– Брось, показалось тебе, – неуверенно сказала подруга.

Флёна покачала головой, задумалась.

В Вариной комнатке было темно и холодно: с утра, торопясь к Емельяновым, хозяйка не успела затопить печь.

– Вы не разувайтесь, Андрей Петрович, всё равно нынче мыть полы буду, – устало сказала Варя, проходя внутрь. – Спасибо, что проводили… А теперь сделайте милость, ступайте! Я немного, совсем немного посижу и опять за дела примусь. Мне ещё много чего надо…

Она не договорила, заметив, что Андрей, стоя возле стола, разглядывает стоящий на нём карандашный портрет. Покраснев, Варя метнулась к столу, схватила истрёпанный лист бумаги и, смешавшись, неловко сунула его в ящик.

– Однако, исполнено мастерски, – тихо сказал Сметов. И, подойдя к растерянной, смущённой девушке, вдруг решительно взял её за обе руки. – Варвара Трофимовна… Варенька… Я знаю, что не имею права ни на какие расспросы и… и вообще ни на что не имею права! Но, если бы вы рассказали мне, кто этот человек… – он мельком кивнул в сторону ящика, куда отправился портрет. – Ведь, если он позволил себе взять такой тон с вами, значит…

Варя медленно покачала головой. Она не освобождала своих рук из ладоней Сметова, но по лицу её медленно ползли слёзы.

– Кто бы он ни был, он оскорбил вас, – глухо сказал Андрей. – Оскорбил тяжело и незаслуженно. Даже того немногого, что я успел услышать, достаточно, чтобы… Вы позволите мне объясниться с ним?

– Боже упаси! – испугалась Варя. – С какой же стати?

– На правах вашего друга и… – Андрей запнулся, и даже в сумраке комнаты стало заметно, как он покраснел. – Варвара Трофимовна, если более некому заступиться за вас, то… я всегда к вашим услугам!

Варя подняла на него полные слёз глаза, слабо улыбнулась.

– Спасибо вам, Андрей Петрович… Только я и сама за себя заступлюсь. Вы не думайте, я ведь не барышня, чтоб от каждого худого слова в обмороки падать. Наше дело крестьянское… Дух перевёл да дальше пошёл. Мне себя упрекнуть не в чем. Я батюшкиного имени не позорила и себя не роняла никогда. А коли кто-то тому не верит… Что ж, право имеет. И вы в голову не берите. Ещё не хватало, чтобы вы из-за меня… Нет, и думать забудьте!

– Но вы хотя бы не плачьте больше! – с горечью попросил Андрей. – Я не могу видеть, как вы… Из-за какого-то сукина сына!

– Неправда, вы не смеете! – запальчиво закричала Варя. – Вы же ничего не знаете!

– Так скажите, и я буду знать! – забывшись, заорал Андрей так, что Варя попятилась от него. Глядя на её испуганное лицо, Сметов опомнился:

– Простите… Варенька, простите меня. Вы и так расстроены, а я, болван…

– Ничего… Право, ничего, – прошептала Варя. Помедлив, она протянула студенту руку, и тот виновато сжал в ладони тоненькие пальцы.

– Не сердитесь на меня, Варенька. Конечно же, я ни на что не имею права. Но вы мне дороги, а с вами поступили несправедливо, и я…

– Да где же это вы на свете справедливость видели, Андрей Петрович? – с горькой улыбкой спросила его Варя. – Тятенька жизнь прожил – не увидал, так и умер, справедливости не встретивши. Вот и я теперь…

– Варенька, верить в такое нельзя, – уверенно заявил Андрей. – Справедливость в том, что вы сейчас – не в крепости, не в глухой деревне под началом невежественных господ, а здесь, среди друзей! Справедливость в том, что ваш талант растёт и крепнет! Что скоро, совсем скоро о вас заговорят! И мы все почтём за честь помогать вам! Что же касается меня лично, то я… Хотите, чёрт возьми, я вызову его на дуэль?! Этого вашего…

– Да угомонитесь вы уже! – с вымученной улыбкой отмахнулась Варя. – Сказано вам – пустое, не стоит…

– А коли пустое, так и не плачьте больше! – сквозь зубы велел Андрей.

– А я и не плачу. – Варя вытерла слёзы. – Ну? Видите? Сейчас посижу немного… ежели, конечно, вы меня в покое оставите… И делом займусь. А вы глупости из головы выкиньте. Подождите, там вас внизу ещё Фёкла ждёт не дождётся – внушение сделать!

– Это за что же?.. – опешил Сметов.

– Да за выпивку! Про которую обещано было, что – ни капли весь вечер! А на деле что вышло?! Вместе с господином Чепуриным так урезались, что мы втроём вас растолкать не смогли!

– Действительно, нехорошо вышло, – покаянно признал Андрей. – Варенька, мне, право, очень стыдно…

– Ничуть вам не стыдно! – со вздохом сказала девушка. – Баловник вы и есть, ветер в голове играет! Ступайте, Андрей Петрович… За слова ваши спасибо, я не забуду… А сейчас ступайте.

Некоторое время студент молчал, глядя в измученное лицо девушки. Затем бережно поднёс к губам её руку, повернулся и вышел. Как только за ним закрылась дверь, Варя бросилась на аккуратно застеленную кровать, отвернулась к стене, судорожно стянула на плечах платок и больше не шевелилась.

К досаде Сметова, во дворе его в самом деле дожидалась укутанная полушалком по самые глаза Флёна. Андрей сделал попытку незаметно пробраться к калитке, но решительная белошвейка бросилась ему наперерез.

– Андрей Петрович! Да стойте, за-ради господа! Ну? Что там Варенька наша?

