Негромкий стук отвлек его от этих неприятных мыслей. Ева вернулась с бумажным пакетом в руках.

— Купила кое-что, — застенчиво пояснила она. — Раз уж в ближайшие дни мне не придется платить за жилье, решила потратить часть своих денег.

За эти три дня Ева успела очень многое — один день она провела в магазине, заменяя заболевшую продавщицу. Ей заплатили пять долларов, и вечером она вернулась к детям Адама, чтобы честно провести с ними самое опасное время. Дебби смотрела на нее настороженно и даже враждебно, но молчала и вела себя при этом довольно вежливо. Мэтью наоборот, почти сразу же решил, что с Евой можно играть и болтать часами напролет, а поговорить он, как оказалось, очень любил. Когда она умылась и вернулась из кухни, он попросился к ней на колени и стал расспрашивать о том, что она видела на улице. У него не было теплой одежды и подходящей обуви, а потому он целыми днями сидел взаперти. Единственной возможностью глотнуть свежего воздуха для него были пятиминутные сеансы проветривания, когда Дебби открывала форточку. Тогда он взбирался на стоявшее рядом кресло, приподнимался на цыпочки и цеплялся своими пальчиками за деревянную раму, чтобы подтянуться как можно ближе к открытой части окна.

Ева прижала его к себе, и принялась рассказывать о том, что ей удалось запомнить. Излагать было особо нечего, поскольку улицы выглядели уныло и мрачно, а все люди спешили по своим делам, не зная, где еще можно было бы заработать денег. Очень многие выносили свои вещи на продажу, хотя Ева не представляла, кто сейчас мог бы заняться скупкой чужого имущества — ей казалось, что вся страна вмиг обеднела и превратилась в зияющую голодную пропасть. Мальчику знать об этом было ни к чему, и она старалась рассказать об отвлеченных вещах, чтобы не пугать его. Она говорила о черных дорогах, обочины которых были засыпаны снегом, о машинах и витринах с картинками. За всеми этим словами крылось и нечто иное — некоторые дороги не расчищались, потому что за эту работу никто не платил. Машины встречались все реже, и смотреть на тех, кто сидел внутри тесных салонов, ей хотелось меньше всего — это были богатые люди, которые считались вымирающим видом. Пустые витрины не предлагали ничего кроме этих самых картинок, размалеванных небрежными движениями художников-самоучек.

Мэтью ни о чем подобном не знал, и все ее рассказы казались ему замечательными. Он смотрел на нее доверчивыми глазами и улыбался, пытаясь вообразить все то, что она рассказывала. Глядя на него, Ева чувствовала, как внутри становится теплее, и все дневные невзгоды уже не казались ей такими тяжелыми.

На второй день она также нашла временную работу — взялась за сортировку подержанной одежды в одном из подпольных пунктов торговли. Десять часов без обеда и перерывов прошли в бесконечных разгребаниях чужого хлама. Вещи нужно было разбирать по цветам, фактуре, сезонам и по типам. Запах отсыревшей ткани прочно засел у нее в носу, и она продолжала ощущать эту холодную пыль даже после того, как все закончилось. По дороге домой ей предстояло купить в магазине хлеба или овсянки — еще утром Дебби дала ей два доллара на еду. Она отложила один доллар, чтобы вернуть его малышке. К оставшемуся она добавила пару своих собственных долларов, из тех, что заработала за день.

Ей хотелось только одного — скопить десять долларов, чтобы к возвращению Адама она смогла уйти на отдельное жилье. В том же доме пустовала комната на самом нижнем этаже — это была тесная каморка с заплесневевшими стенами и без электричества, но Ева была бы рада даже такому скромному жилищу. Десять долларов за целую неделю — вполне приличная цена. Она могла бы отдать деньги и начать искать новую работу. Только бы протянуть до зимы, а там будь что будет — весной и летом можно даже ночевать в парках и умываться на улице, если станет совсем худо.

Когда она вернулась, ее ждал сюрприз — Дебби горько плакала, а Мэтью лежал на кровати и не шевелился. Ева бросила сверток с овсянкой и хлебом на стул, и опустилась на колени возле постели.

— Что случилось, малыш? — спросила она, разматывая шарф и расстегивая пуговицы пальто.

— Жарко, — сдвинув брови домиком, пожаловался Мэтью. — А сестра не дает мне спускать одеяло.

Ева оглянулась на Дебби и улыбнулась ей:

— Умница, все правильно, — похвалила ее она. — Давно тебе жарко?

Всхлипывающая Дебби подошла к кровати и ответила за брата:

— Началось в три часа. Это все я виновата! — Она закрыла лицо руками и зарыдала еще сильнее. — Это я недоглядела. Он хотел на улицу… он всегда хотел пойти гулять, но нам нечего надеть, и мы сидим дома. Иногда я надеваю мамины ботинки и выхожу, чтобы вынести мусор. Я забыла закрыть дверь… и он… он выбежал за мной. Босиком.

— Когда? Сегодня утром? — спросила Ева.

— Нет, еще вчера. Я боялась сказать вам, я думала, что вы меня отругаете или вам будет все равно. А сейчас он болеет! Он ведь не умрет? Я не знаю, что сделать. Я не знаю, как ему помочь.

