Устинья упала головой на его плечо и зарыдала в голос, как по мёртвому. Иверзнев, бледный, стиснув зубы до желваков на скулах, стоял, отвернувшись к стене. За дверью маячила фигура караульного солдата, сочувственно качающего головой. Из-под руки у него выглядывала Катька. Она строила отчаянные гримасы Антипу, но тот, не глядя на цыганку, продолжал осторожно прижимать к себе Устинью.


В сумерках в кабинет Брагина постучали.

– Кто там? – недовольно просил начальник завода. – Ты, Хасбулат? Чего тебе?

Черкес вошёл, как всегда неслышно, прикрыл за собой дверь.

– Урус баба просытся, который Алёшу лечил. И ещё два с ним.

– Устинья? И с ней двое? Что это за делегация на ночь глядя?

– Доктор, – с готовностью пояснил Хасбулат. – И Устинья брат.

– Чего?.. Какой ещё брат? Впрочем, зови.

Черкес ушёл. Через минуту он вернулся снова, конвоируя Иверзнева, Устинью и Антипа Силина.

– Афанасий Егорович, прошу нас извинить, – не поздоровавшись, начал Иверзнев. – Но дело не терпит отлагательства, поскольку…

Закончить ему не дали: Устинья повалилась Брагину в ноги и завыла. Антип, подумав, тоже спокойно и не спеша опустился на колени рядом с ней.

– Вот я так и знал… – пробормотал Иверзнев, пожимая плечами.

– Устинья, это что ещё такое? – сердито спросил Брагин, поднимаясь из-за стола. – Силин, встань сейчас же, тебя ещё не хватало! Что это за кувырканья? Извольте подняться и объяснитесь, в чём дело!

– В чём дело, вы и сами знаете. – Антип поднялся с облегчённым вздохом, словно выполнив неприятный, но нужный ритуал. – Ефим-то наш штуку отколол… Устя Даниловна, будет голосить-то, обещала ведь!

Брагин молчал, продолжая вопросительно смотреть на Антипа.

– Устинья, вставай! Барин велит! – Антип протянул руку, и Устя, цепляясь за неё, поднялась. Наспех вытерев слёзы, заговорила:

– Барин, вы простите смелость мою… Я всё, как есть, понимаю… Вы – начальство, а Ефимка виноват… Только ради Христа… Бумага-то на него уже писана?

– Какая бумага? – недоумевающе переспросил Брагин, через голову Устиньи глядя на Иверзнева.

– Я объяснял им, что вы обязаны отметить в документах Ефима Силина как беглого и объявить розыск, – сумрачно пояснил тот.

При этих словах Устинья снова заплакала. Брагин, нахмурившись, вышел из-за стола и начал ходить по кабинету.

– Послушай, Устинья… – наконец, медленно подбирая слова, начал он. – Господин Иверзнев прав. Твой муж бежал, и существует определённый порядок в отношении беглых каторжан… Не в моих силах его изменить, и надо мной тоже есть начальство. Я понимаю, что Ефим тебе муж, но… Есть закон.

– Я всё, как есть, понимаю, барин, – повторила Устинья. Было видно, что она изо всех сил старается справиться со слезами. Последняя капля сбежала по её щеке, и Устя торопливо смахнула её рукавом. – Боже упаси меня вас просить… Вы здесь людям такое облегченье даёте, весь завод на вас молится, нешто я смогу… Чтоб у вас неприятности были… Николи, вот вам крест святой!

– Чего же ты хочешь в таком случае? – немного растерявшись, спросил Брагин.

– Христом-богом прошу… Ежель можно… Не пишите его беглым, воротится он!

Брагин даже не сразу нашёлся, что сказать, и не сумел справиться с невольной улыбкой. К счастью, Устинья не заметила этого: силы оставили её, и она, зажав рукой рот, чтобы не разрыдаться вновь, почти повисла на Антипе. Тот подхватил её, прижав к себе. Через плечо всхлипывающей женщины спокойно обратился к Брагину:

– Барин, дозвольте и мне сказать. Ефимка – брат мне, я его лучше всех знаю. Истинно вам говорю – у него дальше дури дело не идёт! Вот чтоб мне света божьего не увидеть, ежели он уже не пожалел, что с Берёзой связался! Атаман этот, будь он проклят…

– Так вы знали, кто он? – с интересом спросил Брагин.

Антип молча кивнул.

– Вот как… Но тогда ты должен понимать, что я не могу оставить это дело без внимания. Вы, оказывается, знали, а я вот узнал лишь два дня назад. Атаман Берёза – очень опасный человек. Убийство для него – пустяк, и у него за плечами их немало. Прошлым летом он бежал с зерентуйского рудника, зарезав двух солдат. А после, уже в деревне, прикончил целую семью, когда его отказались впустить в хату на ночлег. И с этого винокуренного завода он бегал лет десять назад, ещё не при мне.

– О-о-ох… – простонала Устинья.

Антип покачал головой, нахмурился. Вздохнул.

– Барин, я ж ему говорил… Ефимке-то… Да, видать, плохо говорил, моя вина.

– С завода Берёза бежал потому, что на него уже пришли бумаги с Зерентуя, – медленно выговорил Брагин. – Со дня на день я должен был отправить его обратно на рудник, где ему пришлось бы очень тяжело. Наш атаман об этом, видимо, узнал и предпочёл вовремя исчезнуть. Так что Берёзу можно понять… А вот Силина я, хоть убейте, не понимаю.

– Да на кой же мой Ефим ему сдался… Берёзе-то?!. – почти вскричала, вскидываясь в руках Антипа, Устинья. – Коль этот атаман изверг такой, убивец… На что ему Ефим понадобился?!

