— Не могу, — сказал он, мысленно возвращаясь в прошлое.

Глава девятнадцатая

Когда, казалось, прошла целая вечность, Арни спросил женщин:

— Как думаете, сможете вы добраться до Гранд-Джанкшена без меня?

Надин тотчас всполошилась.

— С чего бы вдруг?!

— Мне надо вернуться в Шайенн.

— Но мы едем на свадьбу Эвиан!

— К сожалению, у меня возникли дела поважнее.

— Думаю, если возвращаться в Шайенн, то всем вместе, — вдруг сказала Эвиан.

Надин замерла.

— А как же мистер Платт?!

— Я не сообщала ему о дне приезда. Собиралась телеграфировать с одной из станций. Ничего страшного, если мы немного повременим.

— Да, но у нас полно багажа и… — Надин умолкла, пытаясь понять, о чем на самом деле думает Эвиан.

— Багаж можно выгрузить. Заплатим — и все будет сделано. Полагаю, даже в этой глуши можно нанять повозку. Или подождем встречного поезда.

Надин с удрученным видом сидела на сундуках. Совсем недавно она радовалась, что в ее жизни и жизни окружающих произошло и намечается столько перемен, но сейчас мечтала о том, чтобы их существование вновь стало размеренным, как мелькание иглы в женских пальцах.

Под ногами валялись грязные коричневые листья, и каждый порыв холодного ветра срывал и швырял на землю новую охапку: поблекшие, обессиленные, они не противились судьбе. На небо наползли тучи, и стало почти совсем темно, только рельсы слабо поблескивали в тусклом свете станционного фонаря.

Дети испуганно жались друг к другу. Эвиан молчала, и Надин тоже не знала, что сказать, потому что та вдруг сделалась непонятной и далекой.

Арни пошел узнать, нельзя ли им подождать поезда в помещении станции. Когда он вернулся, Надин проговорила так, чтобы больше никто не слышал:

— Все напрасно. Ты ничем не поможешь Кларенсу.

— Я поговорю с шерифом.

— Шериф не отпустит преступника. А если ты признаешься, что он твой друг…

— Пожалуйста, замолчи! — взмолился Арни, и Надин обиженно умолкла.

Они добрались до Шайенна только под утро. Городская окраина выглядела заброшенной, неуютной, мутные стекла окон безрадостно поблескивали в сероватом свете. Все вокруг казалось грязным, обнаженным и неприглядным.

Повозка с вещами медленно, по-черепашьи, громыхала по улице. У города был неприкаянный заспанный вид. Кое-где открывались двери салунов, на улицу выплескивались помои. Тянуло дымком. Позевывающие проститутки в шалях, накинутых на голые плечи, выпроваживали посетителей, пожелавших остаться на всю ночь.

— Надо срочно найти комнату, дети измучились, а мы устали! — нервно произнесла Надин.

— Сейчас я вас устою, а сам пойду по делам, — сказал Арни.

Открыв дверь номера и втащив вещи, он положил ключ на стол и, ни слова не говоря, ушел. Дети тут же улеглись на кровати и заснули. Надин медленно стянула с головы шляпку и провела рукой по растрепавшимся волосам.

— Почему ты поехала с нами? — это были ее первые слова, обращенные к Эвиан.

— Без вас мне нечего делать в Гранд-Джанкшене. Мы связаны гораздо крепче, чем думаем. И еще: в последнее время все развивалось слишком быстро. Пришла пора сделать небольшую передышку. Моя мать всегда говорила: «Прежде, чем начать кроить, надо до конца продумать фасон».

Надин села на кровать.

— Арни зря старается. Они не отпустят Кларенса.

— Не отпустят. Но мы не можем и не должны ему мешать.

— Возьми кольцо, — сказала Надин.

Эвиан сделала паузу.

— Пусть оно пока останется у тебя.

Арни вернулся спустя три часа, опустошенный и усталый.

— Все напрасно, — тяжело произнес он. — Никакого освобождения под залог. С его помощью они надеются захватить банду. Шериф послал людей за представителями агентства Пинкертона, представляющего интересы железной дороги и почтовой службы. Но Кларенс ни в чем не признается и никого не выдаст. И тогда его повесят.

Надин вскинула голову. После сна она выглядела посвежевшей и энергичной.

— Ты говоришь так, будто он невиновен!

В комнате повисло напряженное молчание. Эвиан что-то сосредоточенно искала в своих вещах, делая вид, что не прислушивается к разговору. Подождав некоторое время, Арни сказал:

— Мне удалось добиться свидания, так что вечером я отправлюсь в тюрьму. Шериф надеется, что я смогу убедить Кларенса заговорить. Но у меня другая цель.

— Ты признался, что вы знакомы?! — воскликнула Надин, не обратив внимания на последнюю фразу.

— Я сказал, что мы были друзьями детства, а потом наши пути разошлись. В этом нет ничего преступного.

— Прошу, будь осторожен, Арни! Подумай о нас!

Тот усмехнулся.

— У Кларенса нет оружия, и там довольно толстые решетки.

— Что ты ему расскажешь? — вдруг подала голос Эвиан.

Повернувшись, Арни посмотрел ей в глаза.