Ева поцеловала ее в лоб и пообещала:

— Все будет в порядке, обещаю. Ничего страшного не случилось, все хорошо. Иди на кухню и включи две конфорки. На одну ничего не ставь, а на второй вскипяти воду — ему будет нужно попить чего-нибудь горячего. А ты, Мэтью, — она склонилась к нему и коснулась губами его горячей щеки — лежи и не вздумай вылезти из-под одеяла, ясно?

Она порылась в карманах, вынула из сумки другие деньги — пришлось взять все, что было — и выбежала за дверь. Вернулась она только с небольшим пузырьком спирта, который удалось купить у одной соседки. У другой она попросила немного уксуса — на случай, если спирт не поможет.

— На кухне тепло? — первым делом спросила она.

Дебби с готовностью кивнула.

— И вода уже закипела.

Ева постаралась улыбнуться, хотя усталость валила ее с ног, и глаза закрывались сами собой.

— А теперь беги к моей красной сумке и достань бумажный пакетик. Внутри него должны были травы, похожие на зеленый порошок. Положи ложку порошка в кружку и наполни ее кипятком. Если найдешь, чем эту кружку закрыть, будет совсем замечательно.

Дебби помчалась к сумке, а Ева выложила бутылочки на кухонный стол, скинула пальто, и лишь потом прошла в комнату.

Мэтью был перенесен на кухню и устроен на единственном стуле со спинкой. Потом Ева и Дебби разобрали железную кровать и перетащили ее по частям на кухню, где повторно ее собрали. Ушло на это непозволительно много времени — уставший и замерзший от долгого сидения на одном месте Мэтью начал тихонько плакать и жаловаться. Ева сказала Дебби развести спирт водой, а сама принялась застилать кровать. Потом они вместе растирали его крохотные ручки и ножки, молясь, чтобы это помогло. Все это время Мэтью плакал и причитал. Скоро Ева почувствовала, что и сама близка к слезам. Ей редко бывало так страшно, как сейчас. Ответственность за чужих детей и полная растерянность не позволяли ей расслабиться, но перегруженное беготней и работой тело отчаянно требовало отдыха. Она не ела весь день, но сейчас не чувствовала даже голода.

Была уже почти полночь, когда Мэтью, наконец, уснул. Газовая конфорка осталась гореть до утра, и Ева не хотела и думать о том, сколько денег им придется за это заплатить. Сами они отправились в комнату и улеглись в одну постель — Дебби устала не меньше, и сил на возражения у нее также не осталось.

Утром она проснулась пораньше, когда было еще темно. Несмотря на то, что сон тянул ее обратно, Ева поднялась с постели и прошла на кухню, чтобы посмотреть на Мэтью. К ее облегчению, малыш сладко посапывал. Стараясь не разбудить его, она поставила на все еще горевшую плиту ковш с водой и стала готовить овсяную кашу. Денег у нее почти не осталось — пользуясь ее волнением и спешкой, соседи продали ей спирт и укусу по неприемлемо высокой цене. Она уселась на край кровати и опустила голову. Все ее труды пошли прахом.

Еще через день вернулся Адам — он был измотанным и похудевшим, почти таким же, как и они.

Ей не удалось найти работу вчера, и сегодня она могла рассчитывать только на его доброту — он обещал заплатить ей хоть сколько-нибудь. В кармане у нее осталось три доллара, и ей не хватало еще семи, чтобы найти жилье на следующую неделю.

Конечно, ему бросилась в глаза перестановка. Кровать занимала половину кухни и мешала свободно пройти к плите, а в комнате наоборот стало намного просторнее.

— Мэтью немного приболел, и мы перенесли кровать поближе к теплу, — объяснила она, отвечая на его вопросительный взгляд. — Скажу сразу, что газ, наверное, потрачен на приличную сумму. Просто я не знала, что еще мне делать. У меня ведь никогда не было детей, и я…

Адам подошел к кровати, на которой лежал уже повеселевший Мэтью, и склонился над своим сыном.

— Как ты себя чувствуешь, старичок? — проводя ладонью по его животику, спросил он.

Мэтью кивнул:

— Хорошо. Мне хорошо.

— Самое главное, — улыбнулся отец. Затем он повернулся к ней: — Вы его вылечили, а остальное неважно. Я могу заплатить вам двадцать долларов, но если этого…

Она опустила голову и сжала зубы.

— Мне будет достаточно пятнадцати, — сказала она. — Я рассчитывала на десять или семь, если честно. Пятнадцать — это даже много.

С тех пор Дебби стала приходить к ней — иногда Адам отпускал ее, чтобы она могла посидеть с Евой и поболтать о чем-нибудь. Ева поселилась в той самой комнате на первом этаже, и ходить к ней было не так опасно — Дебби даже не приходилось покидать дом и выбираться на улицу.

Ева расплела свой старый свитер и принялась вязать, а Дебби наблюдала за ней и училась сама. По вечерам, когда Ева возвращалась с работы, иногда она заходила к Адаму и забирала Дебби к себе.

До этого момента Ева могла заботиться только о своей матери, но с тех пор как она осталась одна, жизнь на какое-то время опустела и утратила смысл. Зато теперь у нее появились соседские дети — единственные, кому можно было довериться с закрытыми глазами.