Саманта Джеймс - Пророчество любви

— Ты здорова, саксонка? — спросил лорд холодным тоном.

Она кивнула. Глаза Аланы невольно скользнули в сторону Женевьевы. Дама быстро отвела взгляд. Но Женевьева сдержала обещание и ничего не сказала брату, хотя много раз Алана замечала, что ей трудно остаться верной слову.

— Разбойники не причинили тебе вреда? — спросил Меррик.

— Нет, — ответила Алана очень тихо. — Симон пригрозил, что если с нами что-либо сделают дурное, то ты не заплатишь им выкупа. Предводитель разбойников думал убить нас обоих, как только получит выкуп. Я слышала, он говорил об этом, — она содрогнулась. — Как хорошо, что ты так быстро разыскал Симона!

— Да! — отозвался он. — Симон говорит, что погиб бы от холода, если б не ты. Кажется, я многим обязан тебе, саксонка!

Алана не знала, что и сказать, поэтому ничего не ответила. Но рыцарь смотрел на нее таким долгим и тяжелым взглядом, что ей стало не по себе.

Все-таки что-то было не так! Звенящая тишина накалялась, и крепла уверенность Аланы: что-то не так!

Она нервно скрестила на груди руки и облизнула пересохшие губы.

— В чем дело? Почему ты на меня так смотришь?

— Мне кажется подозрительным, саксонка, твое утверждение, будто сакс по имени Бремвелл послал гонца ко мне с требованием выкупа. Такого требования я не получал!

Алана вздернула подбородок.

— Тебя не было и замке!

— Зато были мои воины, Женевьева… Никто не появлялся и не требовал выкупа! Что ты на это скажешь?

Алана ответила коротко:

— Откуда я могу знать? Может быть, гонец заблудился. Может, твои люди ошиблись…

— А может быть, ты лжешь, саксонка? Ведь однажды ты сказала, что готова заключить сделку с самим дьяволом, лишь бы ускользнуть от меня. Мне интересно… не договорилась ли ты со своими друзьями-саксами? Не устроила ли заговор с целью выманить меня из Бринвальда и прикончить? — голос его был таким же резким, как и суровым взгляд.

Алана недоумевала. На мгновение слезы подступили к глазам. Неужели он действительно может думать, будто она способна затеять против него заговор?

На душе у Аланы стало горько. Дважды спасала она жизнь его племянника! А он с легкостью готов был осудить ее безо всяких на то причин и поверить всякому вздору, пришедшему в голову!

В ее душе разгоралось негодование, жаркое, как пламя. В ослеплении гнева Алана не могла больше придерживать свой язык.

— Ваша благодарность ошеломляет меня, милорд… ах, я забыла… не просто лорд, лорд-завоеватель! Вы сначала благодарите меня, а спустя минуту осуждаете! — ярость затмевала глаза. — Можете быть уверены, больше я не допущу ошибки и не позволю, чтобы вам было за что меня благодарить.

Она повернулась и побежала, огибая собравшихся в зале рыцарей. У себя за спиной она услышала тяжелые шаги и крепкие ругательства. Алана ускорила шаги, а затем побежала, что было сил.

Она уже добралась до последней ступеньки винтовой лестницы, когда Меррик догнал ее, развернул и стальными пальцами впился в плечи.

— Черт тебя побери, саксонка! Ты убегаешь, потому как провинилась? Потому что злом ответила на доброту? И будешь отрицать это?

Алана постаралась вырваться, и ей это удалось, но глаза Меррика надежно приковали ее к месту.

— Почему ты спрашиваешь? — крикнула она. — Ты поверишь чему угодно, и тебя мало интересует, что я скажу! Но я все же тебе отвечу! Я ничего не делала из того, в чем ты меня вздумал обвинять!

Мерцающий свет факела, укрепленного на стене, бросал причудливые тени на его лицо.

— Возможно, в прошлом я был не прав, но на этот раз не ошибаюсь, — гневно заявил Меррик. — Сегодня вечером я пристально наблюдал за тобой, саксонка. Ты была расстроена весь вечер! Твое недовольство было замечено всеми! Так что признавайся, милая. Ты ожидала, что я вернусь в Бринвальд? Или надеялась, что никогда не вернусь?

Лицо Аланы окаменело. Как он мог так о ней думать? Ведь он ничего не знал, и ему не было дела до ее чувств и гордости! Душа Аланы разрывалась от обиды и несправедливости. Меррик говорит о предательстве! Но не сам ли он сейчас совершает предательство, не доверяя ей? Для него она всего лишь одна из вещей в его обширных владениях!

Алана сжала губы и смело встретилась с ним взглядом. Со стороны Меррика последовал взрыв гнева. Он схватил ее за плечи.

— Отвечай мне, саксонка!

Алана вдруг страшно рассердилась, что Меррик ее трясет. Она гордо откинула голову и ответила с такой же яростью, с какой он обратился к ней.

— А что, если и надеялась никогда тебя больше не увидеть? Я презираю тебя, — прошипела она. — Ты сжег мой дом. Ты и твои люди убили моего отца. Ты сделал мою сестру служанкой, а меня своей рабыней! Я оплакиваю тот день, когда ты и твои злобные норманнские негодяи высадились на наши берега, и мечтаю о том дне, когда вы уберетесь… или падете под саксонским мечом! Вот тогда я порадуюсь! Ты говоришь, я обязана повиноваться тебе? Но меня не связывают с тобой никакие узы верности! Я ничем тебе не обязана, норманн!

