В отличие от других многодетных семей, где число детей определяется вовсе не религиозными мотивами, у мормонов, как привило, не бывает никаких проблем с детьми-подростками.

Я всегда была упрямой. Отец сказал мне, что моим первым словом было «почему?».

Позже ничего не изменилось. Казалось, я ищу свет в темной стороне человеческой жизни. Я прочла «Дракулу», «Грозовой перевал» и другие книги, посвященные теме зла. Они не были у нас под запретом, но никто не стал бы намеренно поощрять интерес ребенка к литературе, которую моя бабушка не могла бы назвать «ростком жизни». Мне нравилось читать «В холодной крови», потому что эта история рассказывала о том, как душа человека испытывает адские муки. Мне хотелось понять все. И мама прекрасно знала, что я читаю такие книги.

Дети мормонов отступали от правил, но не слишком.

Все в нашей маленькой общине знали, что Финна О'Фаллона нельзя назвать «послушным», хотя он и умен. Маура и Моув Тьерней были лишь на несколько лет старше меня, но следовали моде – носили юбки покороче и так, чтобы был виден пупок, хотя их старшие сестры никогда себе такого не позволяли. Но девочек не осуждали, потому что они не были плохими... Вы понимаете, о чем я. Мне известно, что Финн, названный в честь ирландского героя Финна Маккула (такого, как король Артур), пил кофе и несколько раз курил сигареты, хотя на такое у нас наложено табу – но это ведь не конец света. Девочки Тьерней пробовали джин-тоник с Серенной Сассинелли, но лишь однажды.

Все не так страшно, ведь так? Особенно если сравнить с обычными детьми. Поверьте, от девочек в баскетбольной команде я слышала такие истории, от которых волосы на голове могли бы встать дыбом. Конечно, родители Мауры чуть с ума не сошли из-за того случая с алкоголем.

Все закончилось хорошо, потому что мормоны проводят много времени с детьми (я считала раньше, что слишком много времени). Мои родители не пытались, как некоторые, посвящать нам любую лишнюю минуту. Через выходные они уезжали в город на час или два, а мама работала раз в неделю вне дома. В этом она отличалась от остальных. Она была единственной в нашей общине, кто работал не только дома. Конечно, она не была биржевым маклером в Солт-Лейке. Она работала в помещении сарая, переоборудованном в студию. После всего, что произошло, папа установил там отопление и новые окна, видимо желая, чтобы мама вернулась к работе, но его план не сработал. Став старше, я иногда оставалась в студии, чтобы уединиться. Мама тогда обычно работала час или два, а потом посвящала все время нам: готовила, ходила с нами в походы, учила нас. Дядюшка Пирс посоветовал ей преподавать искусство членам общины, сказав, что у нее есть к этому призвание.

Ребенком я всегда мечтала о том, что у меня появятся друзья, которые не будут мормонами. Когда в старшей школе я начала играть и баскетбол, то хотела завести новые знакомства, так как это не возбранялось уставом Церкви. Еще мне хотелось познакомиться с итальянцами или японцами, отправиться в какую-нибудь экзотическую страну, но тогда потребовалось бы делать прививки, поэтому пришлось забыть на время об этих планах. Конечно, в наших местах редко встретишь японского туриста, но они все-таки приезжали, так как им нравились горы у нашего дома. Познакомившись, наконец, с ребятами, не принадлежавшими к Церкви, я прониклась симпатией ко многим из них. Но в нашем общении всегда оставалась недоговоренность, потому что были вещи, которые я не могла им объяснить, и не только такие, как, например, тайны наших ритуалов, но и элементарные, бытовые. В старину говорили, что в каждом мормоне живет миссионер, но ко мне это не относилось. Я просто хранила какую-то часть своей души запертой.

Единственная семья, которая не принадлежала к мормонам, но жила среди нас, была семья Сассинелли.

Они переехали сюда, привлеченные живописным пейзажем, особенно осенью, и мягким, даже зимой, климатом. Отсюда был» довольно легко добраться до Большого Каньона: всего несколько часов езды – и вы могли покататься на лыжах или отправиться в поход. Сассинелли очень любили лазить по скалам – у них было все необходимое для этого: шлемы, наколенники и разное снаряжение. Они не жили здесь постоянно, хотя мы считали их дом настоящим особняком. Летом они перебирались в Кейп-Код. Мистер Сассинелли был доктором, анестезиологом. Я где-то читала, что эти врачи зарабатывают больше других врачей, но среди них и больше всего самоубийств. Я точно не хотела стать анестезиологом. У мистера Сассинелли был водитель, который отвозил его на работу в Сейнт-Джордж, чтобы по дороге тот мог поспать на заднем сиденье или просмотреть файлы. Миссис Сассинелли была бухгалтером. Она имела клиентов по всей стране, общаясь с ними через Интернет. У них были дети – дочь и сын, такой красивый... как Джонни Депп. Серена тоже была очень симпатичной, к тому же совсем не заносчивой, какой могла бы быть обитательница трехэтажного дома с бассейном. Серена очень много гуляла. Ну, может, по меркам нашей Церкви. В доме у Сассинелли как раз и произошел случай с алкогольными напитками. Мы плавали в бассейне. Родителей дома не было, но за нами присматривал Мико, брат Серены. Его полное имя – Микеланджело (он убил бы Серену, если бы узнал, что она сообщила нам об этом). Мы плавали, а Серена спустилась вниз с напитками, как будто это был обычный лимонад. Мы так и подумали, пока не попробовали. После первого же глотка все чуть в обморок не попадали. Мико приказал нам оставаться на месте и не вздумать нырять, пока он не вернется. Моув и Маура решили кому-то что-то доказать и допили джин-тоник. Я сидела рядом и наблюдала за происходящим. Как я уже сказала, это произошло только один раз, и они признались во всем родителям. У мормонов принято делиться всем с родителями, даже если речь шла о неблаговидных поступках. Мы с Клэр однажды украли чай у миссис Сассинелли, но позже сознались во всем. Надо сказать, что нам это сошло с рук. Папа тогда заметил: «Всем хочется немного приоткрыть запертую дверь». Нам пришлось извиниться перед миссис Сассинелли и написать реферат о пристрастии к кофеину. Когда я работала над этим рефератом, то выяснила, что в кока-коле и в шоколадных батончиках тоже есть кофеин, поэтому немедленно отправилась к папе и потребовала ответить: почему мне разрешено пить кока-колу и есть шоколадные батончики, но нельзя пить кофе? Он рассмеялся в ответ и сказал, что во времена Джозефа Смита шоколадных батончиков просто не было. Я выяснила, что у миссис Эмори был годовой запас диетической колы, как и всего остального, от консервированного тунца до арахисового масла (нам приходилось запасаться на непредвиденный случай), – очевидно, у нее была зависимость от запасов.

