– Что ж, Михаил Николаевич… Коль вам нечем более себя занять – прошу в лазарет. Но предупреждаю – это не московская больница. Действительно – грязно, вонюче и вшиво.

– Сделаем лучше.

– Мда?.. Ну, бог в помощь. Денег, однако, не дам. Я не вор и прибылей по карманам не прячу. Но и отдавать их на пустяки тоже не намерен. У меня своё начальство, всё хозяйство подотчётное и…

– Никаких денег и не надо. Нужно только, если не пожалеете, несколько баб – отмыть лазарет хорошенько и в дальнейшем поддерживать чистоту. Всё остальное я налажу сам. Я хотел вас попросить, если возможно, ещё об одном одолжении. От моей квартиры до завода идти довольно долго… нельзя ли мне при лазарете какую-нибудь комнатёнку занять? Я неприхотлив, мне много места не надо. Просто чтобы не тратить время на ненужную беготню по утрам и вечерам.

– Да чем же вам отец Порфирий не угодил?! – непритворно изумился Брагин. – Уж, казалось бы, так рад был, что учёный человек из столицы у него поселился! Матушка его в восторге, поповны – те и вовсе… Ведь в экий цветник вы попали, Михаил Николаевич! Шесть девиц – и все на выданье! Даже весьма на выданье…

Брагин говорил абсолютно серьёзно, но в его тёмных глазах скакали весёлые искорки. Михаил улыбнулся в ответ – слегка смущённо.

– Я это тоже успел заметить. По-моему, я только шуму лишнего наделал в почтенном семействе, а я… мне… Удобнее было бы просто находиться постоянно при лазарете. Вот и всё.

– Ну, как знаете. Место найдётся. Однако странный вы молодой человек… – Тёмные глаза испытующе взглянули на Иверзнева из-под тяжёлых век. Тот посмотрел в ответ спокойно и прямо, чуть улыбнулся. Брагин, в очередной раз пожав плечами, вернулся за свой стол, сел (дубовый стул сердито скрипнул) и положил на зелёное сукно огромные руки со сбитыми костяшками пальцев.

– Ну что же… воля ваша. Квартиру вам подготовят быстро. Сможете хоть завтра переехать. Прежних фельдшеров, однако, оставьте. Они, конечно, выпивохи, но в здешнем народце поболе вашего разбираются. Думается, полезны будут.

– Как вам угодно. Я и не собирался никого гнать.

– Скажите, Михаил Николаевич… Вы ведь с отличием курс должны были окончить?

– Должен был, – с едва заметной иронией в голосе ответил Михаил.

– В таком случае и я хотел бы просить у вас одолжения.

– Разумеется, всё, что смогу.

– У меня, видите ли, дети… Дочь в Иркутске в пансионе обучается, а Алёша здесь, при мне… И не могу никуда его отправить, поскольку болен сынок мой. Летом-то, слава богу, ничего, а как к зиме дело – просто с ног валится! Обмороки какие-то, голова кружится… Показывал докторам в Иркутске, говорят – болезнь сердца. А Алёшке всего-то десять лет! Я в эти годы не знал, где оно, это сердце, и находится в организме! Началось у него, однако, недавно, три года назад… После смерти супруги моей. Очень он мать любил… – Брагин говорил медленно, словно с трудом выбирая слова. Его лоб перерезала глубокая складка. – Так вот я хотел бы попросить вас, господин Иверзнев, – не изволите ли вы Алёшку осмотреть?

– Конечно, я готов, всей душой… – слегка растерянно сказал Михаил. – Но, боюсь, у меня мало опыта… Тем более что врачи из Иркутска уже видели вашего сына. Впрочем, я, конечно, выполню вашу просьбу. И если смогу чем-то помочь…

– Идёмте, – не дослушав, отрывисто сказал Брагин, и оба встали. Покинув кабинет, прошли через большие тёплые сени, устланные половиками. Возле дальней двери им навстречу легко поднялся невысокий, но очень стройный и ладно сложенный кавказец с узким, замкнутым лицом. На нём был пыльный и рваный бешмет, перетянутый красным кушаком, из-за которого торчал огромный кинжал. За спиной кавказца, на пестрядевом половике, лежало разобранное ружьё. При виде Брагина он коротко поклонился, а на Михаила уставился недоверчивым угрюмым взглядом.

– Сиди, Хасбулат, это доктор к Алёшке, – бросил на ходу начальник завода, и кавказец снова бесшумно опустился на пол. Михаил, проходя мимо него, с изумлением кинул взгляд на оружейные части, но ни о чём не решился спросить.

Комната брагинского сына была маленькой: свеча в медном шандале освещала её почти целиком. Войдя внутрь вслед за Брагиным, Иверзнев увидел у окна некрашеный стол с шахматной доской, там же – сваленных в кучу солдатиков, в углу – старую лошадку-качалку. На полке стояли книги. Несколько из них, раскрытые, валялись на столе рядом с шахматами. На стене висел портрет молодой женщины. Изразцовая печь в углу источала ровное тепло. Большая кровать была расстелена, и в постели под пуховым стёганым одеялом сидел мальчик лет десяти. Он удивлённо посмотрел на гостя.

Алёша Брагин ни капли не был похож на отца. С бледного до синевы, тонкого, болезненного личика смотрели огромные, прозрачные серые глаза. Взгляд мальчика был внимательным, умным и грустным – как у взрослого, много видевшего человека. Рядом с ним на одеяле лежала раскрытая книга. Михаил машинально пригляделся: это была карамзинская «История государства Российского».