— А что я могу рассказать человеку, которого ждет виселица?!

Он удалился в отдельный номер под предлогом того, что хочет поспать, но сон не шел. Арни не мог дождаться вечера. Он думал, что лучше: покорность судьбе или бегство от нее. Размышлял о том, что порой жизнь похожа на монотонно вертящуюся шарманку и что именно в таком существовании люди чаще всего и находят забвение. Задавал себе вопрос: как получилось, что восемь лет пролетели столь незаметно, и пытался предположить, как это было для Кларенса.

Он вспоминал мгновения детства, например, случай, когда они с приятелем набрели на целое поле мальвы. То был настоящий лес цветов. Лиловые, розовые, белые, они достигали человеческого роста. Когда Арни принялся их собирать, Кларенс засмеялся, но услышав, что приятель хочет подарить цветы матери, принялся помогать. Они собрали гигантский букет, который едва могли обхватить руками и еле дотащили его до дома…

Когда Арни вышел на улицу, почти стемнело. Он не стал слушать увещеваний Надин, как не сумел заставить себя проститься с ней и с детьми. Пусть думают, что он вернется.

Эвиан он тоже ничего не сказал. Она выглядела сосредоточенной и спокойной: Арни почудилось, будто молодая женщина знает что-то такое, что неизвестно никому из них.

Арни шел сквозь толпу, не видя людей. Все звуки казались далекими и бессмысленными. Он взял в платной конюшне двух лошадей, потом зашел в лавку и кое-что купил. Расплачиваясь, старался надвинуть шляпу на глаза, чтобы люди не запомнили его лицо.

На центральной улице Шайенна зажглись фонари. Гостиница с ярко освещенными окнами казалась пароходом, плывущим по черному полотну дороги, тогда как низкое темное здание тюрьмы будто было врыто в землю.

Когда Арни передал начальнику тюрьмы распоряжение шерифа, тот позвал одного из служащих.

— Проводи этого мистера к Хейвуду и оставь их одних.

Узкий темный затхлый коридор с шероховатыми мокрыми стенами напоминал отвратительную кишку. Когда они прошли мимо общей камеры, битком набитой в основном ночными дебоширами, Арни удивился.

— Не здесь?

— Ваш приятель содержится в одиночке, — проворчал тюремщик, и сердце Арни подпрыгнуло от радости.

Три голые темные стены и одна решетка. Запах мочи, мышей и скверного табака. Большой замок. Арни покосился на пояс тюремщика со связкой ключей.

— Сколько у меня времени?

— А сколько вам надо? Полчаса хватит?

Арни кивнул. Он не заметил, как тюремщик ушел. Из-за решетки на него смотрел Кларенс Хейвуд, смотрел молча, не двигаясь, и эта минута, когда Арни заглядывал не столько в глаза бывшего друга, сколько в свою собственную душу, была одной из самых страшных минут в его жизни.

Он вспомнил, как в былые времена они с Кларенсом умели отвоевывать у мира свои собственные уголки, где ощущали уединение и укрытие, и это воспоминание отозвалось такой душевной болью, что он едва не задохнулся.

— Что тебе нужно? Зачем ты пришел? — спросил Кларенс.

— Поговорить.

— О чем?

— Я хочу помочь тебе выйти отсюда.

— Вот как? — Кларенс подошел к решетке. — С чего бы вдруг?

И Арни твердо ответил:

— Ты знаешь.

— Стало быть, я не ошибся? Это ты сказал Иверсу, что мы пошли в Денвер?

— Да, я.

— А почему? Чтобы жениться на его дочери?

Арни сделал паузу.

— Сейчас я уже не помню, как это случилось.

— Да оно и не важно. Главное, ты меня предал. И в таком случае тебе впору молиться, чтобы я никогда не покинул этих стен!

— Я в долгу перед тобой.

— Какой долг? — небрежно произнес Кларенс, хотя его взгляд говорил обратное. — Мы совершенно разные люди. Я все эти годы грабил поезда, а ты… ты работал на Иверса и делал детей его дочери. Так?

— Получается, да, — смиренно ответил Арни. — Хотя все не так просто. Я тоже должен находиться по ту сторону решетки.

— Ты имеешь в виду смерть Иверса? Она, — голос Кларенса чуть дрогнул, — говорила об этом.

— Это правда. Я застрелил его, когда он стал душить Дункана.

— Дункана?

— Так зовут сына Эвиан.

На лице Кларенса появилось едва уловимое трогательное выражение. Заметив это, Арни тяжело произнес:

— Прости, но мне не хочется тебе лгать. Дункан — сын Джозефа Иверса.

— Тогда почему он набросился на собственного сына?

— Он считал, что ребенок не от него, и Эвиан всячески поддерживала в нем эту мысль. Она сказала, что это была ее месть. Дункан все видел, но она велела ему солгать шерифу. Я был против, но она настояла, и теперь получается, что мальчик прикрывает убийцу своего собственного отца.

— Значит, он думает, что его отец кто-то другой?

— Мне кажется, Эвиан не сказала ему ничего конкретного.

— Какая запутанная у вас жизнь! Моя куда проще, — рассмеялся Кларенс, и этот смех показался Арни нервным и злобным.