– Я… кажется… что-то не то… – смущенно проговорил он, уронив на колени виноватые руки, и поднял на нее несчастные глаза.

– То… все то… Я просто сегодня никак не ожидала… А вообще… я очень хотела, чтобы ты пришел… Ты мне снился, Дима… А потому… все то… все правильно… не сомневайся… – Сняв спущенные брючки и отбросив их в строну, она опустилась перед ним на колени, провела пальцем по прорехе на рубашке и сказала: – Я потом зашью… как Золушка… Даже заметно не будет. Тебе очень идет эта рубашка… Ты ее носи… – И она ловкими пальцами расстегнула пуговицы, потом помогла стащить узкие джинсы, а после сама сняла с себя детские белые трусики с глазастыми рыбками.

Дмитрий Архипов, явившийся к Майе, как клиент к проститутке, которая просто обязана его утешить, развлечь и ублажить, сам не заметил, как взял на себя роль утешителя и ублажителя, то есть обычную свою роль лидера. Майя, которая в прошлый раз показалась ему сексуальной фурией, в этот вечер была мягкой, податливой и послушной. В какой-то момент Архипову даже показалось, что он дома, с женой. И эти рыбки на трусиках… Даша никогда не носила современного минимализированного белья, покупала, как она говорила, кондовые советские трусы в цветочек, в мячиках или бабочках. Тут рыбки… из той же серии…

Митя вздохнул и откинулся от Майи на спину, и теперь уже она в свой черед спросила:

– Что-то не так?

– Да… что-то не так… – согласился он. – Честно говоря, я не за этим к тебе пришел…

– За чем же?

– Да понимаешь… все у меня сейчас в жизни плохо… и я надеялся, что ты мне устроишь сексуальную феерию, как в тот раз… Забыться хотелось…

– Я не оправдала твоих ожиданий? – печально спросила Майя.

– Сам не знаю…

– Прости…

– Не говори ерунды! Не за что мне тебя прощать! – Архипов опять навис над женщиной, пристально глядя ей в глаза. – Ты сегодня другая, будто не ты. Или в тот раз была не ты? Какая ты настоящая?

Майя провела рукой по его щеке и сказала, глядя на него с нежностью:

– Сегодня, Дима… сегодня… Тогда я не знала, что… полюблю тебя… Но если тебе не нужна моя любовь, то…

– То что?

– То ты можешь уйти…

Дмитрий опять опустился на соседнюю подушку. Опять надо думать… Черт!!! Ну почему нельзя просто плыть по этой жизни, как по реке? Нужна ли ему любовь этой женщины? Похоже, что нет… Он, как ни крути, продолжает любить Дашку. От Майи ему нужен секс, секс и еще раз секс. На кой черт ему ее любовь?!! Не глядя на женщину, он спросил:

– А просто на постель ты не согласна? Может быть, не стоит все усложнять?

– Не знаю, что будет дальше, – отозвалась Майя, – но пока я согласна на все, поскольку хочу, чтобы ты был со мной. Если тебе от меня нужны только интимные услуги, то – пожалуйста! Сейчас ты получишь все по полной программе!

И женщина, которая хотела любви, превратилась в неистовую любовницу. Утомленный Архипов, по своему обыкновению, моментально заснул, как только она оторвалась от него и ушла в ванную комнату. И снилась ему вовсе не Даша. Снилась ему Майя, обнаженная и все еще соблазнительная, несмотря на то, что он, кажется, исследовал уже все самые интимные уголки ее тела.


После занятий Элла Георгиевна Лукьянова попросила своего ученика, Ермакова Константина Васильевича, остаться на несколько минут в аудитории. Когда все остальные учащиеся, задав ей множественные вопросы, покинули помещение, она обратилась к Ермакову:

– Я хотела у вас, Константин, попросить совета, как у юриста…

– Я вообще-то не юрист, а старший лейтенант милиции, Элла Георгиевна, – с улыбкой отозвался он. Эта улыбка ей не понравилась. Она была чересчур приторной. Бледные губы белобрысого Ермакова показались мокрыми и скользкими. Глубоко посаженные глаза смотрели на преподавательницу с выражением «Наконец-то!», торжествующе и удовлетворенно. Видимо, он решил, что женщина откликнулась на его молчаливые заигрывания. Элле хотелось бы его разочаровать, но нужно было продолжать изображать симпатию. Она ответно улыбнулась и начала говорить снова:

– И тем не менее вы должны знать Уголовный кодекс лучше меня, не так ли? Вы ведь его наверняка изучали в… своем учебном заведении…

– Ну-у-у… свой раздел, конечно, знаю неплохо, остальное – без тонкостей. Я из патрульно-постовой службы. А что вас интересует, Элла Георгиевна? – Это «что вас интересует» в его устах прозвучало так, будто он уже был уверен, что на самом деле преподавательницу интересует вовсе не Уголовный кодекс, а его собственная бледная мокрогубая персона.

Элла Георгиевна вздохнула и в общих чертах изложила свое дело. Дмитрий Архипов, которого она называла незнакомым негодяем, в ее рассказе выглядел отъявленным мерзавцем, напавшим на Ивана из хулиганских побуждений.

– От двух до пяти, – сразу среагировал Ермаков.

– Непло-о-охо… – протянула она. – А если, к примеру, решат, что он действовал… как там говорят… в состоянии аффекта?

– Все равно: от двух до пяти. А если… нанесение тяжких телесных повреждений с особой жестокостью, то могут до пятнадцати припаять.

– А можно расценить действия этого человека, как покушение на убийство?

