Женщина ничего не сказала. Пройдя в свою комнату, она распустила волосы. Рука, державшая гребень, двигалась размеренно, лицо Эвиан казалось спокойным, тогда как проносившиеся в голове желания были подобны молниям.

Закончив расчесывать волосы (они легли поверх платья подобно блестящему черному плащу и покрыли фигуру до пояса), женщина положила гребень и оглянулась.

Вокруг никого не было. Никаких теней прошлого. Никто не мог ее потревожить. Никто и ничто. Перед ней маячила призрачная дверь, в которую она давно хотела войти, но все не решалась.

Эвиан расстегнула платье. Положила руки себе на грудь, осторожно погладила и прислушалась к ощущениям. Потом ее пальцы пробежали ниже. Выпуклости и округлости, ложбинки и впадины. Тело, запертое в одежде и еще в чем-то, куда более прочном.

Внутри росло странное, неизведанное чувство, и Эвиан боялась его спугнуть. Сняв нижнюю юбку, чулки и панталоны, она осторожно положила их на кровать и некоторое время смотрела на них так, будто они были музейными экспонатами, давно утратившими свое прямое назначение. Поколебавшись, надела ботинки на босу ногу, а потом свернула и заколола волосы одной большой шпилькой.

Никто не видел, как Эвиан вышла со двора тем самым окольным путем, каким Надин некогда бегала на свидания с Арни.

Остановившись на холме, она смотрела вниз, на бледно-зеленые пастбища и необъятные пространства лесов. В сравнении с их насыщенно-изумрудным и ярко-осенним покровами небо казалось вылинявшим. Над острыми пиками гор стелились тонкие белые облака.

По пастбищам разбрелись овцы, напоминавшие бесчисленные белые пятнышки, иногда разрозненные, а порой сливавшиеся в нечто, похожее на клубы дыма или морскую пену.

Здесь почти всегда гулял ветер. Когда он был особенно сильным, по макушкам деревьев словно шел морской вал. Сочетание незыблемости и вечного движения казалось чудом. В этом краю человек мог легко ощутить свою малость, незначительность, ничтожность и вместе с тем был способен обрести невиданные силы.

Эвиан впервые подумала о свободе и вольности этих мест, открывающих такие возможности, о каких не способен догадаться тот, чья душа заперта в невидимой тюрьме.

Спустившись с холма, она побежала к оленьей тропе. Ветер поднимал ее подол и овевал обнаженную плоть — это было подобно запретной ласке.

Тропа… жила и ждала. Здесь виднелось много свежих следов — на земле и деревьях. Эвиан остановилась. Она не ожидала, что ей повезет, и все же не удивилась, увидев оленя. Это был молодой самец, и он не стоял, гордо глядя на нее, а лежал, прижав морду и шею к земле.

Эвиан знала, что он не ранен и не болен, а просто притаился, ожидая, когда человек пройдет мимо. Когда она намеренно махнула рукой, как бы отпуская его на свободу, он встрепенулся, вскочил и унесся прочь, словно подгоняемый ветром.

Тени, падавшие от сосен, были густыми и темными, тогда как тени лиственниц напоминали изящное кружево. Здесь не было игры солнечных бликов, и лес казался мрачным, даже зловещим. В нем не чувствовалось никакого движения. Ветки цеплялись за платье Эвиан, царапали голые ноги, оставляя на них тонкие красноватые отметины.

Она верила, что найдет его здесь; так и случилось. Эвиан остановилась и смотрела на него. От сильного, свежего запаха земли, воды и сосновой смолы кружилась голова.

Эвиан вновь увидела то, что поразило ее, когда она встретила его среди бандитов: разрушительное воздействие жизни, опустошенную душу и ожесточившееся сердце. Пропасть, отделявшую этого Кларенса от того, каким он был прежде. Но сейчас ей казалось, что через эту пропасть можно перешагнуть.

Эвиан знала, что ей надо рассказать и объяснить ему бесконечно много, и точно так же чувствовала, что в этот миг можно обойтись без слов. Она ощущала нечто странное. Вчерашний день был бесконечно далек, а завтрашний мог никогда не наступить. Она должна была принять решение уже сегодня.

Она зажмурилась, а потом вновь распахнула глаза.

— Ты? — произнес Кларенс. — Что ты тут делаешь?!

— Я надеялась встретить тебя на оленьей тропе. Арни сказал, что ты ходишь сюда.

Кларенс кивнул, а потом спросил:

— Зачем ты хотела меня видеть?

Эвиан молчала, и тогда он добавил:

— Я все знаю. Я уйду, и я отпускаю тебя туда, где ты можешь быть счастлива.

— Зана сказала, что впервые я встречу свою судьбу на тропе, которую протоптали олени, а окончательно — на железной дороге.

— Заны больше нет, и ее слов тоже. Они были произнесены давным-давно и канули в никуда.

Эвиан подошла ближе.

— Ты действительно хочешь уехать?

— Я не могу перекладывать свой груз на тебя. Это жестоко.

— Когда-то мне казалось, что ты — единственный человек, способный понять, что несу я. Потому и ушла с тобой.

Он покачал головой.

— Я не думал ни о каком грузе. Мне нужна была только ты.

