочки на щеках – совершенно одинаковые. И брови щурят похоже.

– Инка, а вы с Дашиным отцом внешне похожи?

Инна подняла брови, ответила:

– Вообще не похожи. А что?

Леля не успела даже рта открыть, как вмешалась Даша.

– Мама, а почему тетьлеля не строит с нами замок?

Инна спрятала улыбку, ковырнула совком песок и предложила:

– А ты сама у нее спроси.

– Тетьлеля, а почему ты не строишь с нами замок?

Леля перевернулась на живот и посмотрела на Дашу. И через секунду прямо ей на голову упал ком мокрого песка. Плюх!

Бам! Хвать! И вот уже Даша заливается смехом, барахтается в Лелиных руках, так и норовя пнуть тетю куда-нибудь в живот, но промахиваясь и не попадая. А рядом хохочет Инна, не делая ни малейшей попытки вмешаться.