– Я не орал…

– Все равно. Я что, в заключении? Или я нахожусь под следствием без права выхода из собственной квартиры?

– Извини. Я волновался.

– Я большая девочка и умею за себя постоять. К тому же, время – детское. Что могло со мной случиться? Ясельный мальчик отшлепал бы меня совочком? Уверяю, я бы пережила это.

– Ты себе и представить не можешь, что может случиться с человеком даже в более раннее время суток.

– И непременно этим человеком должна быть я?

– Ладно, извини. – он примирительно чмокнул меня в щечку. – Ужинать будешь?

– Нет, что-то не хочется. У нас есть вино?

– Нет. – он внимательно посмотрел на меня. – Спиртного у нас нет.

¬¬¬¬- Тогда я пошла в магазин. И, умоляю тебя, не говори ничего. Если тебе что-то не нравится, ты всегда можешь покинуть это место.

Я отодвинула его и слезла с подоконника.


Вернувшись из магазина, я обнаружила, что осталась одна. На кухонном столе, заботливо прикрытый салфеткой, остывал мой ужин, по комнатам уныло бродила тишина. Есть не хотелось совершенно. Было странное ощущение, что плечи расправляются, дышать становится легче, и всю меня, начиная от пальчиков ног, заполняет чувство свободы.

Я тихо-тихо отправила бутылки в холодильник, так же тихо, почти на цыпочках, прошла в комнату. Господи, как же хорошо! Как же это хорошо – остаться одной! В тишине и покое. Когда ты никому ничего не должен и не обязан. Контроль рыжего мужчины убивал. Мягко, ненавязчиво, почти ласково… Но тем не менее – убивал. Я села на диван, провела рукой по плюшевой обивке. Внезапно в голове всплыл вопрос, который я хотела задать Димке, но который так неожиданно затерялся. Может, позвонить, озадачить Грошика? Я точно знала кому я хочу задать этот вопрос. Но где найти человека, о котором ты не знаешь ничего?


Вторая бутылка «небес» все глубже утягивала меня в блаженное состояние покоя и расслабленности. Я лежала на полу: в одной руке у меня была изящная бутылка синего стекла, а вторая покоилась в пластиковой вазе с остатками винограда. Я неловкими движениями перебирала пальцами гладкие бусины, практически наслаждаясь холодным и влажным прикосновением шелковистой кожицы к разгоряченным пальцам.

Все же я странная. Никакого сожаления, что обидела человека, что человек ушел. И что я осталась одна. Особой радости тоже не было, но дышалось привычно-спокойно. Теперь я точно знала, что мне можно, а чего категорически нельзя. И не потому, что это не нравится рыжему деспоту, а потому что лично я против этого. Я больше не хочу подчиняться и делать вид, что мне хорошо от чьих-то нововведений. Не хочу больше завтракать, сидеть на диване и обсуждать фильм. Не хочу никакой семейности. И это белье стопочками – меня невыразимо раздражает.

Я рывком поднялась, отхлебнула вина, и, поставив бутылку на столик, подошла к шкафу. Распахнув его, я двумя руками вывалила все стопочки ткани на пол и, упав перед ним на колени, я яростно и с каким-то диким самозабвением принялась перемешивать майки с футболками и наволочками, джинсы с колготками и кофтами, носки с трусиками и лифчиками. Переворошив всю одежду, я обняла руками кучу ткани, и стала планомерно распихивать ее по пустым полкам. С удовлетворением оглядев полученный результат, я закрыла шкаф и села на диван. Вот он, мой дом. С беспорядком, с какими-то непонятными вещами и мелочами, но он мой. И больше никому сюда нет хода. Что за глупо-наивное желание возникает у людей – устанавливать свои порядки? Почему одежда не может лежать так, как я хочу, а диски должны быть обязательно в алфавитном (ну или хотя бы в жанровом) порядке? Почему вино нельзя пить лежа на полу, и заедать его виноградом? Почему, когда занимаешься сексом в первый раз, обоих меньше всего волнует чистота тела? Почему первые дни сексом можно заниматься везде и всегда, а потом только ночью, только после душа, и только под одеялом? Почему человеку нельзя побыть одному? Почему если возникает такое желание, его так сложно объяснить? Почему это желание вообще нужно объяснять? Почему, почему, почему…

И, самое смешное, он даже не знает ответов ни на один из этих вопросов. Просто потому что «так надо» и так «правильно». А все что неправильно и не так – в мусорку, в топку и в забвение…


Я решила позвонить Игорю. Что ж, мне одной мучатся вопросами? «Что, чебурашка, и тебе не спится? Ну, иди, погреби»

Игорь снял трубку, наверное, после 6 гудка. Чёрт, я опять не удосужилась взглянуть на часы…

– Я часто делаю тебе больно? – обрушила я на него вопрос, прежде чем он успел послать подальше звонящего.

– Го-о-о-о-о-осподи… – он выругался. – Ларк, ты вечно как из одного места на лыжах.

– Грошик, – нетерпеливо проныла я. – Давай оставим способы моего появления на потом. Ответь мне.

– Да, блин. Ты все время делаешь мне больно, когда звонишь… в час ночи… в ЧАС?! Ты совсем охренела там от своих философских мыслей???

– Ну извини.

– Я тебя убью. Я ответил на твой вопрос? Теперь мне можно лечь спать?

– Грошик…

– Спокойной ночи, Лариса.

