Игорь Матвеев - Прощай Багдад

— И ты… ты тоже убивал? — каким-то чужим, отрешенным голосом спросила она.

— Я задрал ствол карабина и стрелял поверх их голов в кирпичную стену, — глухо произнес Ахмед. — Так расстрелял все патроны. Кто-то заметил. Мне дали новую обойму, но… они все были уже мертвы, лежали в лужах крови. Я не забуду эту картину до конца своих дней… Потом мне сказали, что из-за того, что я не выполнил свой партийный долг, у меня будут большие неприятности.

Она опустилась на ковер у его ног, взяла его руку, прижала к своей щеке.

— Ты поступил правильно, Ахмед. Это пусть палачи выполняют свой долг.

— Спасибо, Лена.

Через два дня Ахмед Аззави был исключен из партии и уволен с работы.

— Я думал, что после того как Рагхад погибла, у меня уже больше ничего не будет. Никогда. Понимаешь… Ничего и никогда! Если честно, я не сторонник многоженства, хотя оно и распространено у нас на Востоке. Аллах дает человеку единственную любовь, и ее нельзя делить между несколькими женщинами. И мне казалось, что наша любовь и была, и осталась той самой, единственной. Да, я так думал до тех пор, пока не встретил… тебя.

Они сидели за столиком в углу прокуренного студенческого кафе. Официантка принесла им кофе, пирожные и, смерив Ахмеда любопытным взглядом, удалилась.

— Я хотел все бросить — работу, дом, завербоваться куда-то простым рабочим и уехать из Ирака. Все равно куда, лишь бы подальше от тех мест, от тех улиц, по которым мы с ней ходили, лишь бы забыть… Наверное, я бы так и сделал, но тут в бюро пришла э… как это? разрядка…

— Разнарядка, — тихо поправила Лена.

— Да, разнарядка. Одного человека надо было отправить в Россию… Советский Союз, — поправился он. — На стажировку. Выбрали меня.

В помещение с шумом ввалилась группа студентов. Они расселись за свободные столики, заказали пива. У одного был кассетник, из динамиков которого неслись мощные аккорды «Дип перпл».

Ахмед поморщился. Разговаривать стало невозможно. Они допили кофе и вышли на улицу.

Он взял ее за руку.

— Лена, я не знаю, что мне делать.

«А мне? — подумала она. — Особенно теперь, после утреннего разговора с деканом».

…Об их романе говорил уже весь институт, так что когда после второй пары Лену Кондратьеву вызвали в деканат, она уже почти наверняка знала причину и лишь удивлялась тому, что это не произошло раньше. Она слышала краем уха, что лет десять назад какой-то преподаватель-еврей все-таки добился выезда в Израиль, после чего в институте вышел большой скандал и с руководства политеха «послетали шапки».

Девушка вышла из аудитории, спустилась на второй этаж, постучала и, не дожидаясь ответа из-за двери, вошла. Павел Сергеевич поднялся ей навстречу и дружески улыбнулся.

— Садитесь, Леночка.

Она присела на краешек стула.

— Людмила Павловна, отнесите, пожалуйста, в бухгалтерию списки студентов, идущих на повышенную стипендию во втором семестре, — попросил Павел Сергеевич очкастую старую деву, сидевшую за электрической машинкой возле окна.

Та понимающе кивнула, забрала бумаги и вышла.

Несколько мгновений декан, седеющий полный мужчина лет пятидесяти, молчал, видимо, не зная, как подступиться к трудной теме. Девушка выжидающе смотрела на него.

— Знаете, Леночка, вы у нас на факультете одна из лучших. А может — и самая лучшая. И с общественной работой у вас все в порядке, и э… во всем остальном характеризуетесь положительно, — декан виновато улыбнулся. — Уж простите мне этот казенный язык. Оброс я этими канцелярскими штампами, словно пень мхом. Но… — он помялся, потом «залпом» выдал: — Вам надо подумать о ваших отношениях с этим студентом из Ирака, э… — он заглянул в какую-то бумажку, — Ахмедом Аззави. Пока они не зашли слишком далеко. Еще не поздно.

— Что подумать?

— Ну… хорошо подумать. Страна, хоть и дружественная нам, но капиталистическая. Другой строй, другие нравы. А вы воспитаны совсем иначе. Вы наша, советская. Ведь так?

Девушка молчала.

Накануне декану звонили оттуда. «Черт побери, товарищ э… Серегин! — заорал в трубку человек, представившийся полковником Черкасовым. — Что там у вас творится в политехе?» — «А что творится?» — дрогнувшим голосом поинтересовался декан, предчувствуя, о чем пойдет речь. «А то творится! Ваша студентка заводит роман с гражданином капстраны, ничуть не скрывает этого, всюду их видят вместе! Мы-то напрямую не можем вмешиваться, чтоб они там опять вой не подняли насчет прав человека, а вот вы по своей линии должны воздействовать на нее. Есть там у вас в институте комсомольская организация или нет?» — «Есть», — заверил декан. — «Что-то не видно, — резко произнес его собеседник. — В общем так, товарищ э… Серегин, если что, пеняйте на себя. Партбилет положите на стол, как минимум!»

