Александра Соколова - Просто мы научились жить

– Чудовище, ты что, меня боишься?

Лёка вздрогнула, заметалась, отвела глаза, и Женька поняла: точно. Боится. Да еще как боится – вон руки аж задрожали.

– Чего ты боишься? – Спросила она иначе. – Давай поговорим?

– Мелкая, сейчас не время, – умница, быстро взяла себя в руки, присела на Ксюхину кровать и улыбнулась. Только осанка выдавала напряжение. – Давай в другой раз поговорим, а сейчас просто отдохнем? Мой язык устал за сегодня, еще одного раунда он не выдержит.

И вспыхнула, осознав, ЧТО сказала.

Женька сглотнула. Ей тоже стало страшно – запретное, темное и жуткое вдруг вылезло наружу, более того – она сама его вытащила. Но раз начала – надо идти до конца. И она пошла: села рядом, и, затаив дыхание, взяла Лёку за руку.

– Видишь, ничего страшного. Я по-прежнему твой друг.

Рука была холодная и вялая. Мелко подрагивала.

– Мелкая, ты уверена, что хочешь об этом разговаривать?

Женька пожала плечами, но руку не выпустила.

– Рано или поздно всё равно придется, – сказала она, замирая сердцем, – ты же понимаешь. Невозможно жить постоянно в напряжении. Ты мой друг, чудовище, и я тебя люблю, и не хочу, чтобы от каждого прикосновения мы отпрыгивали друг от друга как прокаженные.

Вот это смелость! Куда там голой в воду… Женька бы с удовольствием поаплодировала бы самой себе, если бы не боялась так отчаянно. Но – странное дело – после сказанного ей стало легче. Будто еще несколько оков спали.

– Я никогда ничего себе не позволю по отношению к тебе, – жарко сказала Лёка, – ты можешь мне доверять.

Женька кивнула. Но был еще один вопрос, на который она хотела получить ответ. Она крепче сжала Лёкину руку и спросила:

– Ты… хотела со мной переспать тогда?

Лёка не стала переспрашивать. Наверное, если бы стала – Женька бы просто её ударила. Но она не переспросила.

– Да, – ответила, сглатывая слюну и тяжело дыша, – тогда хотела.

И почему-то опять отпустило. Еще несколько оков упало под ноги, дышать стало легче и свободней. Но был еще вопрос. Самый сложный.

– А теперь?

– Теперь – нет.

Всё. Женька расправила плечи, рассмеялась счастливо и обняла удивленную Лёку за плечи.

– Мелкая… ты чего?

– Спасибо тебе, чудовище, – сквозь смех зашептала Женька прямо в Лёкино ухо, – я тебя люблю. Спасибо.

Поезд дернулся, и остановился. Марина третий раз повторила свой вопрос:

– А как же вы помирились?

– Просто, – пожала плечами Женя, – со временем меня перестало это волновать, и мы снова начали общаться. И она начала встречаться с Ксюхой. А Ксюха… Она никогда не была лесбиянкой, понимаешь? Она сделала это мне назло.

– Знаешь, котенок… – задумчиво сказала Марина, – думаю, ты ошибаешься. Ты видела, как она смотрела на свою подругу? Так смотрят только на того, кого очень любят, всем сердцем и очень долго. Этот взгляд… Так на меня смотрел только Олег и…

– И я.

Женя отвернулась. Марина затронула опасную тему и понимала это, но не могла остановиться.

– Да. И то, как она держала её за руку – в этом был и секс, и страсть, и нежность, и защита, и уверенность… Очень много. Я думаю, они не один год вместе, котенок.

– Да перестань! – Засмеялась Женька. – Ксюха? Любит?

– Зря ты смеешься, котенок, – тон Марины стал из задумчивого нежным, – видела, как она непроизвольно шагнула, закрывая её от тебя? Это же инстинктивный жест защиты. Так самка защищает своих детенышей.

– Ой, да брось ты. Она старше её лет на двадцать.

У Жени в голове никак не укладывалось: Ксюха и какая-то тетка? Любит? Да ладно, глупости какие! Скорее можно поверить, что она любит этого мальчика, что крутился рядом с ними. Но не эту тетку.

– Марин, она не лесбиянка. Она спала с Лёкой только ради того, чтобы насолить мне.

– Не спорю. Только, знаешь, мне кажется, их отношениям много-много лет. И любит она её очень давно.

В голосе Марины прозвучало что-то, от чего Женьку передернуло. Ей вдруг стало противно.

– Много ты знаешь о любви, – пробормотала она сквозь зубы.

– Да уж наслышана, – засмеялась Марина, и от этого смеха стало еще хуже, – видела, как она защищала ее? Ради любви некоторые люди способны на многое, Женечка.

– Ну конечно, – кивнула Женя, – кому как не тебе знать, на что люди иногда идут ради секса, когда он становится самым главным в жизни.

– О чем ты? Я сказала «любовь», а не «секс».

Марина говорила спокойно, но плечи её вздрагивали, а пальцы рук, вцепившиеся в край полки, стали бело-розовыми.

– А что есть любовь для таких людей? – Возразила Женя. – Только совокупление двух или большего количества тел. А убери совокупление – и ничего не останется.

– Для каких людей? Кого ты имеешь ввиду?

– Никого в отдельности, – отмахнулась, – просто рассуждаю.