Раздалось громоподобное ругательство, и лорд встряхнул саксонку так, что голова Аланы дернулась, будто хрупкий цветок на стебле. Она ошеломленно посмотрела на Меррика.

— Во имя Господа, — процедил он сквозь зубы, — ты обязана мне самой жизнью!

Никто не заметил, как Женевьева, покинув зал, устремилась за Мерриком и Аланой по пятам. И в это самое мгновение она показалась из-за поворота. Громко вскрикнув, Женевьева повисла на руке брата.

— Меррик! Ради Бога, осторожнее! Она беременна!

Меррик не мог объяснить, что за темная тень нависла над его душой и почему сомнения разъедают сердце. Саксонка плакала из-за Симона, опасаясь за его жизнь. Но были ли ее слезы искренними или лживыми, притворными? Ах, как легко могла бы она войти в сговор с саксами, чтобы захватить мальчика и, выманив лорда Бринвальда из замка, убить ненавистного норманна!

Меррик заскрежетал зубами. Не проходило часа, чтобы он не думал о ней, хотел того или нет! Он вспоминал, как таяла Алана в огне страсти, какими влажными и нежными были ее губы под его жаркими поцелуями, как безудержно двигались ее бедра под его натиском. И еще он раздумывал… сумел ли вызвать у нее столь же сильное ответное желание, какое она вызывала у него. Не отдавалась ли саксонка ему только для того, чтобы обмануть, усыпив бдительность?

«Я оплакиваю тот день, когда ты и твои злобные норманнские негодяи высадились на наши берега, и мечтаю о том дне, когда вы уберетесь… или падете под саксонским мечом! Вот тогда я порадуюсь!»

Гневный крик все еще звучал в памяти. Нет, мрачно подумал Меррик, так просто саксонка не отбросит спою ненависть к норманнам. Ему следует ее опасаться.

Много темных и горестных мыслей пронеслось в его душе в момент внезапного смятения, и он бросил ей с оскорбительным пренебрежением и во взгляде, и в голосе:

— Ребенок мой, саксонка? Или ты облагодетельствовала какого-нибудь английского сэра?

Алана почувствовала себя так, словно он ее ударил. Горло у нее сжалось, на мгновение лишив дара речи, но затем оскорбленная саксонка обрушилась на рыцаря уж со всем кипением яростных чувств, бушевавших в сердце:

Я ненавижу тебя, норманн! Да простит меня Бог, я тебя ненавижу!

Она бросилась бежать и, влетев в комнату, громко хлопнула дверью. С проклятием Меррик пошел за ней следом, но путь ему преградила Женевьева.

Ты глупец, — заявила она без лишних предисловий.

— Что ты путаешься у меня под ногами, сестра? — проворчал Меррик.

Женевьева вскинула голову. Голос ее звучал тихо, но дрожал от гнева:

— Воистину ты жесток! Как ты не понимаешь? Это жестоко — оскорблять Алану подозрениями! Ты прекрасно знаешь, что ее не касалась рука другого мужчины! И ты не смеешь даже предполагать, будто она могла попытаться войти в сговор с саксами с целью погубить тебя. Ее соотечественники клеймят бедняжку, утверждая, что она якобы ведьма, а ты осуждаешь за то… что вообще не может быть правдой!

Лицо Меррика окаменело.

— Я жесток? Саксонка не так уж невинна, как ты думаешь, Женевьева! Она пробовала убежать от меня и раньше! К тому же ты была в зале сегодня вечером и, должно быть, как и все, заметила ее грустный и расстроенный вид. Алана не хочет иметь от меня ребенка!

— Она была обеспокоена предстоящей встречей с тобой, но не по той причине, которую ты выдумал! Алана не знала, как сказать тебе о своей беременности, а ты, грубиян такой, повел себя именно так, как она и опасалась! — Женевьеву охватил праведный гнев. — Ты знаешь жизнь лучше нее, брат! Если у тебя не было намерения признавать ее ребенка, который, как нетрудно было предположить, не заставит себя ждать, ты не должен был завлекать девушку в свою постель. И у тебя нет права осуждать Ала…

— Никого я не осуждаю! — взорвался Меррик. — Просто все слишком неожиданно…

Тонкие брови Женевьевы приподнялись:

— Если ты вспахал поле, то зерно прорастет, брат.

Меррик смотрел на сестру пылающим взором, стараясь отбросить угрызения совести. Но внутренний голос не молчал. «Она права, — донимал голос. — Ты должен был предположить».

— Если ты умен, то лучше оставь ее сейчас в покое, брат. Она переживет трудное время, и…

— Снова ты вмешиваешься, куда не следует! В последнее время это вошло у тебя в привычку, Женевьева! Будь любезна, дай мне пройти.

Несмотря на видимость вежливого обращения, то было требование, и Женевьева это поняла. Напряженное выражение лица рыцаря ясно говорило о его намерениях. Женевьева обеспокоено взглянула на брата, когда он прошествовал мимо.

Дверь комнаты захлопнулась за ним, и молодая дама вознесла к небу пылкую молитву, чтобы Господь вразумил Меррика.

Алана оцепенела, когда он вошел. Ей потребовалось все мужество, которое у нее было и которого не было, чтобы повернуться и посмотреть ему в лицо.

Время как будто остановилось. Тишина, казалось, окутала их. Наконец Меррик заговорил.