В ухо ударил гудок отбоя. Блин, нервный какой-то… Может, нужно было спросить, как у него дела? Хотя какие дела могут быть ночью? Если учесть, что я пару раз его бортанула… Вполне нормальная реакция на мой звонок. Но все равно жаль. С кем я могу еще поговорить ночью? Сама с собой. Но от получить ответ от себя… Это… В общем это не то, что мне нужно. Вот.


А утром я пошла на работу. Отбыв положенный срок (вернее ровно столько сколько смогла) я по-тихому самоудалилась, наказав девчонкам не выдавать меня ведущему проекта ни под каким видом. Дима не звонил, а я не особенно печалилась по этому поводу. Дома меня ждали «небеса», тишина и одиночество. А что еще может быть необходимым? В отличном настроении я приближалась к дому, как вдруг сердечко мое таки дрогнуло. Около подъезда, в привычной позе – подпирая стену, стояла Лешка, и лицо ее было по обыкновению хмурым.

– Привет, – я ласково улыбнулась ей. – Зайдешь?

– Если приглашаешь. – она независимо посмотрела на меня.

– А тебе нужно приглашение? – я открыла дверь и вошла в подъезд.

– С некоторых пор – да. – она вошла следом.

– Не бойся. Его нет. – сделала я попытку ее успокоить, когда мы поднимались на мой этаж.

– Я знаю…

– О?! И вчера знала? – я даже остановилась от удивления.

– И вчера знала. Иди уже, а? – она нетерпеливо подтолкнула меня в спину рукой.

– А почему не зашла?

– Мне показалось, что ты хочешь побыть одна.

Удивительно тонкое чутье.

– Ты за мной следишь, что ли?

– Слежу, слежу. Открывай дверь и заходи, или мы до утра тут будем стоять?


– Вино будешь? – спросила я, открывая холодильник.

– Ты бы хоть до вечера дотерпела, – ответила Лешка, появляясь в дверном проеме.

– А зачем? – я вполне с искренним недоумением перевела взгляд с «небес» на Лешку.

– Ну, не знаю… – она пожала плечами и вышла.

Я взяла бутылку, потом подумала и достала вторую. Прихватив штопор, я отправилась в комнату.

– Откроешь? – я поставила обе бутылки на столик перед Лешкой и протянула ей штопор. Она взяла его аккуратно, так аккуратно, что мне показалось, что она не хочет даже случайных наших прикосновений. Меня это удивило, но всего на секунду, я почти сразу забыла об этом. Меня всегда притягивали ее руки, вот и сейчас я, не отрывая глаз, смотрела, как тонкие пальцы обхватывают горлышко бутылки, как она с нажимом вводит штопор в мягкую пробку. Вот бутылка зажата между колен, она тянет, и пробка мягко выходит с характерным причмокиванием.

– На.

Она подала мне открытое вино. Я, скорее всего специально, беру бутылку так, что мои пальцы оказываются поверх ее. Я ловлю ее полный недоумения взгляд, и держу его глазами. Ни за что я не выпущу твою руку, Лешка…Тебе придется вырвать ее, или… Или подождать, пока я сама отпущу ее. Меня захватила волна какого-то неведомого мне чувства. Я смотрела в ее глаза, ее пальцы жгли мне руку. Я боялась даже вздохнуть, чтобы не разрушить… не упустить… не спугнуть ощущение… чего-то странного, непонятного мне, но невыразимо приятного. Я почувствовала, как расслабились ее пальцы, ее дыхание стало каким-то глубоким и быстрым, глаза… в глазах уже не было недоумения. Отчего-то мне показалось, что они пусты, и если я загляну глубже, даже своего отражения там не увижу. Я осторожно перехватила бутылку второй рукой и вернула ее на столик. Она не отняла руки, лишь глаза ее открылись еще шире, когда я, шагнув, присела перед ней на корточки. Я поднесла ее руку к лицу и потерлась щекой о теплые пальчики. Лешка от этого простого прикосновения вздрогнула всем телом, но рука ее по-прежнему была в моей.

Дверной звонок ворвался в сознание резким неприятным звуком. Звук крушил и рушил все вокруг себя, вырывая в реальность и ставя перед фактом существования других людей.

– В дверь звонят, – как-то надсадно прошелестела Лешка. Мне показалось, что она произнесла это, не разжимая крепко сжатых губ.

– Что?

– В дверь… звонят.

Мои пальцы разжались, и я выпустила ее руку. Я встала, и пошатнулась, только сейчас почувствовав, как затекли ноги.

– Думаешь, стоит открыть?

Мои слова утонули в злом звонке.

– Как хочешь…

По моей спине легко пробежал холодок опасности, поднимая волоски на руках дыбом, и, оставляя после себя легкое послевкусие, исчез где-то в районе затылка.

– Хорошо.

Я пошла к двери. Не «как хочу», а «как надо». Какое мерзкое слово…Можно ли избежать его в простом обиходе?

Открыв дверь, я обнаружила за ней, кого бы вы думали? Рыжего. Собственной персоной. Замечательно.

– Привет. – я встала в дверях, всем своим видом показывая, что не пущу его.

– Привет. Я хочу поговорить с тобой.

Какая банальная, жуткая фраза. Как я не люблю, когда она звучит. И у нее всего два варианта. Вариант «А»: милая, ты просто чудо, но я пришел к выводу, что нам надо расстаться. И вариант «Б»: я понял, что был не прав, извини меня, люблю-хочу-не могу. Навряд ли он пришел сюда с вариантом «А» за пазухой. Хотя сейчас оба варианта меня не устраивают.