Вот и сейчас Адам думал только о том, что сможет привезти достаточно денег, чтобы купить детям летние сандалии и по одной смене одежды. Держать их взаперти зимой — это одно дело. Летом он не мог заставить их чахнуть в четырех стенах — Дебби и Мэтью должны были бегать по двору и играть с другими детьми.

Когда он вернулся, Евы в доме не было — она ушла на работу как раз за полчаса до его приезда. Дебби встретила его с широкой улыбкой и раскрытыми объятиями — за зиму они очень сильно сблизились, и теперь она обнимала его так же крепко, как когда была еще совсем маленькой. С тех пор, как не стало их матери, дети многое поняли и осознали, и первое, что им пришлось принять — у них нет никого кроме отца. Никто не любил их так, как он, и они отдавали ему всю свою любовь в ответ, не разделяя ее на других. Место, которое занимала в их жизни Ева, было совершенно иным — они не воспринимали ее как родного человека, и относились к ней скорее, как к подруге. За прошедшие месяцы Адам стал для них всем, и теперь они не стеснялись показывать ему свои чувства.

В кармане у него было семьдесят три доллара — два доллара пришлось заплатить за дорогу до города. Вместе с деньгами он привез и хорошие новости — ему удалось найти в деревне небольшой дом, где они могли бы прожить несколько месяцев. Конечно, плата за их комнату была внесена на год вперед, и Адаму было жаль этих денег, но с другой стороны он понимал, что не сможет постоянно бросать своих детей на Еву, связывая ее по рукам и ногам.

— Как вы провели время? — усадив Мэтью к себе на колени, спросил он.

— Еву кто-то побил, — сразу же выдал малыш, очевидно, еще не понимая до конца всего смысла собственных слов.

— Что? — автоматически переспросил Адам.

— У нее синяк на лице. На глазу. Большой такой. Некрасивый.

— А где она сама?

— Ушла работать.

Дебби запустила в братика тряпкой, которой стирала пыль с подоконника.

— Все разболтал уже? Ева просила никому не рассказывать! У тебя слишком длинный язык, Мэтт.

Адам снял с обиженного Мэтью повисший клочок грязно-белой ткани и строго предупредил дочь:

— Осторожнее со словами, он еще маленький. Это правда?

Несмотря на горячее желание сберечь секрет Евы, Дебби честно кивнула:

— Да.

— Когда этот синяк появился?

Девочка опустила голову и тихо ответила:

— Вчера она вернулась уже с таким лицом. Плакала в ванной. Просила не говорить тебе.

Адам тяжело вздохнул:

— Если кто-нибудь когда-нибудь еще раз попросит тебя, чтобы ты о чем-то мне не рассказывала, ты должна обязательно поговорить со мной об этом, ясно? Я сам со всем разберусь.

— Вот и она так сказала. Просто еще она объяснила, что этот синяк никого из нас не касается, и она не хочет, чтобы ты спрашивал о том, кто ее побил. Мне кажется, она очень боится.

Адам поцеловал Мэтью в макушку, а потом спустил его на пол, застегнул куртку и вышел за дверь. Дебби выбежала следом за ним в подъезд, и он остановился.

— Детка, вернись домой. Просто вернись домой, ладно? Я скоро приду.

— Папочка не ходи, пожалуйста, — встав босыми ногами на голый бетонный пол, взмолилась она. — Ты же знаешь, где она работает? Про то место говорят плохие вещи.

Откуда она могла это знать? Даже ему не было известно, где работала Ева, и уж тем более он не знал о толках, бродивших вокруг нее самой. Дети всегда сидели дома и почти ни с кем не общались. Так откуда Дебби могла знать подобные вещи? Адам поднялся по лестнице, взял ее на руки и занес в комнату.

— Расскажи мне, что ты знаешь о том месте, где работает Ева.

Дебби шмыгнула и вытерла нос рукавом. Отвечать ей не хотелось, и она отчаянно боролась с желанием утаить правду. Глядя на ее страдальчески сдвинутые брови, Адам понял, о чем тут шла речь.

— Детка, не надо бояться, хорошо? Я не буду тебя ругать и никому не скажу, если ты этого не захочешь.

Она кивнула, и сделала глубокий вдох, перед тем как заговорить:

— Миссис Дарти приходила позавчера. Она называла Еву плохими словами и говорила, чтобы мы выгнали ее отсюда. Сказала, что Ева работает в плохой гостинице, где ходят пьяные мужчины, и что она… получает грязные деньги. Что ей не место рядом с нами, и что если она будет жить здесь, то и про нас тоже начнут говорить плохо. Как про нее.

Адам обнял ее, поцеловал в висок и после некоторого раздумья сказал:

— Знаешь, детка, ты ни в чем не виновата. Но если миссис Дарти зайдет в следующий раз, ты просто не открывай ей дверь, ладно? Просто не впускай ее сюда. Еву мы знаем очень хорошо — она сделала нам много доброго и делилась тем, что у нее есть. А миссис Дарти мы не знаем, и она нам не друг. И на будущее вот что я тебе еще скажу: не стоит дружить с теми, кто любит говорить о других плохие вещи. Потому что обязательно придет время, когда этот человек начнет говорить гадости о тебе.

