— Все равно что-нибудь помешает, — Оксана упрямо покачала головой. — Я вот лежу и смотрю на твои ноги…

— А что ноги? — Андрей подтянул босую ступню по серому паласу ближе к креслу и с преувеличенным вниманием принялся рассматривать ее, шевеля пальцами.

— У тебя большой палец на ноге длиннее всех остальных. По народным приметам, это значит, что ты будешь в семье главным и жену будешь держать в ежовых рукавицах. А я смотрю и думаю: неужели ты сможешь держать меня в ежовых рукавицах? Неужели ты сможешь мной командовать? Да и вообще командовать хоть кем-то? Ты, конечно, очень талантливый, но в первую очередь честный и исполнительный врач. Тебе скажут: надо, Андрюха, — и ты, понурив голову, согласишься… Я вот просто чувствую, что десятого октября у твоего Гриценко найдутся какие-нибудь срочные дела, и его плановые аппендициты придется вырезать тебе. Так или нет?

— Не так, — Андрей улыбнулся. — Все уже решено. Да здравствует подмосковное Голицыно, бар с коктейлями, и люкс, запирающийся на ключ от несвоевременных визитов горничной!.. Иди сюда. — Он привстал с кресла и протянул ей навстречу руки. Оксана скатилась с дивана, поправила на бедре завернувшуюся кружевную оборку французских трусиков и прыгнула к нему на колени. Андрей коротко и ласково поцеловал ямочку между ее ключиц, потом пополз губами вверх по шее.

— Ай, щекотно! — рассмеялась она, запрокинув голову и глядя в высокий потолок, по-хорошему уже требующий новой побелки. В целом квартира у Андрея была довольно приличная: добротная, «сталинская», с двумя просторными комнатами и огромным холлом, но хороший ремонт ей бы не помешал. Оксана подумала, что теперь, когда они официально распишутся, надо будет начать откладывать деньги со своей работы в «Арбате» и все-таки браться за переклейку обоев и перепланировку ванной комнаты. В агентстве «Арбат», предоставляющем иностранным группам и туристам-одиночкам переводчиков, владеющих европейскими языками, платили, конечно, неплохо, но вот работы на всех числящихся в штате бывших студенток иняза часто не хватало. Последний раз Оксана работала аж в июле со старой француженкой, ностальгирующей по Родине своих предков. И с тех пор до сентября пусто. Конечно, она понимала, почему так происходит, почему не дают контрактов, хотя и английский, и французский у нее едва ли не лучшие в агентстве. Просто ушла в отпуск веселая и белозубая диспетчер Машенька, обычно подсовывавшая ей выгодные договора. Машенька не завидовала ее красоте, хотя сама на вид была довольно серенькой. Но она прекрасно понимала, что положительный отзыв клиента — большой плюс для фирмы. А вот уже полтора месяца сидящая на ее месте Вика Стропилина не без ехидства отвечала на Оксанины вопросы о работе:

— Нет, для тебя ничего нет. Клиент желает иметь дело со скромной, обаятельной деловой девушкой, умеющей вести себя тактично и не лезть на передний план.

Оставалось только кусать губу: спорить со Стропилиной было бесполезно, Машенька грозилась уйти в декрет, и кто знает, будет ли вообще работа, если эта мымра останется на ее месте. Она понимала, что Вика завидовала ее роскошным натурально-белым волосам, ее фигуре с тонкой талией и стройными округлыми бедрами, ее глазам, наконец, не требующим ежедневного накладывания килограммов туши…

— Слушай, — Оксана осторожно высвободилась из становившихся опасно жаркими объятий Андрея, — ты не будешь обижаться, если я займу немного денег у знакомых… Ну для поездки… Просто мне хочется, чтобы мы чувствовали себя там совершенно свободными и ничем не стесненными.

Он опустил голову, но она успела заметить, как на лицо его набежала серая, пугающая тень, и тут же поспешила смягчить ситуацию шуткой:

— Ну как «новые русские»: хочу пончик — пожалуйста, пончик, хочу колу — пожалуйста, колу, хочу…

— Оксана, — Андрей посмотрел на нее с укоризной, — неужели ты не чувствуешь, как меня обижаешь? Я — мужик, понимаешь, мужик! И должен, обязан обеспечивать семью. Я сам найду деньги, не твоя забота. Это твой день рождения, в конце концов!

Она молчала, понимая, что нечаянно сделала ему больно, и что оправдываться теперь глупо. Молчал и он, уже без прежней страсти и даже как-то равнодушно обнимая ее за талию. За окнами начинала потихоньку оживать улица, народ энергично стекался к метро и так же энергично из него выплескивался. В церкви зазвонили колокола.

— Понимаешь, — Андрей поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза, — нужно потерпеть, совсем немного потерпеть. Скоро строители сдают новый корпус, клиника расширяется, говорят, будет новое оборудование и новые оклады… Ну не могу, не могу я оставить эту работу, я люблю ее, в конце концов!

— Да я вовсе не хочу, чтобы ты уходил из больницы! — Оксана порывисто прижалась к его плечу. — Это вовсе не важно, сколько у нас сейчас денег. Главное, они потом будут, ведь будут, правда? Я же понимаю, что тебе хочется делать мне дорогие подарки, водить по ресторанам и ночным клубам. Это все будет, а сейчас я могу подождать.

— Ах ты мой дорогой бриллиант, требующий роскошной оправы! — Он усмехнулся и собрал в пучок ее густые, мягкие волосы. — Все будет, я тебе обещаю. Только подожди, а?