Так или иначе, но мы были счастливы.

В общине было шесть или семь девочек моего возраста. В баскетбольной команде тоже было с кем общаться, хотя девочки там и не являлись мормонами. Иногда я оставалась у них на выходные. Несмотря на мой возраст, мне разрешали такие вольности. Я не флиртовала с мальчиками, в то время как другие девочки позволяли себе целоваться с ними. Мне нравилось все, и больше всего – заниматься баскетболом. В двенадцать лет я играла за старшую школу – команда называлась «Леди Драконы». В местной газете обо мне напечатали одиннадцать статей, и мама вырезала их и сложила в семейный альбом. Она называла меня «крошка-динамо». Тренер сказал мне, что к четырнадцати годам я могу рассчитывать войти в университетскую команду, потому что у меня необыкновенная скорость. Да, я не могла попасть в корзину сто раз из ста, хотя у себя во дворе, без публики, была просто Майклом Джорданом. Я отлично работала на передаче, даже лучше, чем девочки из университетской команды. Я не хвастаюсь. Это правда. Я могла бить по мячу с такой скоростью, что Рути просто падала сначала от напряжения, поскольку не могла перехватить мяч, а потом уже от смеха. Мои родители приходили на каждую игру. Я думала, что получу спортивную стипендию, но на пяти футах с небольшим мой рост остановился.

Однако я все равно не бросила бы спорт. Мне до сих пор нравится играть самой и наблюдать чужую игру. Дважды в месяц папа привозил меня в Седар-Сити в больницу, где мне разрешали подержать младенцев. Мне доверяли деток, которых отдали на усыновление, или тех, чьи мамы после родов были еще слишком слабы. Вообще-то это разрешалось только с пятнадцати лет, но папа заверил персонал, что я очень опытная сиделка.

У нас не было телевизора.

Девочки из баскетбольной команды удивлялись: «Как ты живешь?» Но я привыкла.

У нас был телевизор, когда я была маленькой, и мне запомнились какие-то нудные новостные или аналитические программы, посвященные внешней политике, и более интересные – о животных. Потом подросли Рути и Беки, начали ссориться из-за телевизора, поэтому он исчез из нашего дома. Зато у нас было около сорока миллионов компакт-дисков. Не только классика и религиозная музыка, но и рок, и кантри, а папа установил мощные динамики. В десять лет я уже умела шить себе одежду. К двенадцати годам я прилично рисовала и кроила – у меня действительно это получалось. У нас был стационарный компьютер и ноутбук: папа считал, что энциклопедии устаревают уже к моменту их выхода, а нам нужны были материалы, чтобы делать домашние задания. У девочек были игры и программа «Строитель зоопарка», а также программа, которая учила быстро печатать. Даже Беки умела быстро набирать текст... к тому времени, как умерла. Ноутбук находился в моем распоряжении.

Каждый вечер, кроме понедельника, когда вся семья собиралась для беседы, я читала или переписывалась с друзьями. Мне нравилось отправлять им электронные сообщения, хотя их освещенные окна были видны из моей спальни, которую я делила с Беки и Рути. Мама как-то сказала, что около Северного полюса есть небольшое поселение и там у каждого имеется телефон. Так мы и жили – я и моя лучшая подруга Клэр Эмори. Мы могли бы открыть окно и крикнуть друг другу. Но так мы лишились им уединения. И у Клэр, и у меня были компьютеры, но у нашей подруги Эммы его не было. Поэтому Клэр звонила Эмме и рассказывала о том, что я написала. Мы говорили о том же, о чем говорят все в этом возрасте, – об одежде и мальчиках, о школе и мальчиках. И Клэр, и Эмма неровно дышали к Мико Сассинелли, как и я, когда повзрослела и поняла, что это такое. Клэр писала о своем желании стать певицей. Она стала ею и сейчас живет в Нью-Йорке.