Лукьянов взял ее под руку и повел прочь от любопытных глаз. На людной питерской улице скрыться было абсолютно некуда, но Даша уже и не хотела скрываться. Она уже желала только одного: чтобы он поскорее ушел, потому что если он будет находиться рядом дольше, то она потом вынуждена будет броситься под автобус или вниз головой под электричку метрополитена. Непонятно каким образом, но они и оказались в метро. Конечно же, Лукьянов не дал Даше сигануть под поезд, да она и не пыталась. Не делать же это у него на глазах!

Они ехали в вагоне, прижатые толпой к стеклянным дверям. Ваня дышал ей в ухо, потом поцеловал в висок, и Даша опять не выдержала. Она положила голову ему на грудь, вдыхая такой знакомый и одновременно новый его запах. Пусть хоть миг – да будет Дашин!

Возле подъезда дома, где проживало семейство Архиповых, они остановились.

– Я пойду, – сказала она, не глядя на Ивана.

Он все же зашел за ней в подъезд, и они опять принялись целоваться на черной грязной лестнице, которой жильцы пользовались только в том случае, если не работал лифт.

– Все, все, Ваня… – отстранилась от него она. – Нельзя так… нельзя… это неправильно…

Лукьянов порылся в кармане легкой летней куртки, вытащил оттуда свою визитку и подал Даше.

– Тут номер моего мобильника. Позвони… Я буду ждать… – Больше не сказав ни слова, он сбежал вниз с площадки черной лестницы и скрылся за дверью.

Даша опустилась на грязную ступеньку. Ее не держали ноги. Что она наделала? Зачем позволила себя целовать? Она преступница! Митя ей верит, а она… А она сейчас возьмет и порвет эту визитку на мелкие клочки! Она – замужняя женщина и не станет перезваниваться с посторонними мужчинами! Она больше не позволит себя целовать никому, кроме Мити… А о Лукьянове забудет! Она же почти не вспоминала о Ване все эти годы! И чего вдруг накатило? Ах да… Это ведь только из-за того, что она разлюбила Митю. Так она могла бы и Лукьянова разлюбить, если бы они с ним поженились. Может быть, Ваня пьет чай еще противнее, чем Митя… Нет… Он же пил при ней кофе в кафе. Но она не смотрела, как он его пьет. Ей было все равно. Ей было важно только одно: что он рядом.

Даша охнула и вскочила со ступеньки. Она же забыла свой пакет с продуктами в том кафе! Какой ужас! Митя сейчас придет с работы, а у нее ничего нет! Как сказать ему, куда делся пакет? Если промолчать про пакет, то как объяснить отсутствие продуктов? Вот оно! Начинается! Стоит только начать изворачиваться, как вранье окутывает липким коконом, из которого не выбраться. Пожалуй, чтобы не изворачиваться, лучше сбегать в соседний универсам «24 часа». Да! Она именно так и сделает!


Ивану Андреевичу не спалось. Он осторожно вытащил свою руку из-под плеч мирно спящей жены. Все время после размолвки, если, конечно, можно так назвать то, что случилось между ними, Элла усиленно делала вид, что ничего не произошло. Поскольку Лукьянов наотрез отказался ехать на курорт или в круиз, она все-таки купила серебристый «Ниссан». Но новая машина мало занимала ее. Иван Андреевич чувствовал, что все мысли жены поглощены им одним. Он даже не догадывался, что Элла так сильно любит его. Каждую ночь она изо всех сил пыталась доказать ему это. Он не мог оттолкнуть Эллу, но думал об одной только Даше. Он действительно продолжал любить ее. Он и на Элле женился Даше в отместку. Она вышла замуж за своего спортсмена Архипова, а он в ответ очень скоро женился на ослепительно красивой женщине. Его познакомила с ней собственная мать. Иван не мог понять, почему вдруг понравился такой красавице. Элла со своей выигрышной внешностью запросто могла бы заполучить себе в мужья какого-нибудь киноартиста или олигарха, а не жалкого преподавателя колледжа, которым он тогда только что оформился.

В чем обстояло дело, Лукьянов выяснил довольно скоро. Элла была чрезмерно энергичной, и мужчины очень быстро уставали от ее диктаторства. Иван Андреевич не уставал, потому что к женскому диктату привык. Его мать всю жизнь командовала собственным мужем и сыном, а потому с женитьбой Лукьянов просто перекочевал из-под крыла одной тиранической женщины под так же услужливо распахнутое крыло другой. То, что к женской диктатуре прилагался роскошный секс, более-менее примирило Ивана Андреевича с действительностью. Сыновей он полюбил от всей души и старался выглядеть счастливым. Но когда вдруг наплывали воспоминания о первой любви, у Лукьянова таким винтом скручивало внутренности, что хотелось разрядиться, запустив в Эллу тарелкой с котлетой или со всего маху хрястнув по столу кулаком. Разумеется, он не делал ни первого, ни второго, но душа терзалась и ныла год от года все сильней.