– Алёша, поздоровайся, – ласково сказал Брагин, подводя Михаила к кровати сына. – Это наш новый доктор заводской, Михаил Николаевич Иверзнев. Он сейчас тебя посмотрит.

– Здравствуйте, господин доктор, – вежливо сказал мальчик. – Право, вам не стоило беспокоить себя.

– Рад нашему знакомству, Алексей Афанасьевич, – серьёзно, как взрослому, ответил ему Михаил. – Никакого беспокойства быть не может, осмотр займёт совсем мало времени. И вы вернётесь к своему занятию. Вам нравится история?

– Очень! Так интересно! Жаль, что у меня лишь один том… И тот чудом ко мне попал. – Мальчик, повинуясь просьбе Иверзнева, снял рубашку, обнажив неожиданно сильный и стройный торс. – У отца Порфирия нашёл, а тому после одного квартиранта осталось… Я так просил поискать, нет ли остальных, – не оказалось, к несчастью.

– У меня есть, – сообщил Михаил, с помощью роговой трубки старательно выслушивая грудь маленького пациента. – Дышите… Ещё… Ещё, пожалуйста… А теперь не дышите… У меня все шесть томов, и я готов их вам предоставить, если ваш папенька позволит.

– Разумеется! – Худенькое лицо Алёши просияло. – Спасибо, спасибо большое! Так скучно, знаете, лежать целыми вечерами напролёт… Папа, ты ведь разрешишь?

Брагин молча, с улыбкой смотрел на сына. И в улыбке этой было столько нескрываемой любви и горечи, что Иверзнев едва подавил вздох.

– Каков же ваш вердикт, Михаил Николаевич? – отрывисто спросил начальник завода, когда они покинули комнату Алёши и вновь оказались в кабинете с дубовым столом.

– К сожалению, вряд ли смогу что-то добавить к выводам местных докторов, – не сразу отозвался Михаил. – Аритмия, да, имеется. Перебои в сердце есть. И если, с ваших слов, случаются обмороки и долгие приступы слабости, то… Мне, право, жаль, что не могу вас обнадёжить.

Брагин потемнел. Коротко сказал:

– Благодарю вас.

– Но не следует вовсе терять надежды! – торопливо добавил Иверзнев. – Медицина, знаете, ошибается часто, и…

– Мать его от того же самого умерла, – хмуро перебил Брагин, и Михаил растерянно умолк. Чуть погодя сказал:

– Я обещал Алексею Афанасьичу книги. Вы позволите прислать сегодня же?

– Мал он ещё для Афанасьича-то, зовите Алёшкой, – усмехнулся Брагин, и мучительная складка на его лбу разгладилась. – Разумеется, присылайте. Верней, сами и занесите, жду вас ужинать нынче вечером. Вы, я вижу, Алёшку-то заинтересовали сильно. Он у меня книжник этакий, всё что-то новенькое просит да вопросы задаёт. А у меня, признаться, не всегда время на него есть. Коли не почтёте за труд, заходите с ним поболтать изредка. И он, и я рады будем.

– Буду счастлив, – улыбнувшись, согласился Михаил. – В таком случае не смею более вас задерживать… и… последняя просьба, если позволите.

– Слушаю вас.

– Вместе со мной по этапу прибыли две женщины. Силина Устинья и цыганка Мурашкина Катерина. Так сложилось, что с Устиньей я знаком ещё с Москвы, а с цыганкой имел удовольствие не раз беседовать во время следования по этапу.

– Подождите… припоминаю, – наморщил лоб начальник завода. – Силина вместе с братьями Силиными, один из которых стал ее мужем, по документам прежним, кажется, Шадрина, убила управляющую имением, а Мурашкина… у неё покушение на земского исправника?

– Примерно так, – помедлив, подтвердил Иверзнев. – Так вот, обе женщины – отличные травницы. Устинья в своей деревне лечила пол-уезда, и я сам имел возможность убедиться в её способностях. Катерина же, как она сама говорит, «лесной человек» и в травах тоже отменно ведает. Сейчас обе они работают на заводе, таскают воду в упряжке с прочими. Я осмелюсь просить, если это возможно, перевести обеих в лазарет. Они могут быть мне там весьма полезны. Устинья привезла с собой целую копну всяческой травы, отдала мне на сохранение и сушенье. А я боюсь без неё перепутать что-нибудь, и вообще… А весной-летом снова начнётся травный сбор, и тут уж я без этих баб как без рук! Сам-то я, в отличие от них, человек отнюдь не лесной!

– Стало быть, Устинья, которая по мужу Силина, и Катерина Мурашкина… – Некрасивое лицо Брагина было абсолютно серьёзным. – Что ж… Если у них, по вашим словам, такие исключительные способности, то извольте, я пришлю их вам. Пока что можете распоряжаться в больнице на ваше усмотрение. А вечером жду вас в гости. Уверен, что и сын будет в нетерпении.

– Благодарю вас, – Михаил поднялся, коротко поклонился. Уже подойдя к порогу, спросил: – Скажите, а вашего горца там, в сенях, действительно зовут Хасбулат?

– Он черкес, – уточнил Брагин. – И настоящего его имени вам нипочём не выговорить. Мне, впрочем, тоже. Хасбулатом – это я его окрестил. Он, изволите видеть, у себя в ауле жену зарезал из ревности. И соседа, который эту жену пытался украсть. Хасбулат у меня при Алёшке состоит, я им полностью доволен.

– Понятно, – слегка растерянно сказал Иверзнев. – В таком случае – до вечера, Афанасий Егорович.

Когда за Михаилом закрылась дверь, Брагин недоверчиво усмехнулся, пожал плечами. Встал и, сделав несколько шагов по кабинету, снова глубоко задумался у окна.