Мэтью следил за ними с кровати, и его встревоженный взгляд говорил сам за себя — странное поведение сестры и еще более непонятные слова отца сбили его с толку, и он испытывал почти испуг от такой неожиданно мрачной атмосферы. Поэтому, отпустив Дебби, Адам подошел к нему, чтобы объяснить все другими словами.

— Малыш, все в порядке, — положив руку на его плечо, сказал он. — Просто иногда приходят люди, которых не нужно слушать. Верить нужно поступкам, а не словам, понимаешь? Сказать можно что угодно, и люди говорят больше, чем следует. Мы не можем их остановить, но зато мы можем решить, верить им или нет.

Мэтью серьезно кивнул и улыбнулся.

Все становилось куда проще. Поскольку Адам не позволял себе интересоваться делами Евы, он вряд ли смог бы сразу понять, куда ему нужно идти, но теперь Дебби и миссис Дарти облегчили его задачу — в округе был только один отель, пользовавшийся скверной репутацией. Найти его было просто, а вот проникнуть внутрь — гораздо сложнее. Припоминая, что как-то в разговоре Ева упоминала о прачечной, он решил обойти здание, чтобы подобраться к служебному входу.

К счастью, был день, когда она действительно находилась в прачечной, хотя до стирки дело еще не дошло — как раз в это время она выслушивала длинную и наполненную неприятными подробностями речь владельца гостиницы. Мистер Коул не любил длительных монологов и выговоров — будь его воля, он вышвырнул бы провинившуюся горничную вон без лишних слов. Однако ему хотелось устроить показательное увольнение, чтобы у других девушек, работавших так же, как и Ева, создалось правильное впечатление.

Адам вошел в дверь, не встретив никого, кто мог бы его остановить. В соседнем помещении было тихо, но дальше по коридору располагались и другие комнаты, назначения которых он не знал. Когда же он, наконец, увидел молодого человека в фартуке, очевидно, вышедшего из кухни, до его слуха уже долетел разгневанный и властный голос, который, судя по звуку, распространялся из дальней двери. Разобрать слов Адам не сумел — парнишка отвлек его своими вопросами.

— Кто вы такой? Как вы сюда вошли? Что вам надо? — глядя на него возмущенно округлившимися глазами, зачастил он.

— Я ищу девушку по имени Ева. Она работает в прачечной, ответил Адам.

— Вам нужна Ева? — удивился парень. — Вы выбрали неподходящий момент. Подождите ее лучше на улице, не то ей придется несладко. Ей и так достается.

Последние слова вкупе с воспоминаниями о рассказах детей подействовали на Адама иначе — он взял паренька за плечи и отодвинул с дороги, чтобы пройти дальше, ориентируясь на просачивавшийся из-за дальней двери голос. Мальчишка остался на своем месте в полной растерянности, и это временное затишье позволило Адаму выхватить клочок гневной тирады. Фразы «разозлить клиента», «чертова тупица», «провоцировать неприятности» и «проклятая девственница» сказали даже больше, чем он хотел знать. Он уже не сомневался в том, что объектом оскорблений была Ева, и ему оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы добраться до человека, от которого исходили эти унизительные слова.

За новой открывшейся дверью была стандартная в своей гротескности картина. Выстроенные в шеренгу девушки и женщины, вынужденные наблюдать за тем, как перед ними распекают на все корки одну из них, предварительно выведенную из строя — ни дать, ни взять, просто женская тюрьма нового образца.

Источник шума стоял лицом к двери, и увидел Адама первым. Это был здоровенный детина средних лет, нависавший над Евой и одаривавший ее столь неприятными эпитетами. Адам остановился в дверях, позволяя хозяину оценить все прелести сложившейся ситуации.

— Вы кто такой, черт вас дери? — детина не замедлил с реакцией.

Ева повернулась к двери, и Адам на миг утратил способность произносить пристойные слова. Синяк расползался под бровью и тянулся дальше, обводя глаз чернеющим ореолом к самой скуле. О разбитой и припухшей губе дети ему благоразумно не сообщили, но теперь говорить было и не нужно.

— Это что такое? — позабыв о том, что тыкать в человека пальцем неприлично, потребовал он. — Кто это сделал?

Громогласный оратор сделал шаг к нему, и Адам вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Здоровенный и рыхлый мужчина с мягким задом и по-женски холеными руками вовсе не нагонял на него страх.

— Кто ты такой, мать твою? — заорал здоровяк, пытаясь вернуть себе главенствующий статус.

— Я ее муж! — ни с того ни с сего ответил Адам.

Он очень редко повышал голос, да и лгать ему доводилось нечасто, но в этой ситуации он рассудил, что было бы неблагоразумно говорить правду — статус простого соседа свел бы на нет весь эффект от его появления.

Мужчина развернулся к Еве и занес над ней ладонь:

— Ах ты, лживая тварь!

Адам поймал его за рукав. За прошедшие недели, когда он тяжело работал почти каждый день и постоянно гнул спину, поднимая тяжести, его руки окрепли и загрубели. Еще прошлым летом Адам и не подумал бы, что сможет сделать нечто подобное, но теперь он ясно ощущал собственное физическое превосходство над этим человеком.