– Ну-у-у… это надо будет доказать. – При этих словах Ермаков посмотрел на Эллу Георгиевну так выразительно, что она тотчас поняла: при определенных действиях с ее стороны он может помочь ей с доказательствами.

– То есть вы… – осторожно начала она.

– То есть… я же вам сказал, что работаю в патрульной службе. Вы понимаете: в пат-руль-ной!

– То есть вы вполне могли идти… или еха-а-ать… мимо… – предположила она.

– Ну-у-у-у… смотря в каком районе случилось это происшествие.

Ермаков смотрел на свою преподавательницу так масляно-вожделенно, что она поняла: район тоже может быть каким угодно, если она…

– Но мне хотелось бы, чтобы не требовалось заявление от мужа, – сказала Элла, смотря лейтенанту прямо в глаза, хотя очень хотелось взгляд отвести.

– А что такое? Он не в состоянии написать? То есть… – Ермаков лукаво улыбнулся, – …нанесение тяжких телесных было произведено с особой жестокостью?

– Н-ну… допустим… – промямлила Элла, хотя дело было в другом. Она не может сказать Ванечке об Архипове. Она не может ему напомнить… А потому он никогда не напишет такого заявления.

– Тогда нужна будет справка из медицинского учреждения о том, что ваш муж в связи с увечьем, которое ему нанесли, не способен к написанию заявления. Вы можете организовать такую справку?

Взгляды, которые старший лейтенант патрульно-постовой службы продолжал бросать на Эллу Георгиевну, красноречиво говорили о том, что для него и подобные справки – пустяк.

– Сколько? – спросила Элла, пытаясь дать ему понять, что рассчитываться с ним она собирается исключительно при помощи денежных знаков.

– Вы имеете в виду покушение на убийство и… необходимые в случае этого обвинения документы? – Голос старшего лейтенанта стал обволакивающим и интимным.

Элла заставила себя думать, что никакого интима нет. Между ними просто происходит приватная беседа, Ермаков дает ей голосом понять, что все останется только между ними, и она ответила одним словом:

– Да.

Ермаков как-то стыдливо опустил белесые ресницы, облизал и без того мокрые губы и сказал:

– Дорого, Элла Георгиевна. Убийство – это вам… не фунт изюма…

– Ну а если не убийство! Если… как вы говорили… от двух до пяти?

– Ну… это, конечно, дешевле… но не так, чтобы… очень…

– Я еще раз спрашиваю: сколько?

– Ну… не менее недельки…

– Не понимаю… – проговорила Элла, хотя все понимала с самого начала.

– Что же тут непонятного? – осклабился старший лейтенант, и стал ей еще более неприятен, чем раньше. – Вы – красивая женщина… очень красивая… А я мужчина… в самом, так сказать, соку… И вы не могли не заметить, что нравитесь мне. Не так ли?

Элла нервно дернула шеей и ничего не ответила.

– Конечно, заметили, – вместо нее ответил Ермаков. – Я видел, что вы замечаете. Вы ведь поэтому ко мне и обратились… – Он бросил на нее очередной похотливый взгляд и опять добавил: —…Не так ли?

Элла обратилась к Ермакову только потому, что он был единственным представителем правоохранительных органов из всех тех, кто на данный момент занимался на курсах английского языка, но говорить ему об этом было бессмысленно. Она несколько склонила голову в некоем подобии согласия, и он мог думать что угодно. В конце концов, ей важен результат, а не то, что какой-то Ермаков подумает.

– Что вы подразумеваете под неделькой? – спросила она.

– Я хочу, чтобы вы встретились со мной не менее семи раз, – уже прямым текстом ответил он. – Можно все дни недели подряд, можно, так сказать, в рассрочку. Я же понимаю, что у вас семья, травмированный муж и все такое… А потому на ваше усмотрение, Элла Георгиевна.

Ермаков в очередной раз так смачно произнес ее имя-отчество, что Элле захотелось его придушить. Еще ей хотелось пребольно щелкнуть его по слегка задранному вверх носу: куда, мол, суешь его, смехотворный старлей… Вместо этого она в последней надежде спросила:

– А конвертируемой валютой вы не берете?

– У меня хватает клиентов, которые платят мне этой самой валютой, – усмехнулся он, и Элла спросила его, как говорится, несколько не в тему:

– Скажите, Константин, а зачем вам английский? Да на таком серьезном уровне?

Старший лейтенант улыбнулся еще шире и, как ей показалось, гаже, а потом с удовольствием ответил:

– Мне предложили место охранника в одном… ну… в общем… отеле. А там интуристы и все такое… В общем, условие поставили: или язык, или хрен тебе вместо отеля. Вот и парюсь…

– И там, значит, тоже будет полно конвертируемой валюты… – предположила она.

– Правильно мыслите, Элла Георгиевна, – радостно отозвался он. – До чего же имя у вас красивое, звучное! Знаете, в детстве я обожал книжку про волшебника Изумрудного города. Там добрую волшебницу звали Стеллой. На картинке она была изображена необыкновенной красавицей в розовом платье с маленькой коронкой на голове и волшебной палочкой в руках. С тех пор для меня это имя – нечто… – Он закрыл глаза, смешно втянул голову в плечи и потряс ею так, что его пухлые щеки розовыми мешочками бултыхнулись из стороны в сторону. Выразить то, что для него означало имя волшебницы, он так и не смог, а потому перешел к другому вопросу: – Да… вот как… А вас зовут Эллой… почти так же… Вы… вы еще красивее, чем волшебница на картинке…