– Женька хоть звонит по сто раз на дню, – возражала сидящая рядом на расстеленном пледе Инна, – а Лиза про Дашку даже не спрашивает.

Леша темнел лицом, и переводил тему. Говорить о бывшей жене не хотелось. Хотелось наслаждаться тишиной дачного участка, запахом свежего воздуха и смородиновых листьев, и близостью Инны – такой домашней и уютной в белых бриджах и светло-зеленой маечке на бретельках. Видно было, что ей все еще больно, но весь ее вид – такой спокойный, уверенный, успокаивал и придавал сил. Она сидела ровно, с прямой спиной, задумчиво молчала и иногда сдувала со лба упавшую прядку волос.

– Если она уйдет, я добьюсь чтобы Дашку отдали мне, – неожиданно для себя сказал Леша. Он пристально смотрел на Инну, и мучительно держался чтобы не погладить ее по голове.

– Что?

– Что слышишь, – он помрачнел, засуетился, наливая еще коньяку, и пряча взгляд от голубых Инниных глаз, – даже если придется судиться, я добьюсь, и Дашка будет со мной. Я хочу сказать, что ты… Ты ее не потеряешь в любом случае.

Молчание было ему ответом. Инна отвернулась, зарылась лицом в смородиновые листья, и долго сидела так, неподвижно, едва-едва подрагивая в такт налетающему ветру. Леша не знал, что делать. Он-то думал, что его сообщение вызовет радость, снимет напряжение, а вышло как-то совсем наоборот. Несколько раз он порывался протянуть руку, погладить по спине, но отдергивал ладонь и смущенно вытирал ее о собственные шорты.

Наконец Инна обернулась, и он с удивлением увидел следы слез на ее щеках. Она смотрела в его глаза – такая красивая и такая теплая, и столько беззащитности было в ее позе и опущенных уголках губ, что он не выдержал – протянул руки, привлек ее к себе и обнял, крепко прижимая к груди.

И все стало вдруг тепло и правильно. Словно только так и должно быть – ее щека на его плече, ее бедра рядом с его, и ее руки вокруг его талии. Он погладил ее по голове и поцеловал в висок.

– Все будет хорошо, Инка, – пробормотал неловко, – все будет хорошо.


***

Она посмотрела на часы и чертыхнулась – опять приехала рано! В последнее время это вошло в привычку – переступать порог офиса задолго до того, как начался рабочий день. Но что же делать, если по утрам просто невозможно спать, если она просыпается еще до будильника, и ни секунды не может удержаться дома?

Влетела вверх по лестнице – легко и свободно, проскочила в кабинет и распахнула окна. И застыла у подоконника, раскинув в стороны руки – впитывая в себя свежесть летнего утра, запах зелени и пение птиц. Сердце пело, а вместе с ним и все тело – подрагивало от предвкушения и радости.

В кабинет залетела бабочка, и она принялась бегать за ней, пританцовывая и напевая. И не было цели поймать, ни в коем случае! Только кружиться с ней в ярком солнечном танце, затейливыми па и легкими прыжками.

– Лиза, ты чего?

Она вскрикнула от неожиданности, споткнулась об неизвестно откуда взявшийся под ногами стул, и с грохотом рухнула на пол, вопя и царапая коленки. Славик подскочил к ней, помог подняться и осмотрел со всех сторон.

– Ты чего?

– Слава, – хохоча, сказала Лиза, – ты меня убьешь когда-нибудь. Сколько раз просила не подкрадываться незаметно!

– Да я не подкрадывался, – принялся оправдываться Шукшин, – просто пришел рано и подумал – вдруг ты тоже тут, так я бы кофейку попил бы.

Лиза, не переставая хохотать, обняла его за шею и поцеловала в щетинистую щеку. А потом – в недоуменно сморщившийся нос.

– Жизнь прекрасна, – заявила она, подмигивая, – как же она прекрасна, Слав!

И он, заразившись ее настроением, заулыбался в ответ.

– Вообще ничего так, конечно, – заявил, оглядывая подругу и одобрительно кивая, – так что насчет кофе?

В Лизиных глазах заплясали огоньки.

– А давай нальем кофе и попьем его на улице, на скамейке?

– Студенческая юность в попе заиграла, – догадался Шукшин, – ну давай.

И они правда налили кофе в большие кружки, и правда спустились вниз, на улицу, и устроились на прогретой солнцем скамейке, улыбаясь и пересмеиваясь с проходящими мимо коллегами.

– Вас выгнали с работы? – Спрашивали девчонки их бухгалтерии, хихикая.

– Нет, переселили временно сюда, – отвечал степенно Славик, салютуя кружкой, – пока новые кабинеты не отремонтируют.

– А где кофеварка? Под лавкой? – Шутили продажники, останавливаясь рядом чтобы покурить.

– Она встроена в кружки, – смеялась и щурилась от солнца Лиза, – и не курите нам тут, не видите что ли знак?

Знака, конечно, не было, но разве это имело какое-то значение? Хорошее настроение переливалось через край и норовило затопить собой все вокруг.

– А что здесь происходит?

Строгий властный голос прозвучал неожиданно, и веселье вдруг разом испарилось куда-то вместе с солнечным светом, заслоненным чьей-то тенью.

