– Да, – Женька сделала еще глоток и продолжила, – если вдуматься, куда еще могло понести это чудовище? Только туда, где ей было по-настоящему хорошо, где ее принимали и любили, и главное – где любила она.

– Но Жень! Сочи большой город. Где ты собираешься ее искать?

– Мы найдем больницу, в которой умерла эта ее Саша, и пораспрашиваем персонал – если Ленка там, то она наверняка заходила туда, и не раз.

– Нет, – Марина покачала головой, – начать надо не с этого. Нам нужно найти не место, где она умерла, а место, где ее похоронили. И вот там точно будут Лекины следы. Если она, конечно, там.

– Конечно.

Женька кивнула, соглашаясь, и запоздало подумала, что Марина, кажется, не такая уж дурочка, какой всегда казалась.


***

Кристинин день рождения отмечали узкой и грустной компанией. За столом собрались только Толик, Леша, Инна, и сама виновница торжества. Дети, включая Женьку-младшего, были на даче, а Лизу именинница категорически отказалась приглашать, мотивируя это абсолютным нежеланием видеть «эту идиотку» у себя дома.

Первый час все еще держались и старательно веселились, гоняя официантов за новыми и новыми бутылками, и то и дело выходя танцевать под современную музыку. Но когда пить без перерыва стало уже невозможно, а глаза затуманились от количества выпитого, искусственное веселье растаяло, словно его и не было.

Толик сидел мрачный, задумчиво поглаживая живот под парадным пиджаком. Кристина ковырялась в тарелке с салатом, а Леша и Инна делали вид, что слушают очередной шедевр отечественной эстрады – что-то там про «прощай, прости навсегда».

Каждый думал про себя – ну когда же это кончится, когда же можно будет наконец вежливо попрощаться, и уйти из этого неплохого в общем-то ресторана, в котором все прекрасно – и блюда, и обслуживание, и интерьер, вот только настроения нет никакого и желания веселиться нет тоже.

Лежащий на столе телефон разразился цыганской мелодией. Кристина оживилась, схватила трубку и заулыбалась:

– Привет, Ковалева! Да, спасибо. Да. Спасибо тебе, дорогая! Счастлива, что ты позвонила! Конечно, развлекаемся – сидим в ресторане с Инкой и Лехой. Ой, ну конечно Толька здесь, куда ж я без него? А ты как? Куда?

Леша, зачарованно наблюдающий за разговором, весь подался вперед. Он ловил каждую смену выражения Кристининого лица, надеясь по ним догадаться, о чем идет речь в разговоре.

– Ой, ну не знаю, Ковалева. Мне кажется, это как-то слишком для Леки. Нет, ну тебе виднее, конечно же… Скажи мне другое, дорогая. Ты уже больше недели катаешься, домой-то когда соберешься?

Она сделала паузу, слушая ответ, и сморщила лоб.

– Да помню я все про месяц! Смотри только как бы этот месяц в год не превратился. Ладно, люблю-целую, даю трубку Лехе, а то он меня сейчас сожрет глазами.

Леша выхватил телефон, прижал к уху и, довольный, расплылся в улыбке. Галстук на его парадной белой рубашке съехал в сторону, придавая ему немножко комичный вид.

Он старательно и последовательно рассказал о том, как Лека живет, спит, кушает, играет. Перечислил новые слова, произнесенные дочкой, пожаловался, что она его совсем не слушается и постоянно зовет маму, и попрощался, удовлетворенный.

– Ну что там? – Спросил нетерпеливо Толик. – Когда она домой-то?

– Ой, а тебе ли не все равно? – Хмыкнула Кристина. – Похоже, что не скоро она домой – в Питере Ленку не нашли, едут теперь в Сочи.

– Почему именно туда? – Поинтересовалась Инна.

– А, обычные Ковалевские фантазии. Она решила, что Лека как истинный сентиментальный бегемотик отправилась рыдать на могилку своей последней любви. Но что-то лично я сильно в этом сомневаюсь. Толик, а закажи-ка любимой жене песню, и пригласи ее на танец. Зря я, что ли, новое платье сегодня надевала.

Послушный Толя немедленно встал со стула и отправился к музыкантам, а Леша и Инна понимающе переглянулись: злится Кристина, да так, что только тоненькая грань отделяет ее от настоящего, мощного, скандала. И до того чтобы эта грань прорвалась, осталось совсем немножко.

Так и вышло. Еще не успели доиграть «миллионы алых роз», не успел Толик проводить жену обратно к столику, как дверь в ресторан распахнулась, и в нее, спотыкаясь, влетел Славик Шукшин с букетом белых гвоздик в руке.

Букет, как и сам Слава, выглядел помятым и каким-то приплюснутым – словно его долго и старательно придавливали чем-то прежде чем вручить новому владельцу.

Славик подлетел к столу, оглянулся в поисках именинницы, несколькими скачками допрыгнул до нее, и, сунув гвоздики куда-то между ней и Толиком, выдохнул:

– С днем рожденья!

– Явление христа народу, – прокомментировала Кристина, выпутываясь из объятий мужа и подбирая цветочки, – ты что тут делаешь?

– Я… Мне очень надо… Я…

Слава задыхался в тщетных попытках сказать хоть что-нибудь внятное, и тогда Кристина схватила его за рукав футболки, и отвела к столику.