Иван Андреевич посмотрел в лицо спящей жены. В тускло серебристом мареве белой ночи оно, сделавшееся жемчужным, было очень красиво. Длинные темные волосы картинно опутали подушку, с обнаженной груди сползло одеяло. Элла кормила обоих сыновей грудью почти до года, но она от этого не потеряла ни формы, ни упругости. И все ее тело сохранило безупречность форм. Когда Лукьянов впервые увидел Эллу обнаженной, что называется, потерял дар речи. Она показалась ему богиней. На какое-то время он даже обрадовался тому, что Даша ему отказала. Именно потому, что она отказала, он и женился на такой совершенной женщине. Потом Даша стала приходить к нему во снах. Он боролся с этим как мог – чуть ли не молился: даруй мне, Боже, другие сны! И Боже, как ни странно, послушался. Дашин образ постепенно несколько потускнел, а потом и вовсе пропал. Сны сделались обыкновенными: представляли собой нагромождение мало понятных видений. Но в сердце осталась боль. Лукьянов вскоре забыл, чем она вызвана. Он томился, маялся и не мог понять отчего.

Новая встреча с первой любовью перевернула ему душу. Он понял причину своей неудовлетворенности жизнью. Она всем была у него хороша, если не считать отсутствие в ней Даши. Да, он сам отдал ее Архипову, но не потому, что испугался здоровяка-спортсмена. Лукьянов готов был с ним драться и проиграть, снова драться и опять проиграть и, возможно, даже погибнуть в неравной битве с более сильным и ловким соперником, но понял, что это никому не нужно. Даша влюбилась в другого, и с этим ничего нельзя было поделать. Можно было только отойти в сторону, и он отошел. Деятельная мамаша тут же бросилась по приятельницам и знакомым, чтобы найти замену Даше, и очень скоро таковая была найдена в лице красавицы Эллочки, которая (фигурально выражаясь) тоже прозябала на пепелище разбитой любви.

Даша тоже почти не изменилась с тех пор, когда Иван Андреевич видел ее последний раз. Ее профиль остался таким же мягким и нежным. Пожалуй, ее красота не была безупречной, как, например, у его жены, но не это было важно для Лукьянова. Даша была женщиной, предназначенной для него, а доставшейся другому. По недоразумению. По недосмотру кого-то там… наверху… По беспечности и халатности того, кто следит за свершением браков на небесах.

Иван Андреевич укутал жену одеялом. Она сразу свернулась под ним в уютный клубок, будто только и ждала, когда муж наконец сжалится над ней и спасет от ночной прохлады. Лукьянов потер рукой тяжко ухнувшее сердце. Он затевает нечто ужасное против этой женщины, а она еще не знает об этом, потому так спокойно и сладко спит. А что же он, собственно, затевает? И затевает ли? Да… затевает… Он очень хочет еще раз встретиться с Дашей и… Чего же он от нее хочет? Неужели только того, на что не решился в юности? Не решился… Не потому что боялся неудачи… Он так любил Дашу, что не мог на нее надышаться. Он не мог овладеть ею, например, в заплеванном подъезде или в разросшихся кустах. Его высокая любовь могла допустить близость с этой девушкой только на чистом ароматном белье. Они с ней при этом не должны были бы никуда спешить и вздрагивать от посторонних звуков. Они должны были сочетаться законным браком.

Лукьянов прошлепал босыми ногами на кухню, где жадно закурил. А что он может предложить Даше сегодня? Ничего! Он находится в таком же положении, как в юности. У него нет дачи, куда можно было бы уехать тайно от жены. Он не может привести Дашу в квартиру какого-нибудь приятеля. У него есть единственное убежище – салон старенькой «девятки», которую Элла еще не успела продать, но он не может даже представить, чтобы в нем… Иван Андреевич обжег пальцы, схватившись за тлеющий кончик сигареты. Черт! А с чего он взял, что Даша на что-нибудь согласится? Как это с чего? Она же так страстно отвечала на его поцелуи! Так крепко прижималась к нему! У Лукьянова засвербило в носу от нахлынувшей нежности к этой женщине. Что-то у нее не так с Архиповым. Что-то не ладится, иначе она не стала бы… А что, собственно, она такого сделала против своего мужика? Подумаешь, пару раз поцеловалась с другим! Поцелуй – штука невинная… Хотя… с другой стороны… иногда поцелуи могут значить гораздо больше, чем… Да-а-а… Как хотелось бы узнать, что на самом деле творится в душе у Даши. Ну почему он, кретин, не взял у нее номера телефона? Сунул, болван, ей свою визитку, будто бы она прямо так и примется ему названивать! Она не примется… Это же Даша…


На следующий день Лукьянов впервые в жизни читал свои лекции так неинтересно и вяло, что многие учащиеся, в большом удивлении пожав плечами, повставляли в уши закорючки наушников от мобильников и унеслись в привычный мир современной музыки. Преподаватель этого не заметил. Его мысли были далеки от предмета. С трудом дотянув до конца рабочего дня, он отменил несколько часов дополнительных занятий и рванул к дому Даши. Он должен ее увидеть, иначе все… кранты… смерть…

Иван Андреевич прождал Дашу во двор ее дома около трех часов. В конце концов, его ожидание было вознаграждено. Он увидел, как она заходит в арку двора. Одна.

Он неожиданно вынырнул перед ней из-за детской беседки. Даша испуганно охнула, а потом ее лицо болезненно скривилось. Но, как понял Лукьянов, не из брезгливости или нежелания его видеть. Она была ему рада, но боялась его и всего того, что может между ними произойти. Того, что должно произойти. Того, что непременно произойдет.