После разговора с кагэбистом декан не спал полночи и утром вышел на работу бледный и помятый.

Он вздохнул и приступил к самой неприятной части разговора. Девушка молчала.

— Я даже слышал, будто вы собираетесь за него замуж? Будем надеяться, это только слухи?

— Нет, — отрезала Лена. — Я люблю его и действительно собираюсь за него замуж.

Декан вздохнул, взял из пластмассового стакана скрепку и принялся бесцельно разгибать и сгибать ее.

— Ну а родители?

— Вы что-то недопоняли, Павел Сергеевич, — насмешливо начала девушка. — Это я собираюсь за Ахмеда замуж, а не мои родители.

Он пропустил колкость мимо ушей.

— И они не против?

Увы, против. Еще как против! До истерики!!! До предынфарктного состояния!!! Но вам, Павел Сергеевич, знать об этом вовсе не обязательно.

— А вы не боитесь, что будете пятой или там десятой женой в его гареме? — попробовал пошутить декан. — Знаете, как в «Белом солнце пустыни»?

Девушка не ответила. С тех пор, как Лена стала встречаться с Ахмедом, она слышала эту шутку от своих подруг уже раз десять.

— И где же вы собираетесь жить?

— У него.

Павел Сергеевич вздохнул. Похоже, перспектива «положить партбилет на стол» становилась все реальнее. Декан пустил в ход последний козырь.

— Через пять месяцев у вас распределение. Вы выбрали довольно редкую для женщины профессию и, учитывая вашу отличную учебу, вполне могли рассчитывать на очень хорошее место здесь, в Минске. Мы, откровенно говоря, и готовили его вам. Но теперь… — он помолчал. — Поймите, я вас не пугаю, просто предупреждаю. Государство учило вас пять лет, заметьте, бесплатно, еще и стипендию выплачивало, а вы так хотите отблагодарить его? Не выйдет, дорогуша. Может случиться, что вы не получите диплома. Не только «красного», но и вообще никакого. И все пять лет вашей учебы, простите за выражение, как псу под хвост. Подумайте, Елена… мм… Сергеевна, хорошо подумайте. Еще не поздно, — жестко закончил он.

…По иронии судьбы 3 февраля завершился официальный визит в СССР вице-президента Ирака Саддама Хусейна, во время которого стороны, как и положено, распинались друг перед другом в братских чувствах.

Ахмеда никуда не брали, и их сбережения таяли с каждым днем. Его отец, баасист с двадцатилетним стажем, был убежденным сторонником и существующего режима вообще, и Хусейна в частности, а потому поступок сына не одобрил. Гордость не позволила Ахмеду обратиться к нему за помощью. Отношения между сыном и его родителями прекратились.

По соображениям экономии служанку пришлось уволить. Осенью Лене все-таки удалось устроиться чертежницей в убогую контору, громко именуемую Арабской службой очистки воды. Зарплата была мизерной, работа — довольно нудной, но Лена, которая больше не могла оставаться дома, повсюду чувствуя на себе виноватый и печальный взгляд мужа, была довольна.

— Кто бы мог подумать, — сказал как-то Ахмед, — что я, здоровый, не старый еще мужчина, буду сидеть дома без дела, а деньги станет зарабатывать моя жена!

Вместо ответа Лена нежно поцеловала его. Усиленные занятия с ним арабским языком принесли результаты, и Лена уже не только могла объясниться на рынках или в магазинах, но и усвоила немалое количество технических терминов.

Начальником отдела был неразговорчивый пожилой араб по имени Амаль Шакир. Утром он входил в ее комнату, коротко здоровался и клал на стол очередную порцию чертежей и схем, которые надо было либо просто копировать, либо перечерчивать, внося изменения, обозначенные красным карандашом на оригинале. Иногда чертежи приносила секретарша-машинистка по имени Худа, молодая бледная девушка, вечно закутанная в унылый серый платок. Были еще шофер начальника, Али, инженер-электрик, имени которого Лена никак не могла запомнить, и мальчишка лет пятнадцати, занимавшийся уборкой помещений и по совместительству готовивший чай. Коллектив принял новую сотрудницу не то чтобы враждебно, но сдержанно. Как ей показалось, чересчур сдержанно. Учитывая уровень безработицы в стране, это было неудивительно. Ее диалоги с коллегами исчерпывались лишь вежливыми «здравствуйте», «до свидания» и «мадам Аззави, будьте любезны, передайте калькулятор».

Приближался Новый год, но ощущения близкого праздника почему-то не было.

…Ей показалось, что в то утро сотрудники конторы смотрят на нее как-то особенно, но она обругала себя за излишнюю мнительность и постаралась работать, как всегда.

Часов в десять утра господин Шакир вызвал ее в свой кабинет. Недоумевая, что это может значить, Лена отложила в сторону очередной чертеж и поспешила к начальнику.

Тот сидел в глубоком кожаном кресле, уставившись в телевизор. Выступал президент Саддам Хусейн. Часто слышалось слово «Афганистан».