Действительно, вид был то что надо. От корпуса до обрыва вела широкая дорожка длиной метров пятьдесят с кустами бордовых роз по обе стороны. Она заканчивалась у открытой римской беседки из белого мрамора. Когда-то на ней, видимо, был купол, но сейчас остался только металлический каркас. Беседку окружали кусты белых роз, а за ней, над обрывом, в обе стороны тянулись белые перила с пузатыми грушеподобными балясинами.

– Она рисовала эту беседку, – сказал Дима.

– Кто?

– Девушка в сарафане.

– Замечательно! Ну, ты готов?

– Я? Всегда готов.

– Тогда идем набивать желудки.

Дима отнес сумку в свою спальню, вымыл руки, ополоснул лицо, надел чистую рубашку и вышел вслед за Тарасом, напевавшим: «Без женщин жить нельзя на свете, нет!»


– Здесь лифты на пляж, – комендант показала на железобетонное кубическое сооружение без окон с крытой террасой наверху через лужайку от корпуса. – Лифты работают до десяти вечера, после десяти с пляжа можно подняться только по лестнице, выдолбленной в скале, вы увидите ее. – Комендант взглянула на Диму. – Но режим санатория требует, чтобы пациенты возвращались в номера до десяти часов. Конечно, могут быть исключения, но лучше этим не злоупотреблять. После завтрака я принесу санаторные книжки, в них указаны номера ваших лежаков на пляже: одиннадцатый и двенадцатый в первом ряду.

По дороге в столовую Антонина Денисовна рассказывала о природных богатствах санаторского парка, и Дима только успевал крутить головой. Тарас из вежливости тоже иногда посматривал по сторонам. На повороте из-за пихты вышли две девушки. Увидев их, Тарас приподнял узкие, по последней моде, солнечные очки и шепнул:

– Вот настоящее богатство санатория…

Поравнявшись с ними, одна девушка кокетливо улыбнулась, и он водрузил очки на место. Скорее всего, именно ее, платиновую блондинку, он назвал «богатством».

Послышался плеск воды, и они вышли к двухэтажному зданию с фонтаном перед входом.

– Здесь столовая, библиотека и клуб, – сказала дежурная и повела их вверх по лестнице.

Они вошли через стеклянные двери и поднялись на второй этаж. Слева, на шпонированной двери, висела табличка с надписью «Библиотека», а справа находилась столовая, это было ясно по запаху. Но дежурная прошла мимо входа в столовую дальше, в конец широкого коридора. А там толкнула массивную коричневую дверь.

Помещение с видом на море, в котором они оказались, напоминало не столовую, а зал ресторана: около трех десятков столиков на двоих и четверых были покрыты белыми скатертями. Вдоль стен – фикусы в кадках, аквариумы, на подоконниках – горшки с цветами, на каждом столике – вазочка с розочкой. Розочки были разного цвета.

– Ваши места, – Антонина Денисовна указала на два полукресла возле столика у окна, между фикусом и аквариумом, с бордовой розочкой. – Ваш официант.

Дима обернулся и увидел мужчину в белом пиджаке и черных брюках.

«С таким лицом надо в КГБ работать, а не салаты разносить», – подумал он и сел в полукресло.


Весь завтрак, всю дорогу до корпуса, да и пока раскладывал вещи, Дима не переставая думал о художнице и злился на себя. Да что с ним такое?! Он уже, считай, женат, его невеста в тысячу раз лучше – тут он почему-то остановился, – а эта девушка из себя ничегошеньки не представляет: самая обычная, в простеньком сарафане, без маникюра, без косметики. Он неожиданно для себя улыбнулся, подумав, что если поцеловать ее, то на губах не будет вкуса помады, а пудра не будет щекотать нос. Как только он переоделся в шорты и футболку, пришла Антонина Денисовна с санаторными книжками.

– Мы же не будем ходить на лечебные процедуры? – Вопрос Тараса прозвучал почти как утверждение.

– Делайте, как считаете нужным.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Комендант попрощалась и ушла.

– Массажем и жемчужными ваннами мы займемся на пенсии, – сказал Тарас. – Пойдем искупаемся, сейчас время процедур, так что до обеда на пляже никого не будет.

Они спустились на лифте, прошли по тоннелю и оказались на пляже из четырех карт метров по пятьдесят каждая, усыпанных мелкими камешками и разделенных бунами. Пляж был искусственным. Когда-то здесь был крутой обрыв, но скалу взорвали, образовавшуюся площадку разровняли, скрепили металлическими балками, залили бетоном и соорудили навес. А под ним поставили четыре ряда лежаков: двадцать пять в первом ряду и по пятьдесят в остальных. Первый ряд был привилегированным: мало того что на каждом топчане лежал шерстяной плед и поролоновый матрац в нейлоновом полосатом чехле – такой Дима видел только в зарубежных фильмах, так еще рядом с топчаном стоял небольшой деревянный столик.

Пляж действительно был пуст, только две кошки – видимо, тут кошачий рай – и одна собака мирно лежали в тени, прижавшись спинами к бетонной стене. Дима снял шорты и майку и по ступенькам спустился к морю.

– Это тебе не Фонтанка, – сказал Тарас, – даже в разгар дня тут плещется не более пяти человек.

– Почему?