– Уже не рыдает, но очень расстроена, – хмуро ответил тот. – Я бы не советовал тебе сейчас к ней соваться.

– Уж как-нибудь без ваших советов управимся! – фыркнула Флёна, но тут же её лицо стало серьёзным. – Андрей Петрович, тут дело-то такое… Вспомнила я этого господина-то! Который с утра приходил и Вареньку расстроил!

– Ты с ним знакома?! – изумился Сметов.

– Не с ним, а с матушкой его и с сестрой! Они же вчера у нас на вечере были! Княгиня Тоневицкая с дочерьми! И младший сынок княгинин был, а сегодня утром, стало быть, и старший явился! Я его всего раз у них в доме, в Столешниковом, и видела, когда заказанные кружева туда относила! Оттого и не сразу признала! Вот ведь штука-то какая!

– Тоневицкий… Тоневицкий… – медленно, глядя через плечо Флёны на скачущих по кустам воробьёв, повторил Андрей. – Так где, говоришь, они живут? В Столешниковом переулке?

– Ну да! Сразу за церковью, дом Иверзневых! Большой такой, зелёный, и на воротах…

– …жестяной петух прибит, – закончил за Флёну Сметов. И, не глядя больше в её удивлённое лицо, быстро, не оборачиваясь, пошёл со двора.


… – И я не понимаю, не понимаю, чем заслужила такое отношение к себе! Да, я ем ваш хлеб! Живу здесь из милости! Вы никогда не любили меня, не хотели моего счастья и… и… и… ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

– Александрин, вы несносны, – устало сказала княгиня Вера, опускаясь в кресло напротив кровати, на которой самозабвенно рыдала её старшая падчерица. В ответ раздались ещё более отчаянные всхлипы, переходящие в судороги.

В дверь просунулось озабоченное лицо Аннет:

– Маменька, ну что? Воды принести или солей?

– Ничего не надо, ступайте. Скоро кончится само. Как всегда.

Аннет исчезла. Княгиня Вера встала, сделала несколько шагов по комнате и, остановившись у окна, за которым валил снег, негромко сказала:

– Александрин, выбирайте. Или я сейчас оставляю вас здесь, еду с Аннет и Nicolas к Гагариным, а оттуда – в театр, и вы можете закатывать концерты хоть до самого утра в пустом доме… Или вы берёте наконец себя в руки.

– Вы меня н-н-ненавидите!..

– Как вам угодно. Но не могли бы вы обвинять меня более спокойным тоном? Это ваш четвёртый скандал на этой неделе, а ведь ещё всего только пятница! Всё это, наконец, становится утомительно. Пожалуй, правы были те соседи, которые говорили мне, что вы из-за слабого здоровья не выдержите сезона в Москве. Следовало оставить вас в Бобовинах и…

– Да! Да, да, да! Запереть в этих ваших Бобовинах навечно! Превратить в сушёное яблоко, сгноить, как в тюрьме! Сделать приживалкой-ключницей! Что, ну что вам мешает выдать меня замуж?! Вы раз и навсегда избавились бы от моего присутствия, которое вас так раздражает!

– Александрин, всему есть предел. Вы совершенно перестали держать себя в руках, и это замечают уже не только ваши домашние. Я ещё раз повторяю вам. Пока не придёт ответ на моё письмо в Калугу, я не дам согласия на ваш брак с господином Казариным!

– Да для чего же, для чего ж нужно это письмо?! Алексей Порфирьевич – порядочный человек, дворянин, близко знаком с графом Ганицким! У него семьсот душ в Малоярославецком уезде, и…

– …и обо всём этом мы знаем только с его слов. Не скрою, манеры господина Казарина производят впечатление, и он, возможно, искренне увлечён вами, но…

– «Возможно»! Как будто вы можете иметь понятие об искренности, о настоящих чувствах! Как будто вы способны на…

– …но всего этого недостаточно, чтобы устроить вашу жизнь, – словно не слыша выпада падчерицы, ровным голосом продолжала княгиня Вера. Она чувствовала, что терпение её на исходе, и из последних сил старалась не повышать тона. – Я дала клятву своему покойному супругу. А тот в своё время дал её вашему умирающему отцу. Я отвечаю за ваше счастье и не могу позволить вам выйти замуж за человека, которого и вы, и я знаем лишь несколько недель. Более того, спешка господина Казарина мне странна…

– Разумеется! Разумеется! Вам всё странно, что дышит любовью! Вам дико настоящее чувство! Вам подозрительны порывы души! Вы никогда в жизни не испытывали ничего подобного, и я, попав к вам в рабство…

Бешено хлопнула входная дверь. Через комнату, грохоча мёрзлыми сапогами, не сняв шинели, с которой на паркет осыпались комья снега, пролетел Сергей Тоневицкий. Прежде чем княгиня успела остановить его, он легко, как тряпку, сдёрнул с кровати пискнувшую Александрин и несколько раз с силой тряхнул её. Мгновенно наступила тишина. Перепуганная воспитанница княгини обвисла в руках сводного брата, открывая и закрывая рот, как вытащенный из воды карась.

– Très bien, – тихо сказал Сергей, приблизив бледное от бешенства лицо к испуганной мордочке Александрин. – Вот, оказывается, лучший способ заставить вас замолчать! Ваши вопли слышны на улице, и дворник Яким с восторгом слушает их! Даже о метле своей забыл! Но более я ему не доставлю такого удовольствия, кузина! Если вы ещё раз позволите себе говорить с матушкой в таких выражениях, я разобью вам голову о стену! И голова расколется тут же, ибо совершенно пуста! И все в этом доме наконец вздохнут спокойно! Вам понятен смысл моих слов? Или для убедительности повторить по-французски?!