— Машка, Машенька, ты вернулась?! — Оксана легко поднялась из кресла и подбежала к ней.

— Да, — отозвалась та, придирчиво рассматривая цветочный горшок. — Как тебе кудрявая венгерская травка? Здорово, правда? Это сейчас она еще только-только взошла, а через пару недель такие побеги пустит!..

У венгерской травки действительно пока был совсем непрезентабельный вид. Круглые, зеленые, похожие на крошечные диванные подушки листики тонкими пальчиками черенков цеплялись за основной стебель, бледно-зеленый и худосочный. Всего таких стеблей из горшка торчало пять или шесть. Горшок до смешного напоминал голову лысеющего мужчины с жалкими остатками волос.

— Кстати, я очень тебе рада. И еще у меня для тебя есть хорошие новости, — точно таким же тоном добавила Маша. — Пойдем поговорим в комнату отдыха. Заодно и кофейку выпьем.

Оксана обернулась и с мстительной радостью заметила, как неизменно куцый хвост на голове Стропилиной обиженно мотнулся в сторону. Когда Вике что-то не нравилось, она обычно вот так нервно дергала шеей. Сейчас ей было обидно оттого, что двое разговаривающих в комнате слишком явно намекали на нежелательность продолжать разговор в ее присутствии и собирались уединиться. Впрочем, очень скоро она снова преисполнилась спокойного величия человека, читающего Германа Гессе и упивающегося сознанием этого факта…

Белый мулинексовский чайник закипел за пару минут. Маша достала из тумбочки две кофейные чашечки и новую, нераспечатанную банку «Нескафе».

— Так вот, подруга, — закинув ногу на ногу, она устроилась на плетеном стуле и чайной ложечкой принялась прорывать фольгу на банке, — контракты всегда были и никуда не девались. Я, когда вышла из отпуска, журнал просмотрела и ахнула: ни фига себе, думаю, Плетнева-то уже черт знает сколько времени не работает! Может быть, что случилось?.. А потом девки мне сказали, что ты несколько раз приходила, наверное, насчет договора. Ну тогда я сразу поняла, что это Стропилина постаралась… Вот знаешь, Бог — он все-таки все видит! Потому она и замуж никак сходить не может, раз такая стерва!

— Ну ты скажешь тоже: «замуж сходить»! Прямо как в туалет! — усмехнулась Оксана.

— А что? Некоторые, как в туалет, и ходят: фьють — и снова не замужем… Кстати, когда у тебя регистрация?

— Ой, уже через месяц, а еще ничего не готово, и денег нет, и проблем выше крыши…

Маша аккуратно, стараясь не просыпать на стол, положила в каждую чашку по ложечке кофе и тонкой струйкой принялась наливать кипяток. Оксана смотрела, как внутри чашечки вместе с ароматной темно-коричневой жидкостью поднимается легкая кремовая пенка, и думала почему-то о «фирменных» домашних тортах маминой соседки сверху Марии Григорьевны, а еще о том, что она такие торты печь не умеет, но к официальному началу семейной жизни надо бы подучиться.

— Странные вы какие-то! — задумчиво произнесла Маша, отхлебывая кофе и болтая ногой в легкой замшевой лодочке. — Вроде бы уже два года вместе живете и вдруг решаетесь пожениться, когда финансовое положение нестабильное да еще, как ты говоришь, проблемы. Ну пожили бы еще немного «во грехе», ничего бы не изменилось.

— Ну это как сказать! — Оксана тоже отпила кофе и с неудовольствием посмотрела на яркий след ее красной губной помады, оставшийся на полупрозрачном фарфоровом крае чашечки. — Скоро «грех»-то всем заметен будет. Вот мы и решили, как это говорится, спасти мое честное имя!

Некоторое время Маша растерянно молчала, и Оксана подумала, что ее глупейшее заявление может быть расценено как серьезное, но тут подруга наконец весело рассмеялась.

— Ну ты даешь, Плетнева! — Маша согнутым пальцем вытирала выступившие в уголках глаз слезинки. — Стыд, значит, прикрыть решили? Залетела, и под венец?

— Ага! Залетела. Позор-то какой, да?

— Это уж точно, позор! И откуда ты взялась такая безнравственная?

Оксана достала из сумочки салфетку и аккуратно промокнула губы:

— Нет, если серьезно, то это, конечно, не из-за ребенка. То есть, из-за ребенка, но… В общем, мы все равно бы поженились, но откладывать могли бы до бесконечности. А так повод нашелся… А что касается финансовых проблем, то они никуда не денутся. Одни кончатся, другие начнутся. По-моему, Потемкин никогда не будет нормально зарабатывать, он просто не ставит такую цель — добывать деньги. Нет, мне-то он, конечно, говорит, что семью обеспечит, чтобы я не волновалась, но… Понимаешь, Маша, может быть, он сам в это и верит, только я знаю его слишком хорошо. Он и за бесплатно готов своих старушек оперировать. Конечно же, долг врача, клятва Гиппократа! Я все понимаю…

— Ладно, — Маша мягко коснулась ее руки, — не заводись, Оксанка! Твой Потемкин — далеко не самый худший вариант, один у него недостаток — слишком красивый. Если бы ты не была такая же, я бы, наверное, не посоветовала тебе выходить за него. Как говорится, «красивый муж — общий муж». Но это я так, к слову… Самое смешное, что я собиралась тебя успокоить. Успокоила, называется! А вообще ты никого не слушай, живи счастливо и кушай фрукты. Тебе сейчас нервничать нельзя… Кстати, срок-то какой?