— Разве сейчас не может быть наоборот?

Он вздохнул.

— Теперь ты богата, а у меня по-прежнему ничего нет.

— Я никогда не поверю, что тебе будет нужно что-то, кроме моей любви.

Услышав желанное слово, Кларенс едва не задохнулся. Это казалось чудом, а он давно не верил в чудеса.

Проглотив комок в горле, он произнес:

— Все это слишком сложно.

Эвиан знала способ, как сделать сложное простым. Нагнувшись и расшнуровав ботинки, она сняла их и ступила в прохладную воду. Местами поток крутился вокруг камней, и ее обдало мелкой водяной пылью.

Кларенс, не двигаясь, смотрел, как она переходит ручей и выбирается на берег. Стоять босиком на усыпанной иголками земле было больно, и Эвиан поморщилась. Когда она пошатнулась, Кларенс невольно обнял ее и привлек к себе. Она была живая и теплая, и в ней нервно стучала кровь — то ли от волнения, то ли от тех ощущений, которые было так легко спугнуть.

Он боялся потерять голову, потому старался думать о другом. Он видел поверх головы Эвиан, как горят красные ягоды между глянцевыми листьями кустарника, горят, как смола в огне, и думал о своих чувствах, которые так и не умерли.

— Тогда, на станции, я обманула тебя с поцелуем.

— А сейчас не обманешь?

— Нет.

Когда его руки, обнимавшие ее плечи и талию, осторожно скользнули вниз, он понял, что под ее платьем нет ничего, кроме горячей и гладкой кожи. По-прежнему не веря в происходящее, он все-таки произнес:

— Идем!

Они углубились в лес. Увлекая за собой Эвиан, Кларенс лихорадочно раздвигал ветви. Потом он взял ее на руки и понес.

Небольшая ложбинка была выстелена рыжеватыми лиственничными иглами, в отличие от хвои шелковистыми и приятными на ощупь.

— Я прошу тебя не спешить, прошептала Эвиан, закрывая глаза, — ты ведь помнишь, что я…

— Я ничего не забыл.

Эвиан не мешала Кларенсу. Все происходило так, как и должно было происходить. Это было какое-то безумное забытье, странный сон, в котором она была и охотницей, и одновременно добычей. Наглухо запертым домом, в котором неожиданно налетевший ветер вдруг распахнул окна и двери и сорвал крышу. Почвой, покрытой снегом, под которым бегут весенние ручьи.

Он ласкал ее пальцами и губами, и она вздрагивала, но не от боязни или стыдливости, и это тоже казалось чудом.

Повернувшись на спину и потянув Эвиан на себя, Кларенс прошептал:

— Ты не должна лежать на земле, от нее тянет холодом. И вообще: ты обещала прийти ко мне, в мою постель. Ты придешь? Вечером, чтобы остаться на ночь и быть со мной?

— Нет, ночью я не смогу. Я приду днем. Завтра.

Он дрожал от предвкушения, и его темные глаза горели жарким огнем. Эвиан невольно подумала, что Кларенсу удалось сберечь самое ценное: свое трепетное отношение к ней. В этом смысле он сохранил в себе прошлое, быть может, даже лучше, чем она.

— Я буду ждать! — прошептал он, и Эвиан повторила:

— Я приду.

— Тогда, при нашей встрече в гостинице, я не знал, что ты защищала своего сына. Если б я это понял, то не ушел бы.

— Я чувствовала, что тебя тоже что-то удерживает.

— Так и было. Но я оставил бы это. Я оставил бы все ради тебя одной. Я жалею, что не сделал ничего из того, что должен был сделать.

— У тебя еще будет время.

Поднявшись, Кларенс бережно застегнул и оправил ее платье. Казалось, он до сих пор не верит, что может беспрепятственно прикасаться к ней.

— Почему это происходит? — прошептал он, но Эвиан не ответила.

Она не знала, как объяснить ему или кому бы то ни было, что в ее душе не осталось места для прошлого и вместе с тем именно это прошлое и заставляет ее поступать так, как она поступала сейчас.

Надин долго не решалась заговорить с Эвиан о том, что она делает со своей жизнью, пока та не вернулась из леса с порозовевшим лицом, лихорадочно блестящими глазами, исцарапанными руками и сосновыми иголками в волосах.

Когда, причесавшись и умывшись, она вошла в кухню, Надин посмотрела на нее долгим и выразительным взглядом и только потом сказала:

— Ты совершаешь ошибку.

— Я уже ее совершила.

— Зачем? Почему?

— Потому что прошлое непреодолимо.

— Оно было и прошло. Почему ты бежишь от новой жизни? Отказываешься от хорошего в пользу худшего?!

Выражение лица и тон Эвиан были полны упорства.

— Я хочу прожить жизнь заново.

— Не получится. Потому что такого просто не бывает.

— Посмотрим.

— Ты всегда хотела уехать с ранчо, ты говорила, что ненавидишь эти места!

— Я прожила здесь слишком долго, и духи этого леса успели мной завладеть. На самом деле мне уже никогда не стать иной, чем я стала.

— Но в прошлом Кларенса есть кое-что, способное помешать твоим замыслам.

— Он не вернется к этому.