– Том Литтл.

За ним еще один гитарист:

– Митч Иост.

Электрик-звукооператор возился со светом, стоя на стремянке.

Ватсон сказал Рэнди:

– А там Ли. – И позвал:

– Эй, Ли!

Голос, раздавшийся из темноты, был похож на скрежет напильника по металлу:

– Привет!

– Это Рэнди Куррен.

– Послушаем, – раздалось в ответ.

Все вернулись к настройке инструментов. Ватсон спросил Рэнди:

– Что ты знаешь?

– Что хочешь. Что-нибудь с переменным ритмом или просто рок. Мне все равно.

– Ладно. Может, кусочек из «Голубых замшевых туфелек»?

– Годится.

Рэнди ожидал чего-нибудь такого, самую простую песню, которую они знают так же хорошо, как царапины на своих инструментах. Простые песни – лучшее испытание для настоящего таланта.

Ударная установка была простая: бас, малый барабан, напольный, два тамтама, набор тарелок, одна – на высокой ножке. Рэнди устроился сзади, нашел педаль баса, отрегулировал высоту тарелки. Он взял обе палочки в левую руку, пододвинул стул на несколько сантиметров вперед, опять проверил расстояние, поднял голову и сказал:

– Готово. Я просчитаю три такта, вступаем на четвертый.

Пайк Ватсон пустил струю дыма в потолок, отложил сигарету:

– Давай. Поехали.

Рэнди выбил ритм, оркестр вступил, гитара вела мелодию.

Для Рэнди игра была как терапия. Играть – значило забыть себя, забыть обо всем на свете. Играть – значило жить в полной гармонии с деревянными палочками и барабанами, над которыми у него, казалось, была мистическая власть.

Рэнди действовал ими так, как будто они могли повиноваться просто его команде, звуку голоса, а не прикосновению. Когда песня кончилась, он удивился, потому что не понимал, что играет на барабанах. Казалось, наоборот, они играют на нем.

Он отодвинулся от тарелок, положил руки на бедра и поднял голову.

Пайк Ватсон казался довольным.

– Ну что ж, ты хорошо с ними расправился.

Рэнди улыбнулся:

– Сыграем еще?

Они сыграли мини-блюз из двенадцати так-тов, потом еще три. Настоящие музыканты, как алкоголики, никогда не останавливаются на одной.

– Хороший удар, – подытожил Скарфелли, когда они закончили.

– Спасибо.

Ватсон спросил:

– Ты поешь?

– Немножко.

– Дать вступление? Ну что ж, черт побери, послушаем.

Рэнди попросил сыграть новый хит Элтона Джона «Клуб в конце улицы». И хотя в репертуаре ансамбля песни не было, они классно исполнили ее. Когда песня закончилась, Ватсон спросил:

– С кем ты раньше играл?

– Ни с кем. Это мое первое прослушивание.

Ватсон поднял бровь, почесал бороду и посмотрел на остальных.

– Какие у тебя барабаны?

– Полный комплект «Перле».

– Ты, наверное, любишь тяжелый металл.

– Кое-что.

– Мы-то его мало играем.

– А я разносторонний.

– Не все сцены такие большие, как эта. Не возражаешь, если время от времени часть барабанов придется оставлять дома?

– Нет.

– Ты женат?

– Нет.

– Собираешься жениться?

– Нет.

– Есть дети?

Рэнди усмехнулся, и Ватсон пояснил:

– А чего, бывает и так.

– Нет, детей нет.

– Можешь разъезжать?

– Да.

– Другой работы нет?

Рэнди задумался и почесал затылок:

– Не знаю, как сказать. Я упаковываю орехи на складе.

Все засмеялись.

– Если вы меня возьмете, я им помашу ручкой.

– Колеса есть?

– Проблем не будет.

Проблема была, но он разберется с этим, если потребуется.

– Член профсоюза?

– Нет. Но если нужно, вступлю.

– Тот, кого мы наймем, должен будет тренироваться дней шесть, потому что наш барабанщик уходит в конце недели.

– Без проблем. Я с этим фисташковым дворцом мигом расстанусь, позвоню, и все дела.

Пайк Ватсон обвел вопрошающим взглядом остальных, вновь посмотрел на Рэнди и сказал:

– Ладно, послушай… Мы дадим тебе знать, хорошо?

– Хорошо.

Рэнди поставил стул на место и пожал всем по очереди руки:

– Спасибо, что послушали меня. Вы потрясные ребята. Я бы отдал свое левое яйцо, чтобы играть с вами.

Они засмеялись. Он вышел на свет послеполуденного солнца, размышляя, как бы разрядиться, и зашагал к машине, выбивая ритм на бедрах ладонью и барабанными палочками. Здорово. Ну просто фантастически здорово играть с настоящими музыкантами. Надежда кружила ему голову. Вот бы провести жизнь, играя в оркестре, а не взвешивая и пакуя орехи. Сравнение было чудовищным. Но все было не так просто. Он понимал это. Ребята, конечно, прослушивали и других, опытных, у которых за плечами были выступления с известными оркестрами. Мог ли он конкурировать с ними?

Рэнди отпер дверцу машины и открыл окна. Кондиционера в машине не было, сиденья раскалились, он чувствовал их жар сквозь джинсы. Где-то у него завалялась булка с изюмом, и от нее разило дрожжами, как от забродившего пива.

