– Выпил, – виновато сознался цыган. – Понимаешь, проснулся утром… Только-только рассвело, ещё тёмно было… Пить хочется – страсть, всё тело ломит, встать – никак… Смотрю – ты спишь, Катька спит, мужики спят… А стакан на тубаретке стоит… Я решил – с водой, аль с чаем, ну и хлопнул его… Не рассмотремши…

– Горько же, дурак! Нешто не выплюнул?!

– Не! – торопливо и уже испуганно перекрестился Яшка. – Вот тебе крест, чтоб мне всю родню похоронить, – не плюнул! Всё внутрь ушло! А что – отрава была?! Устька, ты мне не ври, ты правду скажи! Чего я хватанул-то не того?!

Но Устинья, не слушая его, тщательно осмотрела нары и пол вокруг них, чтобы убедиться, что цыган не врёт. Затем вытерла пот со лба и с облегчением выговорила:

– Воистину, бог дураков любит! Да не пугайся, глупый, это лекарство было. Доброе, верное… Даст бог, поставим тебя на ноги. Ещё побежите по весне за кукушкой… Катька, дура, да что ты воешь-то, вставай!

Катька резко повернулась к подруге, вскочила – и тут же снова упала на колени.

– Устенька! Милая! Бесценная ты моя! Господь с угодниками мне тебя послали!!!

– Совсем ополоумела?! – завопила и Устинья, отпрыгивая в сторону. – Подымись, блажная, а то вот как двину по башке!!!

– Всё, что велишь, – сделаю! – не слушая, продолжала голосить цыганка. – Чтоб меня разорвало на этом самом месте – сделаю! Хочешь – побегу сейчас к твоему Ефиму и на верёвке его к тебе притащу?! Хочешь – скажу, что он чурбан чурбаном и пятки твоей не стоит, варнак бесстыжий?! Хочешь – морду ему набью за все слёзы твои?!!

– Дура ты, дура… – Глаза Устиньи сразу потухли. Она с грустной усмешкой прислонилась к дверному косяку. – Ты ему морду хочешь бить, а кто твоего конокрада на себе из огня вытащил? Что бы с Яшкой сталось, коли б не мой Ефим? То-то и оно… Ишь ты – морду… Да ты б до него и дотронуться не успела – а уж поперёк ворот половичком висела бы! Не верещи, весь лазарет вон уж перебудила! Пойду, что ли, воды принесу.

И, подхватив стоящее у печи пустое ведро, вышла за порог. Яшка проводил её взглядом, переглянулся с женой и озадаченно покачал лохматой головой.

* * *

Сергей Тоневицкий вернулся из Малоярославца в последний день своего отпуска, синим снежным вечером. Его ждали целую неделю и уже успели встревожиться. Соскучившиеся брат и сестра то и дело выбегали на крыльцо – без шуб, без валенок, под негодующие вопли горничной. И всё же пропустили тот миг, когда к воротам подлетела тройка и старший брат прямо из саней, весь засыпанный снегом, вбежал на двор и взлетел по крыльцу.

– Эй вы, сонные тетери, отворяйте брату двери! Бр-р, промёрз насквозь, как льдышка! Аннет, не прикасайся ко мне, ты простудишься насмерть! Аннет!!! Колька, сними её с меня немедленно, я весь ледяной! Да куда ж ты, дурак, сам на меня прыгаешь? Домна! И ты туда же?! Ну, только маменьки сверху недоставало!

Но Вера уже спешила из комнат с улыбкой и разведёнными руками.

– Серёжа, ну наконец-то! Мы уже не знали, что и думать! Ведь отпуск ваш кончается, а вас всё нет и нет! Право, сто раз подумаешь, прежде чем отправлять вас с комиссией…

– Вот, ей-богу, маменька, в кои-то веки ни в чём не виноват! – смеясь, оправдывался Сергей. – Такие метели, такие бураны – по двое суток приходилось на почтовых сидеть! Всю Калужскую губернию замело! Да ещё Стасовы не хотели меня отпускать! «Да зачем же вам, Сергей Станиславович, в Москву, когда вы прекрасно можете прямо от нас ехать в Петербург на наших лошадях!» Ох уж мне это провинциальное гостеприимство… Насилу я вырвался от мадам Стасовой и всего этого бабьего эскадрона!

– Серж!

– Прошу прощения – от очаровательных дам… Пахнущих нафталином и грибами! Ничего смешного, Аннет! Я теперь год не смогу в рот взять никаких грибных солений! А мне ещё пытались навязать пару жбанчиков с собой! Но зато время прошло недаром, и теперь… Александрин! Кузина, здравствуйте!

– Бонжур, Серж, – протяжно, в нос, произнесла Александрин, выходя из залы, – прямая как палка и с высоко задранным подбородком. Сергей прикоснулся губами к её холодным пальцам и почувствовал, что они чуть заметно вздрогнули.

– Как ваше здоровье, кузина? Не успели ещё простудиться? – спросил он таким неожиданно участливым тоном, что к нему изумлённо обернулись все – от Домны до княгини Веры. Удивилась и Александрин.

– Я… Нет, не простужалась… Благодарю вас, – с лёгкой запинкой, впервые не найдя подходящей светской фразы, отозвалась она. – Напротив, это вы вполне могли… Ну, слава богу, что всё благополучно. Вера Николаевна, мне распорядиться насчёт обеда?

– Да, прошу вас. – Вера не сводила внимательного взгляда с лица пасынка. – Серж, мне хотелось бы, пока у Федосьи всё готовится…

– Мне тоже нужно как можно скорее с вами поговорить, – нетерпеливо перебил её Сергей, проводив взглядом Александрин.