– Устинья, не мне тебе напоминать, почему Ефим здесь, – помолчав, почти нехотя заметил Брагин. – Ты же знаешь, однажды он уже сделал это…

– Так ведь и про меня в бумагах то же самое написано, – сквозь слёзы криво усмехнулась Устинья. – И про Антипа Прокопьича. А нешто это правда?

– Ты хочешь сказать, что Ефим невиновен?..

– Не хочу. Всё так и есть, убивал он. Только он меня спасал… И подружку мою… И других людей, которые уже в петлю лезть готовы были. Мой Ефим святое дело сделал, за то и пострадал… И мы с ним вместе, потому я ему жена, а Антип Прокопьич – брат… И не знаю я, не пойму, зачем он… Для чего… Не разбойник он, Ефим, не кромешник! Он опамятуется, вот вам крест, воротится! Поверьте, барин, на образе поклянусь, коли нужно!

– Права Устя Даниловна, – подтвердил и Антип. – И я голову положу, что вернётся. На нём боле трёх дён дурь не держится. Вот самое большое – пять!

Брагин молча барабанил пальцами по краю стола, хмурился. Устинья, в очередной раз вытерев слёзы, умоляюще смотрела на него. За окном уже было темным-темно.

– Послушайте… Я готов вам поверить. И, кроме того, Устинья, я очень благодарен тебе за Алёшку. Право, и предположить нельзя было такого результата. И господин Иверзнев говорит, что это полностью твоя заслуга и он не имеет к лечению Алёши никакого отношения.

– Это чистая правда, Афанасий Егорович, – подтвердил Михаил.

Устинья бросила на него быстрый взгляд и снова обернулась к начальнику завода.

– Но пойми… И ты, Силин, пойми тоже… Я мог бы ещё не давать делу хода, если бы ваш Ефим бежал один. Но всё меняет его товарищество с Берёзой. Повторяю, это очень опасный человек! Я обязан предупредить поселения и все окрестные деревни. Он может появиться там, и мало ли что взбредёт ему в голову? Если случится несчастье, виноват в этом окажусь я. И меня в лучшем случае снимут с должности. Чем это поможет Ефиму?

Устинья молча закрыла лицо руками. Иверзнев и Антип переглянулись.

– Господин Брагин, вы совершенно правы во всём, – наконец осторожно начал Михаил. – И, разумеется, как начальник обязаны… Мы всё прекрасно понимаем, но…

– Барин, Афанасий Егорьич, миленький! – Устинья вдруг вырвалась из рук Антипа и, вновь рухнув на колени перед Брагиным, схватила его за руку. – Не пишите Ефима беглым! За-ради Христа, не пишите! Хоть неделю ещё не пишите, сделайте милость, а там уж…

– Устинья!!! – загремел Брагин, рывком поднимая плачущую женщину с пола и ставя её на ноги. – Прекрати валяться, сказано тебе! И не реви, я сделаю что смогу! Хорошо… Хорошо, я повременю. Верней, нет… право, совершенно невозможно! Если бы хоть не Берёза… – нахмурившись, как туча, начальник завода вновь принялся ходить по комнате.

Бледная Устинья следила за ним полными слёз глазами. Антип с силой сжимал её плечи. Он казался спокойным, но губы его беззвучно шевелились, словно старший Силин не то молился, не то ругался про себя.

– Хорошо, сделаем так. – Брагин, казалось, решился. – Я оформляю бумаги только на розыск Берёзы. Но если в течение десяти дней ваш Ефим, как вы тут божитесь, не явится обратно на завод – подаю документы и на него тоже. Устинья, не вой, более ждать я не смогу! И так любая проверка будет иметь возможность обвинить меня. Да ещё неизвестно, что этим двум молодцам вздумается натворить!

– Спаси вас Христос, Афанасий Егорьич… – прошептала Устинья, порываясь вновь упасть на колени. Но Брагин сделал отчаянный знак Антипу, и тот держал свою невестку крепко. – Спаси Бог, по гроб жизни благодарность помнить буду… Спасибо, барин, не забуду…

– Глупости. Теперь главное – чтобы вы не ошиблись, – сердито ответил Брагин. – На этом всё, надеюсь? Ну, и идите с Богом спать. Михаил Николаевич, а вы, если возможно, задержитесь на несколько минут. У меня небольшой разговор к вам.

– Я к вашим услугам.

Брагин показал Иверзневу на стул у стены. Дождавшись, пока дверь за Антипом и Устиньей закроется, несколько раз прошёлся по кабинету.

– Скажите, Михаил Николаевич… Вы ведь эту троицу ещё с Москвы знаете? Вы сами упоминали как-то…

– Так точно, – по-военному ответил Михаил. – Устинью знаю лучше, чем Силиных. Она – крепостная девушка моего лучшего друга, и мы довольно долго были с ней знакомы.

– Она осуждена за убийство управляющей имением. Вы хотите сказать… Не подумайте только, что это что-то меняет в моём отношении к ней. У меня тут ползавода девок, которые удавили своих барынь. И, надо сказать, не без повода. Так что…

– У Устиньи этот повод тоже был, – без улыбки сказал Иверзнев. – Но готов присягнуть в том, что она никого не убивала. Ей нужно было отправиться на каторгу вслед за мужем – только и всего. Если бы на ней не было обвинения, её попросту вернули бы в имение к барину.

– А эти двое? Силины?

– Антип никого не трогал. Всё, насколько мне известно, тогда сделал Ефим.

– Вот как… Тем не менее вы просите за него?