Продажников как ветром сдуло – только сигаретный дымок остался напоминанием о том, что они правда здесь были, а не привиделись, не пригрезились.

Славик весь съежился и отполз на край скамейки. Лиза же смело подняла глаза и улыбнулась:

– Здравствуйте, Ольга Викторовна.

Будина кивнула, и приподняла бровь:

– Доброе утро, Ломакина. Потрудитесь объяснить все же, что здесь происходит?

Она сделала ударение на последнем слове, но мозг Лизы отметил не это, а непривычное обращение – уже несколько лет никто не называл ее по фамилии мужа, разве что Кристина в минуты душевных порывов, но и только. Для всех прочих она была и оставалась Рубиной.

– Мы пьем кофе, Ольга Викторовна, – ответила она, пряча глаза, – решили подышать.

– Это я вижу, – снова кивнула Будина. Глядящая вниз Лиза видела только брючины ее светло-серых штанов, и белые босоножки на высокой шпильке. – Я не понимаю другого: почему двое сотрудников компании устраивают цирк на улице вместо того, чтобы приступить к выполнению своих обязанностей в рамках рабочего дня, который, кстати, начался пять минут назад. Шукшин, вас это тоже касается.

Славу как ветром сдуло: он пробормотал что-то похожее на «прошу прощения» – и через секунду его спина уже мелькнула между раздвигающихся в стороны дверей офиса.

Лиза посмотрела на свои ладони и удивилась: они дрожали как на морозе. Было обидно и грустно, и хотелось размахнуться и влепить новой начальнице пощечину.

И она, видно, почувствовала это желание, потому что нога в белой босоножке двинулась вдруг назад, а голос сверху прозвучал немного иначе:

– Жду вас в своем кабинете через пятнадцать минут. И потрудитесь не опаздывать, как сегодня на работу.

Она ушла, а Лиза осталась сидеть – скрючившаяся от незаслуженной обиды и неожиданно острой ненависти.


***

Если бы Инне сказали, что ее жена (а про себя она все еще продолжала называть Лизу именно так) ненавидит новую начальницу, она бы рассмеялась – как можно ненавидеть столь приятную милую женщину? Уму непостижимо.

Лучшего директора трудно было представить – Будина сразу вписалась в сложившиеся традиции компании, не спешила вносить свои установки, но править начала рукой твердой и уверенной.

С Инной они нашли общий язык сразу же: хватило двух совместных ланчей, чтобы установить общие правила игры и договориться о способах взаимодействия. Будина отдельно подчеркивала, как для нее важно повысить показатели продаж в ближайший квартал, а у Инны наконец появилась возможность предложить ряд нововведений в способы построения сети взаимодействия с ритейлерами.

Помимо несомненно отличных деловых качеств, Будина обладала и другими – не менее ценными: тактичностью, воспитанностью и умением слушать собеседника. Слушать и слышать – что для хорошо чувствующей людей Инны было чуть ли не важнее, чем даже искреннее уважение.

Неудивительно, что после недели совместной работы, они почти подружились – во всяком случае, совместные обеды вошли в привычку, и практически каждый день их можно было видеть сидящими на летней террасе ресторана «Волна» вблизи офиса и мило беседующими, порой на не слишком рабочие темы. Впрочем, честь наблюдать эту идиллическую картину, еще ни разу не была вручена никому из персонала: Будина тщательно блюла свою репутацию, и не допустила бы ни малейшего подозрения в панибратстве с отдельными подчиненными.

Неизвестно, что значили для нее эти обеды, но для Инны они были глотком свежего воздуха, возможностью на час вырваться из тоски повседневности и отвлечься от тикающих все быстрее и быстрее часов.

– Расскажи мне о своей личной жизни, – попросила однажды Ольга, когда подали десерт и все прочие темы оказались вдруг исчерпаны, – если, конечно, это не будет вторжением во что-то личное.

– Не уверена, что тебе понравится то, что ты услышишь, – улыбнулась Инна. Она сидела, положив ногу на ногу и откинувшись на спинку кресла так, что под белоснежной юбкой было видно обнажившееся колено. Несколько раз она ловила взгляд Ольги, остановившийся на крае юбки, но не была уверена, что верно понимает этот взгляд.

– Думаю, я готова рискнуть, – сказала Ольга, и снова скользнула взглядом вниз, – если, конечно, ты не какая-нибудь педофилка, некрофилка и прочая филка.

– Нет, ничего подобного в моем опыте не было. Что же тебе рассказать… До недавних пор я жила семьей с любимой женщиной, и не теряю надежды вернуть это назад. У нас есть дочь, Дарья, но о ней ты уже знаешь.

Ольга засмеялась, видимо, вспомнив обстоятельства первого упоминания об Инниной дочери. Казалось, она совсем не удивилась – только интереса прибавилось.

– Никогда бы не подумала, что ты лесбиянка, – сказала она, отсмеявшись и дождавшись, когда отойдет в сторону официант. Зачерпнула чайной ложкой подтаявшее в креманке мороженое и отправила его в рот.

– А я до сих пор так не думаю, – ответила Инна, провожая ложку взглядом, – дело в том, что это мой первый и единственный опыт такого плана.

Ольга облизнула губы и пристально посмотрела на Инну.