Александра Соколова - Просто мы научились жить

Корить себя не стала – что было, то было. Но и радоваться больше не получалось. Уже почти заполночь позвонила Янке. И ахнула, услышав в ответ целую бурю эмоций, радости, воплей и обещаний приехать прям сейчас, немедленно, только скажи адрес.

И приехала – вот неожиданность-то, а? – влетела в номер гостиницы яркой стрелой, красивая, звенящая, громкая, кинулась на шею, затормошила, затискала, и зашептала на ухо гадости вперемешку с радостью.

Потом они долго сидели вдвоем на подоконнике, смотрели в окно на питерский двор-колодец, и разговаривали, разговаривали, разговаривали.

Янка рассказала о том, как порой тяжело ей быть рядом с Сергеем – он вошел в фазу кризиса среднего возраста, увлекся рыбалкой, и совершенно не общается с детьми. О том, как Кира скоро закончит школу, и надо поступать, а она думает только о мальчиках. О Максе и Жанне, которые по-прежнему трепетно и нежно любят друг друга, и строят дачу, и ждут второго ребенка. О том, как устроилась и устаканилась жизнь, стала иной, предсказуемой и ожидаемой. И как не хватает в ней чего-то, что раньше можно было потрогать руками, вдохнуть носом и ощутить сердцем.

Женька в ответ поведала о дочке, показала фотографии и пожаловалась, как скучает. Рассказала о нелюбимой и скучной работе, о том, как достают ученики и какими крысами могут стать пятнадцать теток, если запихнуть их в рамки одного педколлектива.

И чем больше рассказывала, тем больше чувствовала – что-то не то. Да, остановиться остановилась, да, жизнь удалась и стала спокойной, но вместе с тем ушло из неё что-то очень важное, без чего эта жизнь и не жизнь вовсе.

И когда в дверь постучали, даже обрадовалась. Потому что знала: придет. С самого начала знала – когда звонила Янке, и приглашала в гости. Знала. И не ошиблась.

Марина вошла осторожно, на цыпочках – она, видимо, ожидала застать Женьку спящей. И опешила, увидев сидящую на подоконнике Яну.

Секунду они смотрели друг на друга, а потом Женя усмехнулась и сказала:

– Девочки, постарайтесь не убить друг друга сразу, ладно? У нас есть одно общее дело.

Яна фыркнула в ответ и грациозно слезла с подоконника. Осмотрела Марину с ног до головы и фыркнула еще раз.

– А ты постарела, Кошарочка, – заявила она с ехидством в голосе, – так себе выглядишь.

Марина улыбнулась.

– Я тоже рада тебя видеть, Яночка.

Женя смотрела на них во все глаза. Она не вмешивалась – было интересно, чем же кончится эта дуэль взглядов, столкновение двух примерно равных по характеру сил.

– И что ты здесь делаешь, позволь поинтересоваться? – Спросила Яна, глядя исподлобья и улыбаясь опасной, яркой улыбкой.

Марина растерялась. Посмотрела на Женю, и снова на Яну.

– В смысле… Она тебе не сказала?

– Что не сказала?

Яна была суть воплощенное ехидство и изящество. Вот только одну бровь не приподняла – не умела, видимо. Женя продолжала молчать.

– Мы приехали искать Лёку, – сказала наконец Марина, осознав, что помогать ей никто не будет, – ты давно её видела?

Яна расхохоталась. Она смеялась долго, раскатисто, с удовольствием.

– Ты серьезно? ВЫ приехали искать Лёку? Вдвоем?

– Да.

Марине надоел этот спектакль – она плечом отодвинула Яну, прошла в номер и присела на край кровати, не отказав себе в удовольствии положить ногу на ногу, обнажив кусочек бедра. Теперь они с Женей сидели, Яна же осталась стоять. Она переводила взгляд с одной на другую, и улыбка медленно сползала с её лица.

– Жень, она правду говорит?

Женька равнодушно кивнула.

– Ну и ну. Ну и… Ну и ну.

Яна ошарашено помотала головой, и, будто приняв какое-то решение, кивнула.

– Ладно. С тобой, – она махнула в сторону Марины, – я разговаривать не хочу и не буду. Жень, а с тобой мы можем продолжить внизу в ресторане или поехать к нам в гости. Серега будет рад.

– Хорошо, – согласилась Женя, слезая с подоконника, – выбираю в гости.

И под удивленным взглядом Марины они вышли из номера и закрыли за собой дверь.

Вот так-то, милая.

Вот так.

– Не понимаю я тебя, дорогая.

Яна повторила эту фразу уже трижды, а Женя всё так же не реагировала – сидела на табуретке, поджав ноги, и маленькими глоточками пила кофе. На смешных кухонных часах в виде избушки стрелки минутная и часовая сошлись на цифре «3», а электронные на микроволновке показывали «03-10». Кухня утопала в клубах дыма – так и не смогла себя приучить Янка разговаривать без сигарет, и без коньяка не обошлось – вот он, стоит на столе, бутылка Хеннеси, и бокалы рядом – один полупустой – Янкин, другой полный – Женькин.

– Нет, правда, зачем тебе это? Ведь она же недавно предлагала тебе руку и сердце, ты сама отказалась, а теперь едешь черт знает куда искать её. Не понимаю.

