Я стану тем самым, если ты хочешь этого,

Я бы последовал за тобой куда угодно,

Скажи что-нибудь, я перестаю верить "нас".

- A Great Big World



Спрятавшись под одеялами с фонариком, я пыталась закончить последнюю главу. Дверь открылась, и я уже знала, что у меня будут проблемы из-за того, что я не сплю так поздно. Я выключила фонарик и выглянула из-под одеяла. Мама включила верхний свет и подошла к кровати. Она присела на краешек и забрала книгу из моих рук.

– Что ты читаешь? – она перевернула книгу, чтобы рассмотреть обложку.

– Это для школы. Я не дочитала последнюю главу.

Она посмотрела на меня, и я удивилась, что она меня не наказывает.

– Подвинься.

Я немного сдвинулась, и мама прилегла на освободившееся место. Она положила голову на подушку и начала читать с того места, где я закончила. Я свернулась рядом с ней и подтянула одеяло до самого подбородка.

Голос моей мамы, когда она читает, концентрируясь на словах со страницы, это нечто такое, чего я не могу объяснить. Он успокаивает. Я очень дорожу этим моментом, каждой его секундой, потому что такого никогда не случалось. У меня появилось чувство, как будто у меня есть настоящая мама, которая любит меня и знает о моем существовании.

Я даже не вслушивалась в слова, вместо этого я просто следила за движением ее губ, пока она читала историю. Ее голос звучал харизматично, побуждая во мне странное стремление быть поближе к ней. Так что я подвинулась к ней еще ближе. Положила голову ей на плечо и начала засыпать, полностью забывая о книжке, которую нужно дочитать до завтрашних занятий.

Мама протянула руку и, играя с моими волосами, прошептала:

– Сладких снов, Лекси. Я люблю тебя.

Я крепко заснула и увидела самый лучший сон в своей жизни.


***


Смешно, что воспоминание может прийти в голову в любой момент. Воспоминание, которым ты бы хотела дорожить всегда, но полностью о нем забываешь. Не удивительно, что я думала об этом, пока лежала в своей старой детской кровати менее чем через час после похорон моей мамы.

Я оглядела комнату, которая принадлежала мне на протяжении четырнадцати лет. Почти половину моей жизни. Я почти не узнавала ее. Все важные для меня вещи я забрала с собой, и все выглядело так, словно после моего отъезда никто ни к чему не прикасался. Я была здесь с тех пор, как мы добрались до папиного дома, и предпочла бы оставаться здесь, пока все не разойдутся.

Я села с Джастином этим утром и рассказала ему историю, которую поведала мне в больнице мама. Его глаза повлажнели, и он крепко сжал меня в объятиях, говоря мне, что ему жаль. Я оторвалась от него и твердо ему сказала:

– Я нисколько не лучше того человека, каким была моя мама.

Он посмотрел на меня и произнес:

– Нет, потому что ты была честной со мной с самого начала. Ты самая лучшая мама в мире.

Мы провели вдвоем много времени. Я спросила его, хочет ли он присутствовать на похоронах, но он сказал, что лучше не стоит. Он никогда на них не был и утверждал, что ему не хотелось бы присутствовать ни на одних из них, даже на собственных. Для девятилетнего мальчика он определенно умен. Я позвонила его отцу, и он приехал, чтобы забрать его.

Зендер утверждал, что он отпросился с работы на завтра, желая дать мне передышку, учитывая сегодняшний день, и что он привезет Джастина завтра, примерно к ужину. Я ненавидела то, что так мало проводила времени с Джастином в последние две недели, но была очень рада, что он много бывал со своим отцом, дядями и тетями.

Я выбралась из кровати и подошла к своему шкафу. На моём лице растянулась улыбка, когда я увидела сердечко, которое сама же вырезала в восьмом классе. Внутри него была надпись ЛБ+ЗФ. Могу поспорить, папа наказал бы меня за это, если бы увидел. Это было одним из моих мини-мятежей в подростковом возрасте.

Я открывала ящики один за другим, чтобы увидеть вещи, которые оставила, уезжая. Половина сердечка от Брэй для меня, с надписью ЛДН, которое я надела на шею, несколько футболок и пара шорт, пара солнечных очков, коробка со скиттлз с первого свидания с Зендером, какая-то старая пара носков и фотоальбом. Я сама себе удивилась, когда увидела его там.

Вытащив его, я вернулась к кровати, села и открыла его на первой странице. Он начинался с фотографии, на которой мне было года три, я держала на руках Риз и улыбалась широчайшей улыбкой. Мои щечки были похожи на бурундука, и я громко захихикала. На следующих фотографиях были мои родные и я, запечатленные на разных мероприятиях, кроме, может быть, парочки раз, обычно никто из нас не обращал внимания на камеру.

Потом появились фотографии, на которых мне было уже лет девять или десять, и тогда я много гуляла с Брэй. На одной из фотографий мы были в бикини и швыряли друг в друга водяные шарики. Я вспомнила, что тот день завершился фингалом под глазом, потому что Брэй начала бегать за мной вокруг дома, я споткнулась и ударилась о решетку для гриля моего папы.