– Не ври, – на щеках Марины выступил румянец. Она вынула из сумочки пачку тонких сигарет и быстро прикурила, не заботясь о том, что находится в купе и в любой момент может зайти проводник. – Ты хочешь быть цензором? Убрать секс из отношений? Только потому, что когда-то не смогла удовлетворить любимую женщину?

– Что ты знаешь об этом? – Закричала Женя, подскакивая. – Я не виновата в том, что женщина, которую я любила, оказалась…

– Кем? Ну? Договаривай!

– Шлюхой!

Теперь они кричали обе. Выплюнутое слово растеклось между ними, моментально выстроив непроходимую стену, через которую невозможно было разговаривать спокойно, только кричать, кричать и еще раз кричать.

– Ах, шлюхой? – Марина уперлась руками в бедра. – А, может, просто сексуальной? Только не такой сексуальной, какая бы понравилась тебе, а сексуальной иначе?

– Скажи больше – извращенно-сексуальной! – Дернула подбородком Женя.

– А кто решает, что извращенно, а что нет?! Ты? Возомнила себя цензором? Так давай, расскажи мне, что есть норма и где она в нашем мире!

– И расскажу! Норма – не изменять, норма – быть честной.

– Это твоя норма! – Марина почти визжала, от её криков звенели на столике чашки и грозились обрушиться вниз. – А моя – другая! В моей, если ты не можешь дать мне то, что мне надо, я буду искать это в другом месте!

– А ты меня спросила? Ты попросила меня дать это? Ты дала мне шанс дать тебе то, что тебе было надо? Или сама за меня решила, что я не могу этого сделать, и отправилась искать это дальше?

– Да я любила тебя, идиотку! И больше всего на свете боялась причинить тебе боль!

Женя открыла рот, чтобы закричать в ответ, и захлебнулась собственным криком. Сердце её рванулось вверх, к горлу, потом дернуло вниз и растеклось горечью по жилам. Любила? Как это – любила?

– Ты что, серьезно? – Хрипло спросила она, проглатывая рвущиеся наружу совсем другие слова. – Любила?

Марина отвернулась. Она вся дрожала, даже лицо судорожно подергивалось в некрасивых гримасах.

– Любила, – глухо сказала, – можешь не верить, но правда любила. И тогда мне казалось, что таким образом я тебя берегу. Кто ж знал, что вначале Олег выступит с инициативой и полезет открывать тебе глаза, а потом случайный мальчик из клуба окажется твоим другом. Я не хотела, чтобы ты знала, Жень. Правда – не хотела.

Женька стояла молча. По щекам её катились дорожки слез, и эти дорожки прожигали, растворяли кожу, заставляли её гореть огнем и болью. Так значит… берегла?

– А Олеся? – Сказала вдруг она резко и яростно. – Она в чем была виновата? В том, что ты не смогла меня… сберечь?

– Нет, – Марина обернулась, и Женя увидела, что она тоже плачет, – Она ни в чем не была виновата. Я хотела тебя вернуть назад, Жень. Я не думала, что всё выйдет вот так. Я просто хотела, чтобы ты вернулась ко мне. Ты не представляешь, как горько и больно мне было, когда я узнала о её смерти… И когда ты обвинила в этом меня. Я… Я не хотела… Не хотела…

Она рыдала, и от этого лицо её сделалось совсем некрасивым – опухшим, в потеках слез, в размазанных полосках туши. И то, что она не сделала ни единого движения, чтобы вытереть эти потеки, вдруг заставило Женю поверить.

А ведь она и правда… не хотела.

И тогда Женя сделала шаг, ухватила Марину за плечи и изо всех сил прижала её к себе. Они стояли прямо посреди купе, обнявшись, вжавшись друг в друга, и плакали – по потерянной любви, по потерянному другу, по потерянному времени. По тому, чего уже никогда не вернешь. И никогда не заслужишь обратно.

Жизнь постепенно налаживалась. Нет, Лиза не вернулась домой – она продолжала жить у Жени, но и прятаться от Инны на работе перестала. Правда, теперь она с деланым равнодушием проходила мимо, но хотя бы не убегала, сломя голову.

Даша быстро выздоровела, и потребовала, чтобы ее забрали домой. Инна с Лешей долго спорили, стоит ли это делать – отсутствие дома мамы безусловно вызвало бы вопросы, а ответов на эти вопросы взять было неоткуда.

– Мы должны сказать ей правду, – спокойно говорила Инна.

– Какую правду? – Горячился Леша. – Что ее мать – кукушка, которой она вдруг перестала быть интересна? Которая отправилась искать себе приключения на… одно интересное место?

– Нет. Что маме захотелось отдохнуть и побыть одной.

В ответ на это Леша нецензурно выразился про то, что он думает о мамах, желающих отдохнуть и побыть в одиночестве, и спор пришлось прекратить.

Инна съездила на дачу и уговорила Дашу остаться с дедушкой и бабушкой еще неделю, но она хорошо понимала, что по прошествии этой недели так или иначе придется что-то решать.

Сложно было и с Лекой, которая ужасно скучала по маме и почему-то вдруг ни с того ни с сего возненавидела сестру: стоило Даше приблизиться, как она начинала истошно вопить и бить ногами об пол. Успокоить ее мог только Леша – чем он и занимался, взяв на работе отпуск и целые дни проводя с дочками.

– Иногда мне кажется, что еще чуть-чуть – и у меня поедет башня, – жаловался он Инне, сидя с ней вечерами под кустом смородины и судорожными глотками попивая коньяк, – такое ощущение, что они обе мстят мне за поведение их мам. Странно, да? Такие разные, и так одинаково поступили.