– Что ж, тогда прошу в кабинет.

– Маменька, надеюсь, за это время вы не просватали кузину? – спросил Сергей сразу же, как только дверь кабинета закрылась за его спиной.

– Разумеется, нет. – Вера в упор смотрела на него, забыв зажечь свечи. Крошечный огарок в её руке трещал и отбрасывал на обои прыгающие тени. – Как я могла это сделать, не дождавшись вас?

– Да мало ли… Я, признаться, боялся, что она совсем замучила вас своими припадками, и вы, утратив терпение… Фу-у-у, слава богу! – Сергей с облегчением бросился в скрипучее вольтеровское кресло. – Стало быть, не зря спешил. Но ведь Казарин этот по-прежнему у нас бывает?

– Каждый день! И они уже объяснились! – Вера взволнованно ходила по кабинету. – И он просил у меня руки Александрин три дня назад!

– И что же вы?..

– Попросила время на размышление, не зная, что отвечать! Александрин совершенно счастлива, даже рыдать перестала! Заставляет Домну каждый вечер гадать себе на картах, и всё ей короли марьяжные выпадают! А я уже сама на грани истерики…

– В жизни не поверю, – без улыбки сказал Сергей. – Но вижу, что вы совсем измучились. Жаль, право… Нас ждёт нервический припадок, какого эти стены ещё не видели.

– Боже, Серёжа, не пугайте меня! – Вера остановилась прямо перед ним. – Что вы такое узнали под Малоярославцем? Там хотя бы знают этого господина Казарина или это всё враньё – про два имения в Калужской губернии?

– Про имения – нисколько, они действительно имеются. Правда, как меня заверили, совершенно запущены и разорены: половина душ в бегах, остальные нищие. Если бы не приданое покойной жены…

– Так Казарин был женат?

– И овдоветь успел четыре года назад! Там ещё двое детей! Но не это самое худое! Уж право, и не знаю, как рассказать вам, чтоб прилично звучало…

– Серёжа, ради бога, говорите как есть, мне не пятнадцать лет!

– Извольте… Хотя история гнусная. Но, по-моему, чистая правда – мне несколько человек слово в слово повторили. Собственно говоря, обычное дело… Крепостная девка. Как мне рассказали, необыкновенной красоты была и хитрющая, как лиса. Казарин наш с ней несколько лет жил… И, похоже, тайно обвенчался.

– Та-а-ак… – Вера глубоко вздохнула. – Но как же этот господин в таком случае осмелился просить руки Александрин?!

– В том-то и дело, что насчёт женитьбы – ничего доподлинно не известно! Все говорят одно: Казарин дал этой Дашке или Глашке вольную – и на другой день она исчезла вместе с дворовым кучером! Шуму было много, искали – да не нашли. Казарин, говорят, пил горькую месяца два – и пьяным рыдал, что законную супругу навек утратил. Трезвым, правда, всё отрицал, но ведь пол-уезда эти завывания слышало! А разузнать наверное никак невозможно, потому что венчание, если оно и было, прошло тайно… И, скорее всего, в другом уезде. Вот такие, маменька, новости.

– Господи, какая гадость… Мерзость какая! – с отвращением сказала Вера. – Слава богу, что я не согласилась! Не хватало только, чтобы Александрин обручилась с женатым человеком и…

– Маменька, а вдруг всё-таки враньё – про женитьбу-то? – почти жалобно спросил Сергей, вставая и сам наконец зажигая свечи в большом шандале на столе. – Ведь как мы все надеялись избавиться от кузины хотя бы к весне… И снова разочарование?

– Серж, вы несносны! – взорвалась Вера, сжимая пальцами виски. – Право, нельзя же помышлять только о своём благополучии! Боже, надо же было такому случиться… именно сейчас, когда Александрин так счастлива… Я ведь вынуждена теперь отказать от дома господину Казарину… О-о-о, мерзавец, как он смел, как набрался наглости, чтобы вскружить голову девочке?!.

– Ему необходимо приданое Александрин, только и всего, – слегка обиженно сказал Сергей. – Растолкуйте это кузине. Убеждён, что вы найдёте правильный тон. Ведь, согласитесь, хуже будет, если Александрин выйдет замуж – а через месяц объявится законная казаринская супруга, брошенная кучером на произвол судьбы. И что тогда?

– Господи… – Вера упала в кресло и некоторое время молчала. – Что ж… Наверное, это и к лучшему. Благодарю вас, Серёжа, и простите мою резкость. Я, признаться, и не ждала от вашей поездки ничего хорошего, но услышать такое!.. Хорошо, что всё выяснилось, и теперь я с чистой душой откажу этому проходимцу. – Она вздрогнула. – Представить страшно, что могло бы случиться!

– Маменька… – робко начал Сергей. – Знаю, что я чудовищный эгоист и помышляю… Как вы выразились? Лишь о своём благополучии… Но нельзя ли объявить обо всём этом кузине после моего отъезда? Ей-богу, я не вынесу того, что здесь начнётся!

– К сожалению, медлить нельзя. Придётся… – Вера не закончила: в дверь просунулась голова Домны.

– Барин, обедать пожалуйте!

– С удовольствием! – Сергей поднялся.

Встала и Вера.

– Что ж, а я пойду к Александрин.

Беседа с приёмной дочерью прошла очень спокойно – к страшному изумлению Веры. Александрин выслушала всё молча, вытянувшись в струнку на стуле и стиснув руки на коленях. Вид у неё был совершенно отсутствующий, и растерянная Вера несколько раз даже приходила в сомнение: слышит ли её падчерица.