Рэнди запустил мотор, включил вентилятор, но сразу же выключил – воздух, который тот гнал, был горячим, и стало только хуже. Он включил музыку и стал выруливать со стоянки.

Что-то сильно стукнуло по машине.

«Господи, что это?»

Он затормозил, выглянул из окна и увидел Пайка Ватсона на радиаторе своей машины – тот вспрыгнул на нее, чтобы остановить Рэнди. Бородатое лицо появилось в окошке.

– Эй, Куррен! Не так быстро.

– Это ты? Я испугался, что наехал на кого-то. – Рэнди выключил музыку.

– Это я. Послушай, мы хотим, чтобы ты играл у нас.

У Рэнди перехватило дыхание. Шок был сильнее, чем от марихуаны. Да и приятнее.

– Ты серьезно?

– Мы это решили еще до того, как ты ушел. Но мы просто всегда так – обсуждаем все вместе. Только так. Хочешь, пойдем и пару часов потренируемся?

Рэнди потерял дар речи. Он только и мог прошептать:

– Иисус… Не могу поверить.

Ватсон покачал головой:

– Ты молодец, старик. Поверь мне. Но у тебя только шесть дней, чтобы включиться в четырехчасовую программу. Справишься?

Рэнди улыбнулся:

– Погоди, я машину поставлю.

Он опасался, что не нажмет педали барабана, так ослабели его колени, что вообще не выбьет дробь, потому что его самого била дрожь.

Пайк Ватсон пожал ему руку, когда они шли назад к клубу:

– Получи профсоюзную карточку как можно быстрее.

– Как скажешь.

Рэнди старался идти с ним в ногу. Он был уверен, что они двигались к раю.


Прошло три дня с того субботнего вечера у Майкла. На работе он был рассеян. В машине выключал радио. Дома почти все время сидел на веранде, положив ноги на решетку и уставившись на яхты.

Так было и вечером в четверг, когда зазвонил телефон.

Он поднял трубку и услышал голос Лизы.

– Привет, папа. Я внизу, в вестибюле. Впусти меня.

Он ждал, стоя в открытых дверях, пока она поднялась на лифте, круглая, как шарик, в голубых шортах и белой широкой блузе.

– Нет, вы посмотрите на нее! – Он распахнул объятия. – Каждый день все круглее и круглее.

Она положила руку на живот:

– Да, как собор Святого Павла.

Этот собор был виден за многие километры.

– Какой приятный сюрприз. Входи.

Они уселись на веранде, потягивая безалкогольное пиво, наслаждаясь опускающейся прохладой и вечерним солнцем, золотящим верхушки деревьев. Вода сверкала, как драгоценный камень, с полей доносился сладкий запах дикого клевера.

– Как ты, папа?

– Хорошо.

– Ты не звонил.

– Был занят.

Он рассказал ей о проекте «Виктория и Гранд», про возню и разбирательства с местными жителями. Рассказал, что плавает иногда на лодке и что посмотрел новый фильм «Дик Трэйси». Спросил, видели ли они его с Марком. Упомянул о своих кулинарных курсах и как он доволен тем, что научился готовить.

– Я слышала, что ты в субботу приглашал маму на свой обед.

– Откуда ты это знаешь?

– Рэнди звонил, вообще-то по другому поводу, но упомянул и это.

– Думаю, что это не привело его в восторг.

– У него теперь в голове совсем другое. Он прошел прослушивание в оркестре, и они берут его.

Лицо Майкла просветлело.

– Здорово!

– Он в полном кайфе. Каждое утро репетирует с кассетами, а по вечерам с оркестром.

– Когда это случилось?

– Вчера. Мама тебе не рассказывала?

– Нет, не рассказывала.

– Но если вы встречались в субботу вечером… – Лиза не закончила фразу.

– Да в общем-то не все у нас хорошо получилось.

Лиза встала и подошла к перилам.

Майкл смотрел на нее. Волосы были заплетены во французскую косичку с голубым матерчатым колечком на конце.

– Дорогая, перестань мечтать о том, чтобы мама и я снова были вместе. Не думаю, что это когда-либо произойдет.

Лиза повернулась к нему, опершись спиной о решетку веранды:

– Но почему? Ты разведен, она свободна. Вы оба одиноки. Почему?

Майкл поднялся, обнял дочь за шею одной рукой, повернув лицом к озеру.

– Все не так просто. Между нами стоят некоторые вещи, которые нельзя игнорировать.

– Какие? Твоя связь с Дарлой? Мама не может все время помнить только об этом.

Лиза никогда раньше не употребляла это слово. Услышав это впервые из ее уст, Майкл понял, что их взаимоотношения отца и дочери вступили в новую фазу.

– Мы никогда с тобой раньше об этом не говорили.

Она передернула плечами:

– Я все об этом знала.

– Но ты никогда не использовала это против меня, как другие.

– Я считала, что у тебя были на то свои причины.

Он не собирался объяснять их.

Лиза добавила:

– Я ведь слышала это только от мамы. Ее версию. А я помню, что в нашем доме все было отнюдь не так гладко, но в этом была и ее вина.

– Спасибо за то, что ты сказала.

– Папа… – Лиза подняла на него глаза. – Могу я тебя кое о чем спросить?

– Смотря о чем.