Сид не закрыл свой глаз. Он наблюдал за ней.

Хирург ампутировал ему руку несколькими дюймами ниже плеча. Поскольку сражений в то время уже давно не было, и хирург не торопился к другим раненым, ожидавшим своей очереди лечь под нож, то он наложил хороший, аккуратный шов. Культя не была ужасной, как это часто бывает при ампутациях.

– Знаешь, у меня все еще есть рука, – с кривой усмешкой сказал он. – И кисть. В моем сознании они все еще на месте и очень реальны. Я могу чувствовать их. Иногда они чешутся. Я почти могу пользоваться своей кистью. Но ни того, ни другого у меня нет, как видишь.

Но она увидела не только его культю. Вся правая сторона его тела была багрово-фиолетовой от ожогов, на их фоне ярко выделялись мертвенно бледные перекрещивающиеся шрамы от старых ран. Они покрывали весь бок и ногу до колена.

Энн положила руку на его обнаженное тело выше пояса бриджей.

– Все еще болит?

Сид колебался.

– Да. Особенно глаз, культя и колено, которое, в сущности, не пострадало. Но боли непостоянные и вполне терпимые. Мне становится хуже в сырую погоду. Это то, к чему я привык и что могу контролировать. Можно научиться жить с неудобством и даже болью, Энн. В течение шести месяцев я мечтал о смерти, но рад, что выжил. Жизнь прекрасна, несмотря на все потери, которые выпали на мою долю. Думаю, я не привык жаловаться.

– Это так, – согласилась Энн.

Она приложила ладонь к его правой щеке. Сид закрыл единственный глаз и прижался к ее руке. Почти никто, кроме врачей, не прикасался к его правой щеке с тех пор, как он вернулся с Полуострова. Как будто его мучители наложили вечный запрет. Он даже не представлял себе, как жаждал прикосновений – нежных прикосновений – после того насилия, через которое ему пришлось пройти. Ему казалось, что ее прикосновение исцеляет, что когда Энн уберет руку, его плоть снова будет целой и невредимой.

Он сглотнул комок в горле.

Затем почувствовал прикосновение ее пальчика к черной повязке на его глазу и сразу понял, что она собирается сделать. Схватив ее за запястье, Сид открыл левый глаз, но было уже поздно. Энн уронила повязку на пол около стула.

Он смотрел на нее с ужасом и болью.

– Все в порядке, – мягко сказала Энн. – Сиднем, ты – мой муж. Все в порядке.

Но ничего не было в порядке. У него не было правого глаза. Его закрытое, испещренное шрамами веко плоско закрывало то место, где раньше был глаз. Это было, мягко говоря, весьма неприятное зрелище.

Он не закрыл глаз. Только сильно сжал зубы и наблюдал за ней, пока Энн разглядывала его. А потом встала, наклонилась, положив руки ему на плечи, и прижалась губами к уголку его изуродованного глаза.

Сид боролся со слезами, которые болезненным комом встали у него в горле.

Энн посмотрела на него с улыбкой.

– Без повязки ты меньше похож на пирата.

– Это хорошо или плохо?

– Полагаю, что некоторые женщины находят пиратов совершенно неотразимыми.

– Тогда может быть мне снова надеть повязку?

– Лучше не соблазняй меня. Я замужняя леди.

– Ах, как это грустно.

– Не для меня. Понимаешь, мне не нужен пират. Я считаю неотразимым своего мужа.

Оба улыбнулись.

Но воздух между ними накалился, и Сид с удивлением осознал, что усталость исчезла под натиском непреодолимого желания к ней. И на этот раз она явно его соблазняла.

Он встал.

– Думаю, стоит проверить, так ли это.

– Полагаю, что действительно стоит.

Она прижалась к мужу, и ее пальцы скользнули за пояс его бриджей. Энн одновременно расстегивала пуговицы и раздевала его, пока он не остался перед ней обнаженным. Ее взгляд впитывал все его раны до самых коленей.

– Энн, возможно, твое положение…

– Мы женаты, Сиднем. Мы поженились вчера. Конечно, мы поступили так именно из-за моего положения. Мы попрощались и, возможно, не увиделись бы снова. Но мы женаты. Я хочу быть замужем за тобой во всех смыслах этого слова, и полагаю, что ты хочешь того же. Ты ведь хочешь, не так ли?

Это не было признанием в любви, а лишь практичным взглядом на отношения, которые связали их из-за ее беременности. Но пока этого было достаточно. Она смотрела на его голое, искалеченное тело и все же желала подтверждения их брака. На сегодняшний вечер это было более чем щедрым подарком для него.

– А ребенок?

– Клодия отправила меня к врачу, и я спросила его, так как верила, что ты приедешь и женишься на мне. Он сказал, что не должно быть никакого дискомфорта и никакой опасности – примерно до последнего месяца беременности.

В дрожащем свете свечи Сид наблюдал, как краска заливает ее грудь и поднимается по шее к лицу. Она действительно спросила врача? Он медленно улыбнулся.

– Ну тогда, почему мы все еще стоим здесь?

– Потому что мы еще не легли.

Скрестив руки, она подняла подол ночной рубашки и стянула ее через голову одним легким движением.