— Десять недель, мы уже большие, — Оксана тихо улыбнулась.

— Ох, большие!.. А мама-то знает?

— Знает! Уже и соску купила и какой-то мяч синий. Я ей говорю: «Мам, ну когда еще он с этим мячом играть сможет?» А она, естественно: «Вырастет, и не заметишь!»

— Вот это точно, — Маша покачала головой. — Вроде бы недавно Аринка совсем крошечная в кроватке лежала, а теперь я уже и забыла, как все это было. Так хочется твой животик потрогать, послушать там, как малыш шевелится.

— Ну, потрогай.

— Господи, да сейчас-то что еще там услышишь! Вот когда уже месяцев шесть будет, тогда интересно. Я помню, у меня платье было из тонкого бирюзового трикотажа, и когда Аринка внутри ножками дергала, по платью прямо волны шли, как по синему морю… Эх, сколько сейчас и специальных магазинов для беременных, и детского питания, и памперсов всяких, рожай — не хочу!

— Ну, да. И где бы еще денег на все это взять, чтобы не выбирать, какие памперсы подешевле, а просто пойти и купить те, которые нравятся, хоть французские, хоть американские.

Оксана чувствовала, как внутри ее глухой волной поднимается раздражение. Ну, почему, почему разговоры и о свадьбе, и о ребенке неминуемо сводятся к деньгам? Может быть, оттого, что она такая — приземленная, корыстная? Но почему плохо быть корыстной? Почему плохо стремиться иметь стильную одежду, красивые игрушки для ребенка? Почему стыдно даже думать об этом? Разве лучше приходить в «Детский мир» и сдавленным, пристыженным шепотом объяснять малышу, что игрушечную розовую пантеру ему не купить, потому что нет денег? Разве лучше видеть, как он плачет и тянет к витрине ручки? Почему стыдно иметь столько денег, сколько нужно, чтобы быть от них свободным?

Кофе остыл и почему-то начал горчить. Она с силой поставила чашку на прозрачный столик, остатки бурой жидкости плеснулись через край. Маша достала из тумбочки салфетку и принялась промокать лужицу. Смотреть на Оксану она избегала, видимо, понимая, что сама невольно стала причиной ее расстройства.

— Слушай! — Маша вдруг замерла с салфеткой в руке. — Какая же я дура, а? Я же о чем с тобой хотела поговорить, о хороших новостях! Заболтались, и все из головы вылетело… Для тебя есть работа, контракт на две недели. Я как раз собиралась тебе звонить!

— Спасибо, — Оксана сдержанно улыбнулась. Нельзя сказать, что новость поразила ее до глубины души. С того самого момента, когда Маша вышла из директорского кабинета со своей венгерской травкой, она почему-то не сомневалась, что работа будет. Тирания Стропилиной закончилась, значит, автоматически отпадет проблема денег на поездку в Голицыно и вообще денежная проблема, по крайней мере, на месяц.

— Ну так вот, — с энтузиазмом продолжила Маша. — Контракт, значит, на две недели. Клиент — англичанин, жаждущий пошляться по Москве и посмотреть достопримечательности. Специальной лексики не надо, ничего не надо. Броди с ним возле Мавзолея и болтай о погоде в России. В общем, работка — не бей лежачего… Но самое главное даже не это! Мы тут с девчонками подумали, что будет грандиозная хохма, если отдать этот контракт именно тебе.

— Это почему? — Оксана слегка приподняла одну бровь.

— Да потому что этого англичанина нужно видеть! Нет, нормальный мужик лет сорока, довольно привлекательный, но какой-то весь правильный, до мозга костей. Даже оправа очков у него не просто элегантная, а правильно-элегантная. И галстук, и носки, и трусы, наверное… Знаешь, какого переводчика он желал бы иметь? — Маша сделала строго-сосредоточенное лицо и, явно передразнивая скупую мимику англичанина, проговорила: — Женщину до сорока лет, хорошо владеющую языком, умную и приятную собеседницу, умеющую достойно держаться в обществе… Прикинь, какой портретик, а? Так и представляется старая крыса с ротиком куриной попкой и обязательно в строгом твидовом костюме! А теперь представь, какой будет эффект, когда он увидит тебя? Нет, ты не представляешь, потому что его не видела: такой преснятины у нас давно не было.

Реакция мужиков на Оксану до сих пор была интересна, пожалуй, только девчонкам из агентства. Сама она уже прошла и период радостной гордости, и эпоху усталости, почти ненависти к прилипающим к ней взглядам. Теперь все это не будило в Оксане почти никаких чувств, скорее воспринималось нормально, автоматически, как некий безвкусный, но полезный допинг, необходимый для нормального функционирования организма. Но огорчать так явно радующуюся и предвкушающую развлечение Машу не хотелось. По этой причине Оксана попыталась изобразить на лице подобие интереса. В конце концов, она шла сюда, почти не надеясь получить работу, а как только получила, впала, видите ли, в апатию.

— А вы не боитесь, что он заявит о своем неудовольствии из-за того, что агентство не выполнило его требования? — прищурилась она.