Окно открыто, и в него то и дело проникает ветер с финского – пресный, яркий, с запахом грозы и тумана. А кухня у Янки с Серегой огромная – на такой половина Жениной квартиры поместилась бы – с большим столом, вокруг которого стоит добрый десяток стульев, и с трехкамерным холодильником, и с двумя мисками для собачьего корма.

– А где твой пес? – Спросила вдруг Женька, отрываясь от созерцания мисок.

– Дорогая, – укоризненно ответила Яна, качая головой, – в три часа ночи Рексик, как и остальные члены моей семьи, мирно спит. Подозреваю, что делает он это рядом с Серегой, заняв случайно освободившееся место. И утром получит за это по первое число. Мы достаточно отклонились от темы, чтобы ты перестала убегать и ответила на вопрос?

– Достаточно, – улыбнулась Женя, – только дай мне еще кофе.

Пока Яна включала кофеварку и ополаскивала чашки, она подошла к окну и, отодвинув тяжелую штору, посмотрела вдаль. Там, освещенный ночными фонарями, виднелся кусочек парка, и если всмотреться, можно было увидеть маленькую полоску набережной. Однажды, очень давно, они гуляли там вчетвером – Макс, Сергей, Олеся и она, Женя. Приехали после работы, и бегали по траве, швыряя друг другу фрисби и бесконечно объедаясь сливочным мороженым. Наверное, тогда все прохожие решили, что они – две семейные пары, выбравшиеся на прогулку в этот чудный весенний день. Серега то и дело принимался таскать Женю на руках, угрожая сбросить в море, а Макс с Олесей бегали вокруг них и подбадривали то одного, то другую.

– О чем ты думаешь, Жень?

Она обернулась и увидела, что на столе уже стоят большие чашки с кофе, и порезанный дольками грейпфрут. А над всем этим – Яна – смотрит грустно и понимающе.

– О том, что в этом городе слишком много воспоминаний.

Кофе оказался даже вкуснее, чем первый раз – что-то такое Яна в него добавляет, от чего вкус становится мягким, и совсем не горьким. Женя сделала еще глоток, заулыбалась на подругу, и наконец ответила на её вопрос:

– Я не знаю, зачем мне это.

– Тогда почему ты это делаешь? – Удивилась Яна. – Если даже не знаешь, зачем?

– Потому что мне кажется, что пришло время перестать знать и начать чувствовать, – Женя поставила чашку на стол и громко выдохнула, – знаешь, я вдруг поняла, что слишком много знаю. Знаю, что можно делать, и чего нельзя. Куда надо идти, а куда не надо. Но за всеми этими знаниями я перестала понимать, а чего же я хочу? Ведь знать и хотеть – это совсем разное, понимаешь?

Яна кивнула. Она слушала очень внимательно, даже о коньяке забыла.

– Ты права, она многое мне предлагала тогда. Не руку и сердце, конечно же, но всё равно очень много – возможно, она предлагала максимум из того, на что была способна. А я отказалась. Отказалась, потому что не захотела снова лезть в это болото бесперспективных отношений, потому что не захотела становиться заменителем, лекарством от одиночества, и тому подобным шлаком.

– Я хорошо тебя понимаю, – заметила Яна, – дорогая, это было правильное решение.

– Возможно, – Женя кивнула, и вдруг посмотрела на подругу совсем другим, особенным взглядом, в котором было так много от старой Женьки! – Возможно. Только это не было правдой.

– Как?

– А вот так. Всё это было правильно, и мудро, и честно, и по-взрослому, но правда заключалась в том, что я просто испугалась, Янка. Я любила её пятнадцать лет. Пятнадцать чертовых лет эта чертова Ленка постоянно жила в моем сердце. И я приучилась любить её, ничего не ожидая, ни на что не надеясь. И вдруг по прошествии этих лет она снова появляется в моей жизни. И – более того – появляется с… надеждой? Нет, Ян, я не была к этому готова. Какая, к черту, надежда? Что – всё сначала? Снова позволить себе любить, открываться, чувствовать? Я испугалась как девчонка, и прогнала её от этого испуга.

– И правильно сделала. Мы обе знаем, чем бы это кончилось. Она бы ушла, а ты бы снова страдала.

– Нет, Янка. Фокус в том, что нет.

– Что нет?

– Мы не знаем. Я – не знаю. Я могу догадываться, придумывать, фантазировать, но я, черт побери всё на свете, не знаю!

Она вскочила и начала ходить туда-сюда по кухне, иногда останавливаясь и, выдыхая, глядя на Яну.

– Понимаешь? У меня был шанс снова чувствовать, снова стать живой, но я испугалась. Испугалась, потому что все прошлые разы это мое оживление кончалось очередной смертью. А вот сейчас я думаю – может, в этом и есть смысл? Может быть, без смерти жизнь вообще невозможна? И счастья без страдания не бывает?

– Дорогая, ты обалдела? Ты что, ищешь ее, чтобы снова быть с ней?

– Я ищу её для того, чтобы встретиться с ней настоящей.

Яна вздохнула и отпила еще немного коньяка. В её глазах ясно читался вопрос «Зачем тогда тебе Марина?», и он не замедлил последовать.

– Зачем ты тащишь с собой Кошару? Чтобы добавить экшена в процесс?

– Нет, – Женя засмеялась и присела на подоконник, – просто вдвоем найти её будет проще. А дальше увидим, как сложится.

– Не боишься, что захочешь быть с Лёкой, а она выберет эту…?

Женя молча посмотрела на подругу. Нет, она не боялась. Уж чего-чего, но только не этого.