Оксана виновато кивнула, сползла с его коленей на пол и счастливо пробормотала:

— Глупый, глупый Потемкин, конечно же, я подожду! Я так люблю тебя, просто ужас, — и, склонив голову к плечу, добавила: — Если бы ты только знал, Андрюшка, какой ты красивый…

— И умный! — голосом кота Матроскина подхватил он. — И еще на машинке крестиком вышивать умею…

В форточку потянуло совсем уже холодным северным ветром. Оксана посмотрела за окно: небо было скучным и пасмурным. Похоже, сентябрь к своему яркому пурпурно-золотому наряду решил добавить немного модного в этом сезоне серого цвета. Она поднялась с паласа и потянулась за лифчиком, висящим на подлокотнике дивана. Лифчик был ее любимый, греческий, с удобными чашечками и тоненькими бретельками. Оксана вдруг подумала, что скоро нужно будет покупать совсем особые бюстгальтеры. Один такой, с мягкими вкладышами для молока, она видела недавно в специализированной аптеке на Бауманской, но стоил он очень даже не слабо. Конечно, с аванса по любому договору таких можно было позволить себе «великое множество», но ведь еще нужен ремонт, хорошие, а не купленные по случаю коляска и кроватка. А пеленки, а чепчики, а распашонки? Тем более что оплачиваемый отпуск агентство ей явно не предоставит. Значит, нужно жить тем, что удастся заработать сейчас. Экономить на всем и откладывать на ребенка. Да, хорошо было бы, если бы сдача этого нового корпуса открыла для Андрея какие-то перспективы… Ну хоть какие-нибудь!

Потемкин подошел сзади и накинул на ее плечи длинный шелковый халат.

— Ты опять думала о малыше? — спросил он с особенно мягкой нежностью. — У тебя взгляд был такой чудесный, словно внутрь себя устремленный. Как будто ты о чем-то главном думала, о таком… ну не знаю, как сказать…

Оксане вдруг стало неловко из-за того, что она, как старая скупая старуха, озабочена деньгами. Неловко из-за того, что Андрей опять думает о ней лучше, чем она того заслуживала. И сквозь горячую волну стыда, подкатывающую к горлу, тоненьким ледяным лучиком прорезалась обида. «Да, я могла бы думать только о тебе и будущем малыше, я могла бы быть прекрасной и возвышенной, ходить в театры и концертные залы, рассуждать о модных книгах, если бы мне не нужно было придумывать, как угодить этой дуре Стропилиной, — мысленно рассуждала она. — Если бы мне не нужно было слушать ее дурацкие разговоры и молча пропускать мимо ушей всякие гадости в надежде на то, что она все-таки подкинет договорник. Потому что будет «договорник» — будут деньги, а не будет «договорника» — будет опять только этот расстеленный диван и бесплатные прогулки при луне в соседнем парке. А мне, между прочим, витамины нужно жрать в немереных количествах!»

— Да, я думала о малыше, — произнесла вслух, — а еще о нашей свадьбе. Регистрация через месяц, а мы еще не решили, где будем отмечать, кого пригласим.

Андрей подошел к ней вплотную и, скрестив руки на груди, внимательно посмотрел в лицо:

— Что случилось? Говори, что случилось! И не вздумай выкручиваться, я же чувствую, что у тебя голос стал какой-то не такой.

Глаза его были такими родными и такими озабоченными, что Оксана, не выдержав, вдруг расплакалась.

— Прости меня, Андрюшка, — всхлипывала она, пряча лицо в ладонях и одновременно пытаясь пальцем убрать из уголков глаз остатки вчерашней туши, — просто я в последнее время стала какой-то злой, ужасной, мерзкой! И все из-за этой жизни… Понимаешь, ты — хороший хирург, я — неплохой переводчик, а вынуждены влачить какое-то жалкое существование. Я рада бы не думать о деньгах, но я хочу просто всегда знать, что они есть. Я хочу потратить свою жизнь на то, чтобы любить тебя, радоваться тебе, быть с тобой, а не подсчитывать скрупулезно, сколько килограммов помидоров можно купить до зарплаты: два или полтора? По-моему, это так естественно! Почему же могут нормально, достойно жить только те, кто непосредственно занимается бизнесом? Почему их жены, унылые крыски с короткими ногами, одеваются от Прады и Сони Рикель, а мне нельзя? Я ведь тоже уже через десять лет буду старая!

Он прижал ее к себе и погладил по затылку, как испуганную девочку:

— Ничего, маленькая, все будет хорошо, поверь мне! Я сделаю так, что ты не будешь никому завидовать… А сейчас немедленно прекрати рыдать, тебе нельзя! И не забудь принять витамин Е в капсулах.

Через десять минут Оксана, уже умывшаяся, одетая и слегка подкрашенная, сидела на кухне. Андрей заваривал чай, время от времени озабоченно поглядывая на часы: до начала его дежурства в клинике оставалось всего минут сорок. А она смотрелась в маленькое круглое зеркальце на красной подставке. Наклоняя и поднимая голову, находила в нем отражение то своих высоких скул, то чуть припухших от недавнего плача и поцелуев губ и думала, что даже в этом простеньком горчичного цвета жакетике с золотыми пуговицами выглядит в тысячу раз лучше многих дам, неуклюже вываливающихся на Тверской из роскошных «Мерседесов».