– Да потому что сюда приезжают только старички. Им не до моря, они свою подагру в жемчужных ваннах греют.

Он разбежался и нырнул. Дима последовал за ним.

Вдоволь наплававшись, они устроились на лежаках. Дима не заметил, как задремал.

Разбудил его смех. Он открыл глаза и увидел двух девушек, тех самых, которых встретили по дороге в столовую.

– Девочки, мой друг проснулся! – воскликнул Тарас, и девушки уставились на Диму.

«Богатство» санатория, платиновая блондинка с длинными прямыми волосами, разделенными пробором пополам, была в красном бикини и с массой пестрых украшений: гирлянда ярко-красных крупных бус, три золотых кольца, пластмассовые красно-белые браслеты и золотые кольца-серьги длиной почти до плеч. Наверняка она считает себя эталоном красоты, но на самом деле ничего особенного: свои недостатки она пыталась скрыть тушью, тенями, помадой и румянами. Она сильно переборщила и на залитом солнцем пляже выглядела нелепо – нанесла на веки так много темных теней, что ее можно было прямо сейчас снимать в немом кино, не хватало только мундштука с тлеющей папироской. Она все время убирала пряди, спадавшие на лицо, и любовалась своими руками: то гладила, то массировала – выставляла напоказ. Руки были ухоженные, маникюр – свежий. Только колец многовато. Ноги тоже были ухоженными. На Диму она не смотрела, а скользила по его лицу быстрыми взглядами-мазками.

«Надо сказать ей, чтобы убрала пряди за уши и успокоилась», – подумал Дима и перевел взгляд на другую девушку.

Ее подруга, коренастая шатенка в закрытом купальнике, скромно стояла в метре от лежаков. Она явно была из тех, что сами себя стригут, шьют и вяжут для себя и считают, что внешность для женщины не главное, что маникюр и педикюр не обязательны. Они довольно умны, всегда чем-то заняты, куда-то спешат, в транспорте читают философскую литературу, на вопросы отвечают односложно и тяжело сходятся с людьми. Наверняка она понимала, что ее роль – оттенять блондинку. И что блондинка – единственный мостик между нею и парнями. Может, что-то и ей перепадет.

– Девочки, знакомьтесь, это Дмитрий Хованский, человек с большим сердцем и не менее большим будущим.

Дима кивнул:

– Дмитрий.

Блондинка взмахнула ресницами и убрала с лица прядь волос:

– Светлана.

В ее голосе звенел металл, будто говорил не человек, а робот. Однажды Дима прочел, что по голосу можно распознать, искренний ли человек перед вами. У искреннего голос идет из груди, тембр меняется и он ласкает слух переливчатостью и глубиной. А у неискреннего идет из головы, и создается впечатление, будто у него сдавило горло.

– А ты волосы за уши спрячь, чтоб не мешали, – посоветовал Дима и повернулся к другой девушке.

– Анна, – пропела шатенка.

Ее мягкий тембр был приятен для слуха.

– Очень приятно.

Он солгал – было не очень приятно. Вернее, было неприятно. Зачем они здесь? Он бросил на Тараса недовольный взгляд, но тот уже заливался соловьем. Тарас обожал, когда ему заглядывали в рот. И была причина – он знал не только много баек о харьковских и столичных знаменитостях, но и так рассказывал анекдоты, что народ покатывался со смеху. Аня слушала и улыбалась краешком рта, Света ахала и охала, при этом оставаясь напряженной.

– Расслабься, Светланка! – Тарас приобнял ее.

Она не убрала его руку и вопросительно посмотрела на Диму. Дима принялся изучать горизонт. Увы, довольно часто ему попадались женщины, похожие на Свету. Это не значило, что у них были такие же волосы и жесты, та же привычка отбрасывать пряди с лица, будто играя в прятки, и так же говорить. Напротив, внешне они могли быть полной противоположностью, но внутренне были близнецами, а Диму всегда интересовал внутренний мир женщины, – это у него было от отца. Внешность, конечно, тоже имела значение, но только в первые минуты, чтобы глаз выхватил девушку из толпы. А потом бывало по-разному, но еще никогда ему не везло так, как папе.

«Я просто обязан украсть телефонную будку, ту, что возле литерного дома напротив вокзала, вторая слева. В ней я первый раз увидел твою маму. Я вошел в будку рядом, хотел позвонить, но увидел твою маму и обо всем забыл. Кому звонить? Зачем? Я пялился на маму, как дурак. Она улыбнулась, и вдруг в ее глазах сверкнул яркий огонь. Такой яркий, что я зажмурился, а когда открыл глаза, твоя мама уже стояла в розовом свете. – Папа прокашлялся и покосился на маму. – Любимая, у меня был очень дурацкий вид? – Мама опустила глаза, улыбнулась и ничего не ответила. – Так я влюбился, на всю жизнь. Твоя мама удивительная женщина, живу и удивляюсь каждый день – за что мне так повезло? Дорогая, а ты не жалеешь, что выбрала меня? – Мама снова улыбнулась. – Вот, смотри, сынок, та самая улыбка!»

Дима радовался за родителей и мечтал утонуть в чьих-то глазах. Мечтал увидеть такую улыбку, чтобы забыть обо всем на свете.

Но пока не увидел. Возможно, вообще никогда не увидит.