Перевернув следующую страницу, я чуть не заплакала. Я, плача, свернулась у мамы на руках, а папа пытается успокоить нас обеих. Их лица выглядели так, будто им было не все равно, как будто они любят меня. Факт, что они меня заметили... странный. Я не помнила, чтобы видела эту фотографию раньше. Она разбивала мне сердце, но в то же время дарила утешение. Они оба любили меня, даже если большую часть времени этого не показывали.

Перевернув следующую страницу, я не удивилась, увидев, что она пуста. Я добралась до того возраста, когда больше не заботилась о своей семье, потому что не чувствовала их заботы. Это произошло давным-давно, в моей молодости. Я долгое время прожила со своими братьями, но это изменилось, когда они начали обращать внимание на девочек. После этого моя жизнь стала достаточно одинокой, кроме тех моментов, когда рядом были Брэй и Зендер.

Несколько следующих страниц были пусты, и я уже собралась закрыть альбом, когда заметила листок бумаги, выглядывающий с конца. Я пролистала до него и увидела пожелтевшую записку, прикрепленную к альбому, и фотографию, размещенную в последней рамке.

На фотографии были мы с Зендером, катающиеся на велосипеде: мы смотрели друг на друга щенячьим взглядом, по которому было очевидно, что мы до безумия влюблены друг в друга. На листке бумаги маминым почерком было написано "Не жди, пока не стало слишком поздно, чтобы сказать кому-то, что любишь его, и как много он значит для тебя. Потому что когда он уйдет, не будет иметь значения, как сильно ты будешь кричать и плакать, больше тебя не услышат".

Она уже говорила мне это однажды. Я даже не знала, цитата это или это её собственные слова, но я помнила, как она их произносила. Я как раз пришла после нашей с Зендером поездки на велосипедах, и, если я правильно помню, день был именно этот. Она, должно быть, сфотографировала нас, когда мы не обращали внимания.

Я подошла к холодильнику, чтобы взять нам напитки. Помню, как посмотрела на маму, а та уставилась в окно кухни, как будто увидела там ответ на какой-то неизвестный вопрос. Я спросила ее:

– Мам, все в порядке?

Она просто покачала головой и сказала мне эти самые слова. Хотя при этом она не произносила их с какой-то особой интонацией, скорее без всякого выражения. Я пялилась на нее, наверное, несколько минут, когда она, наконец, посмотрела на меня и сказала:

– Ужин будет готов в пять. Убедись, что к этому времени Зендер уже будет на пути к дому и ты приведешь себя в порядок.

Тогда я ничего не спрашивала, потому что это была моя мама. Количество антидепрессантов, которое она принимала, ввергало ее в еще большую депрессию. Я оставила все как есть. Но сейчас, сейчас я наконец-то ее поняла. Она соотносила меня с собой. Даже почти ревновала. Я нашла кого-то в столь юном возрасте, кого я любила и кто любил меня в ответ, а она определенно никак не могла забыть того доктора, с которым у нее был роман.

Вытащив из рамки фотографию, я приклеила на ее оборот липкую записку и положила к себе на кровать. Положив альбом назад в ящик, я прошлась взглядом по своей старой комнате. На моём лице возникла улыбка при виде плаката N*Sync на стене, а при виде плюшевого мишки в углу комнаты я закатила глаза. У меня была достаточно шикарная спальня, учитывая мой образ жизни, и я должна была быть благодарна за это. Здесь нет ничего, о чем бы стоило грустить, оставляя позади, так что я схватила фотографию, засунула ее в задний карман и вышла из своей комнаты.

Я постучала в дверь комнаты, которая когда-то принадлежала Риз. Я знала, что она в доме, но не была уверена, здесь ли она. Услышав ее приглашение войти, я открыла дверь и улыбнулась, увидев ее сидящей на кровати. Торин сидела рядом с ней, и выглядело так, что они разговаривали о чем-то серьезном.

– О, я не хотела прерывать вас, – сказала я.

Риз сказала мне входить, и я это сделала, хотя по какой-то странной причине почувствовала испуг Торин. Я села на кровати рядом с ними.

– Простите, мне стало одиноко там.

– Мне знакомо это чувство, – сказала Риз. – Джастин не захотел приходить?

Я отрицательно покачала головой.

– Нет, он с Зендером. Он все еще слишком мал, и похороны не слишком подходящее место для него, особенно похороны кого-то, кого он видел лишь раз в жизни.

Торин закатила глаза.

– Не его вина.

Я посмотрела на нее, нахмурив брови и чувствуя, что меня уже начинает тошнить от ее отношения.

– Нет, совсем не его вина. И не моя тоже.

– Ты могла бы вернуться уже давно, – заявила она.

– Ты права, могла бы, но когда я здесь жила, то не чувствовала, что мне рады, что же тогда заставляет тебя думать, что я захотела бы вернуться домой?

Она закатила глаза.