Как и все в деревне, Алана не осмеливалась далеко отходить от дома, памятуя том первом, беспощадном натиске пришельцев. Тогда в воздухе стоял запах дыма и горящей соломы, покрывавшей крыши. В течение трех долгих дней и ночей раздавались леденящие душу крики, от которых волосы вставали дыбом. Даже сейчас стука копыт было достаточно, чтобы бринвальдские селяне торопливо прятались в свои хижины.

Раньше они жили в страхе лишь перед Богом, теперь — в страхе перед норманнами. Но не могла же она скрываться в своей хижине всю жизнь. Нужно было раздобыть пропитание для себя и Обри.

Расправив плечи, Алана взяла со стены лук и стрелы и перекинула колчан через плечо. Выйдя за дверь, она заметила спешившего к ней Обри. Он нахмурился, увидев лук в руках Аланы.

— Уж не собираешься ли ты отправиться на охоту?

— Должны же мы что-то есть, — ответила она.

— Но норманны приказали всем оставаться в деревне, — возразил он.

— А я еще раз напомню тебе, Обри, что нам нечего есть.

Кустистые брови старика сошлись на переносице:

— А как же, норманны? — спросил он.

Нежные губы Аланы изогнулись в мимолетной улыбке.

— Ах, — легкомысленно заявила девушка. — Может, повезет, и моя стрела поразит очень крупную птицу — норманнского воина!

Обри не считал подобные шутки забавными. Он покачал головой и, сверкнув глазами, глянул на нее. Алана улыбнулась, и они отправились в путь.

Неподалеку от деревенского выгона им повстречались пивоварша и две ее дочери. Женщины не снизошли до разговора с девушкой и стариком, лишь окинули их мрачными враждебными взглядами. Обри нахмурился, посмотрев на женщин.

— Не обращай на них внимания! — ворчливо заметил он, — Глупые, невежественные люди.

Алана, ничего не ответила. Ее мать была деревенской знахаркой и научила дочь всему, что знала сама, и девушка прекрасно разбиралась в травах и искусстве врачевания. Но прошло уже несколько месяцев после кончины матери, а жители деревни отказывались от предложений Аланы заняться их хворобами. Разговаривали они с нею, только лишь когда этого избежать было нельзя.

Алана вздернула подбородок, но предательская горечь закралась к ней в душу. К дочери Эдвины давно уже так относились в деревне, однако девушка никак не могла к этому привыкнуть. Уже одним своим благородным происхождением она была заклеймена: ведь Алана была незаконнорожденной дочерью лорда. Кроме того, она отличалась от других селян тем, что видела пророческие сны, приходившие помимо ее воли. О, Алана догадывалась, почему ее сторонятся жители деревни! Ведь они, суеверные люди, во всем видели руку либо Бога, либо дьявола.

Даже теперь, когда проклятые норманны поставили под угрозу жизнь каждого селянина — И ее жизнь тоже! — она оставалась чужой в своей родной деревне. Сердце девушки болезненно сжималось от несправедливости. И вовсе она не дочь дьявола! Почему бы им не отнестись к ней иначе? Почему люди не видят, что она не отличается от них ничем, кроме этих окаянных снов?! Не удивительно, что Алана ненавидела свои проклятые сновидения… И последнее время — больше, чем когда-либо,

— Хотя день был пасмурным, на землю не упало ни одной капли дождя, однако земля была такой сырой и влажной, что приглушала звуки шагов. Из-за Обри девушка шла по лесу неспешно, но все-таки удача улыбнулась ей. К полудню в сумке на плече лежали два тощих зайца.

Обри быстро уставал. Он тяжело опирался на посох из ясеня. Алана слышала учащенное дыхание старика. Несмотря на его возражения, она настояла на том, чтобы сделать привал. Они остановились у огромного ствола поваленного дуба, и Алана вставила старика присесть, а сама устроилась рядом, положив лук и стрелы на мох. Из кармана юбки Девушка выудила ломоть хлеба, который они разделили пополам.

Прикончив свою долю, она смахнула крошки с одежды.

— Обри, — спокойно обратилась к старику Девушка, — как ты думаешь, следует ли мне пойти в Замок?

Обри повернулся к ней.

— В замок? С какой стати? Сложив руки на коленях, она заговорила, не глядя него.

— Очень много крови пролилось на нашей земле в последние дни. Я бы хотела убедиться, что Сибил жива.

Голос Обри выдал его тревогу:

— Алана, это опасно! Все до единого норманны — палачи. Кто знает, что они сотворят с тобой, когда ты попадешь в их логово. Если Сибил погибла люди б знали.

Алана покачала головой и медленно подняла на старика глаза:

— А если она больна? Обри, несмотря ни на что, Сибил — моя сестра! Обри не скрывал насмешки:

— Ты считаешь, она, о тебе станет когда-либо беспокоиться? Сдается мне, нет!

Но Алана непоколебимо стояла, на своем:

— Тебе же это наверняка неизвестно! Впрочем, как и мне. Обри покачал головой:

— Пришла бы Сибил тебе на помощь? Нет, конечно!