Когда они легли, он начал исследовать и ласкать ее красивое обнаженное тело рукой и кончиками пальцев. И тут понял, что забыл погасить свечу. Но все же оставил ее гореть. Он больше не будет скрываться от нее. Если они собирались сделать свой брак полноценным, ему следовало отдаться Энн полностью и верить, что она примет его со всеми его увечьями

Сид исследовал и пробуждал ее губами, зубами, языком, рукой.

Накрыл ртом ее напряженный сосок, облизывая его языком, посасывая, слегка сжимая зубами, одновременно лаская горячее, влажное местечко между ее ног. Энн застонала и запустила руки в его волосы. А потом, когда Сид поднял голову, чтобы покрыть поцелуями ее лицо и прикусить мочку уха, Энн нашла руками его возбужденное естество. Она ласкала его одной рукой, одновременно пальцем другой поглаживала круговыми движениями, водила подушечкой пальца, будто перышком, по его кончику.

Сид закрыл глаз и медленно вдохнул, а затем шумно выдохнул.

Он лег на нее, сожалея, что у него нет второй руки, чтобы облегчить для нее вес своего тела. Но Энн нетерпеливо приняла его, широко разведя ноги и обвив ими его, обхватила его руками и поднимала бедра до тех пор, пока он не прижался к входу в ее лоно.

Сид глубоко погрузился в нее, и ему снова пришлось сделать глубокий вдох, чтобы не излиться в нее слишком быстро, прежде чем она разделит с ним удовольствие.

Это была настоящая первая брачная ночь, внезапно понял Сид, и он занимался любовью со своей женой. С Энн. Это открытие наполнило его сердце радостью, и он задержался глубоко в ней, снова и снова понимая, что он не просто мужчина, занимающийся сексом с желанной женщиной. Он занимался любовью со своей женой, с женщиной, на которой женился вчера и с кем разделит всю свою оставшуюся жизнь.

Сид медленно вышел и снова погрузился в нее, вышел и погрузился, двигаясь в медленном ритме, подвергая себя изысканной пытке, сдерживаясь, чтобы разделить удовольствие на двоих.

Но внезапно он осознал, что Энн лежит под ним тихо, ее тело напряжено, но не от желания. Он понял, что это было притворством, отважной попыткой стать ему хорошей женой, видеть в нем нормального мужчину.

А он оставил гореть свечу!

Его желание почти умерло.

Но если бы это произошло, она узнала бы, что он обо всем догадался, – и как после этого они смогут жить вместе? Энн сделала это для него, потому что ей было не все равно. Ей действительно было не все равно, он был в этом уверен.

Сид ускорил ритм. Отрешился от всего, кроме собственного желания, и, наконец, глубоко войдя в нее, почувствовал долгожданную разрядку. Он почти презирал себя за это мгновение чисто физического удовольствия.

Он почти сразу скатился с нее и накрыл ее плечи одеялом. Энн смотрела на него, Сид видел это в мерцающем свете свечи. Он пожалел, что она не закрыла глаза и не притворилась спящей. Он улыбнулся. Возможно, она не догадалась, что он все понял. Она была так добра с ним сегодня вечером.

– Спасибо, – мягко сказал он.

Но с тревогой понял, что глаза ее полны слез. Неужели они все же не будут притворяться?

– Сиднем, – почти шепотом сказала она, – дело не в тебе! Пожалуйста, пожалуйста, поверь, что не в тебе. Дело во мне.

И правда ее слов обрушилась на него, как приливная волна. Ну, конечно, конечно! Он страдал от кошмаров из-за ужасных вещей, сотворенных с его телом.

Энн подверглась не меньшей жестокости.

Неужели она тоже страдала от кошмаров?

Или ее кошмаром была физическая близость – та самая близость, которая была у них дважды после ее трагедии – первый раз в Ти Гвин, а второй – сегодня?

Сид пристально взглянул на нее, потрясенный. Неужели умом Энн понимала, что это он, но тело говорило ей, что это Мор?

– Дело во мне, – повторила она. – Пожалуйста, поверь, что ты тут ни при чем. Ты красивый, Сиднем, добрый и нежный.

– Энн, – он коснулся ее губ. – Энн, я понимаю. Действительно понимаю. Просто раньше не рассматривал это как препятствие. Но я действительно понимаю. Что я могу сделать? Я мог бы… хочешь, пойду спать в гостиную?

– Нет! – Она вцепилась в него, прижимаясь всем телом. – Пожалуйста, пожалуйста, нет. Не делай этого, если можешь вынести. Сиднем, мне так жаль!

– Ш-ш-ш, – выдохнул он в ее волосы. – Тише, любимая. Позволь мне просто обнимать тебя, как ты до этого обнимала меня. Ш-ш-ш…

Сид поцеловал ее в макушку и удостоверился, что она полностью укутана в одеяло. Он согревал ее тело своим.

И с облегчением почувствовал, что Энн согрелась и расслабилась, а вскоре понял, что она уснула.

Он не должен был спать. Ночь выдалась суматошная.

Но он был полностью истощен.

Сиднем заснул спустя несколько минут.


Энн проснулась оттого, что что-то щекотало ей нос, и сонные движения рукой не избавили ее от этого ощущения. Но прежде, чем она открыла глаза, Энн поняла, что это были человеческие пальцы – а точнее, пальцы Сиднема.