– Что случилось? – Встревоженно спросила Инна, привставая на стуле.

– Лиза, – выдохнул Слава, – она…

Белая краска залила Иннино лицо. Она схватилась руками за край стола и рванулась вверх.

– Что? – Крикнула. – Что с ней?

– Она… Она тебе изменяет.

Ударили в набат ударные, запиликала вдали мерзкая скрипичная мелодия, и тонкие звуки фортепьяно разлились тоской по груди.

Инна почувствовала, что ее будто в грудь ударили кулаком, и от этого удара она откинулась назад, падая на стул и испытывая – странное дело – сквозь боль бесконечное облегчение.

Леша быстро взял ее за руку под столом, но его прикосновение показалось почему-то противным и она убрала ладонь.

– Слава, тебе не кажется, что сейчас не время и не место, чтобы приносить такие новости, – холодно спросила она, глядя на краснеющего на глазах Шукшина.

– Нет-нет, почему же, – вмешалась Кристина, и по тону ее голоса Инна поняла: скандала не избежать. Грань прорвалась, и назад пути больше нет.

Но она решила попытаться.

– Кристин, это твой день рождения, и я не готова портить его обсуждением проблем моей семьи.

– Ты не испортишь, – парировала Кристина, переводя взгляд с Инны на Шукшина, – куда ж его еще портить-то. Славка, садись, чего стоишь. Рассказывай.

Выхода не было. Даже уйди она сейчас, Кристину не остановишь – она вытянет из Славы все, что тот знает, и все будут слушать, и обсуждать, и говорить свое мнение.

Что ж, Инна Рубина никогда не убегала с поля боя. Если нужно пережить и это унижение – переживем и это.

– Она… – Слава остановился, сделал глоток из поданного Лешей стакана, и продолжил. – У нее кто-то есть, в общем. Виртуальный роман, по компьютеру. Я… Случайно увидел, и решил рассказать. Потому что мне кажется, ты должна знать.

Инна сидела словно изваяние, не произнося ни слова. Зато Кристина наслаждалась.

– Как это ты случайно увидел? С кем роман?

– С какой-то бабой. Я ставил ей на компьютер новую программу учета, а там окна были открыты, ну я и… почитал.

– Да что почитал-то? – Выкрикнула Кристина.

– Все! – Слава затравленно оглянулся, нашел взглядом Инну и заговорил быстро-быстро. – Инна, она тебе изменяет, по-настоящему изменяет, слышишь? Они там и о встречах договариваются, и чуть ли не трахаются буквами. И она ей сказала, что свободна, и что у нее нету никого – не семьи, ни детей. Понимаешь? Я хотел сказать тебе, что я… Я с ней после этого даже здороваться не буду. Но ты должна, должна знать!

Каждое слово ударами вбивалось в Инну, раскидывая по телу кровавые кусочки. Больно было так, словно тебя раз за разом бьют под дых, не давая сделать вдоха перед новым ударом.

И слова-то какие, слова… Не просто влюбилась, а отреклась. Отреклась от всего, ради чего мы жили вместе не один год, ради чего отказывались от многого и многим же жертвовали.

Не пройдет и дня, как ты трижды отречешься от меня…

Вот Лиза смотрит на нее больными красными глазами, и бормочет себе под нос: «Я все равно люблю тебя, Инка, просто я влюбилась и мне нужно время», а через несколько дней – собирает сумку и деловито упаковывает ее в багажник автомобиля.

«Я поживу немного у Жени. Мне нужно подумать, чего я хочу дальше. И хочу ли чего-то вообще».

Не пройдет и дня, как ты трижды отречешься от меня…

А вот они сталкиваются в коридоре офиса, здороваются, и она идет мимо – равнодушная, чужая, незнакомая, не задавшая ни единого вопроса и не сказавшая ни единого слова.

Не пройдет и дня, как ты трижды отречешься от меня…

А вот в глазах красным светом загораются буквы, набранные торопливо в белоснежном окне: «Нет-нет, у меня нет никого, ни семьи, ни детей – я совершенно свободна».

И рушится мир, и больше незачем дальше жить.

– Слав, спасибо тебе, конечно, за заботу, – говорит Инна спокойно и строго, – но я в курсе, что у Лизы роман. Мы это обсудили и пришли к выводу, что нам лучше какое-то время пожить отдельно.

Уплывает все, уплывает куда-то далеко-далеко, и чтобы услышать голоса, надо очень напрячься – таким гулом они отдают в ушах, словно набат, словно последнее «прости».

Что-то говорит Кристина, не оставляя надежды устроить грандиозные разборки, успокаивает ее Толик, а Леша заглядывает тревожно в глаза – что он хочет рассмотреть там? Там же нет ничего, только смерть осталась.

– Прости, я не знал, что ты знаешь, – кается Шукшин, отказывается от бокала вина, и убегает, окончательно смущенный.

– Давайте продолжим праздник, – предлагает Инна, протягивая руку к своему бокалу, но хватая почему-то Лешин, – Кристина, за тебя! С днем рождения!

И все пьют, и веселятся, и радуются. И Леша тащит ее танцевать, прижимая к себе чуть больше, чем стоило бы. А потом они меняются партнерами, и уже руки Толика лежат на ее обнаженной спине. И музыка, музыка, музыка продолжает играть назойливой мелодией.

Не пройдет и дня, как ты трижды отречешься от меня…