— Обри, я не знаю, как поступила бы она. Я знаю только то, что сама должна поступить, как подсказывает сердце. Мы с нею родные по крови…

— Эти-то кровные узы и; не позволяли лорду Кервейну приблизить тебя столько лет!

Алана промолчала, да и что она могла сказать? Обри прав. Они с Сибил плохо знали друг друга, потому что Ровена, мать Сибил, сделала все возможнее, чтобы воспрепятствовать дружбе сестер. Ровена не желала видеть незаконнорожденную дочь мужа рядом со своей дочерью, полагая, что это запятнает честь семьи.

— Твоему отцу пришлось оставить твою мать, — стукнул Обри посохом по земле. — Он любил ее, но не мог жениться на дочери крестьянина. Для брака он выбрал другую женщину, которая принесла ему с приданым обширные земли и звонкую монету для мошны, И все равно лорд Кервейн не отпустил от себя твою мать. Много раз мне казалось, что он позволит ей наконец выйти замуж за другого…

— Она сама за другого мужчину не вышла бы, — тихо проговорила Алана. Мама любила отца, — тень печали легла на лицо девушки. — Они не могли быть вместе и не могли расстаться.

— Он был себялюбцем и думал лишь о своих удовольствиях, поэтому и цеплялся за твою мать, — Обри поморщился. — Хотя, впрочем, женат-то лорд Кервейн был на этой ведьме Ровене… так кто же может его осудить?

У Аланы перехватило дыхание. Она положила руку на рукав старики и еле слышно проговорила:

— Обри, вспомни, ты говоришь о покойнице! Старик фыркнул:

— Я говорю правду!

Алана постаралась подавить возникшее было чувство вины. По правде говоря, такие же мысли несчетное число раз возникали и у нее. Ей было жаль, что Ровена погибла, но, положа руку на сердце, печалиться было не о чем. Однако Сибил осталась сиротою. Закрыв глаза, Алана склонила голову и помолилась обо всех: об успокоении души своего отца и Ровены, о Сибил и о том, чтобы Господь простил ей ее собственные грех. Хотя Алана и любила своего отца горячо и преданно, но вместе с тем ненавидела его за горе ее матери, и это был грех.

Она поднялась и, неслышно ступая, прошла на середину поляны

— Я не знаю, что делать, — сказала она, чувствуя себя ребенком и презирая в себе эту слабость.

— Я… я боюсь… за себя… и за Сибил. И уж в любом случае не хочу, чтобы вышло так, что в трудную минуту, когда она во мне нуждается, я не пришла к ней на помощь.

Обри разгладил бороду. Выцветшие голубые глаза смягчились, остановившись на стройной спине девушки. Он вздохнул.

— Ты совсем как твоя мать, Алана! Платишь добром людям, невзирая на то, что они… ах, если бы они так же относились к тебе! Но я советую тебе не поступать опрометчиво. Не торопись! Норманны… ходят слухи, все они исчадия преисподней, но тот, который захватил Бринвальд… имя его Меррик… самое ужасное исчадие преисподней. Одним своим взглядом он может снести голову с плеч у любого. Однако, сдается мне, он такой же презренный червь, как и герцог, которому он служит! — Обри помолчал, поглаживая бороду. — Мы не знаем, какие еще они замышляют бесчинства. Надо быть настороже.

Обри не успел договорить. Неожиданно раздался резкий хриплый смех.

— Верно сказано, старик! Однако боюсь, твое предупреждение запоздало.

Алана обернулась. Кровь застала у нее в жилах при виде шестерых всадников, которые один за другим потихоньку выехали из леса и окружили поляну. Слова, сказанные сегодня утром, пришли ей на ум. «Может, повезет, и моя стрела поразит очень крупную птицу — норманнского воина»; Но не суждено тому было случиться, наоборот, кажется, они сами оказались в ловушке у норманнских воинов.

Мужчины похотливо посматривали на Алану, все шестеро были на высоких гнедых конях. Похожи они были на голодных волков. Ей показалось, что она и есть та добыча, которую мужчины-звери начнут сейчас рвать на части.

Девушка бросила взгляд на лук и стрелы, оставшиеся на земле возле Обри в то время как она стояла посередине поляны. Ярость и отчаяние овладели Аланой: схватить лук невозможно, любой из шестерых воинов опередит ее!

— Что, хочешь всадить стрелу кому-нибудь из нас в сердце? А я бы хотел сделать то же самое… но не стрелой, — мужчина ухмыльнулся, — … и не в сердце.

Воин сошел с коня, из-под шлема блеснули черные глаза, взгляд скользнул по нежной округлости ее груди под тонкой Шерстяной рубашкой. Как бы ей хотелось, чтобы сейчас на ней оказался плащ — не для защиты от зимней стужи, а чтобы спрятаться от этого жадного взора. И все же страх сменился гневом, когда норманн подошел ближе.

— Я Рауль, — объявил он, заговорив на резко звучащем английском языке. — А ты кто, девушка? И почему оказалась в лесу под защитой всего лишь одного дряхлого старика?

Алана вздернула подбородок и смело взглянула на воина. Во имя всех святых, лучше сгореть в аду, чем удостоить ответа этого заморского негодяя. — Так кто же он такой? Твой отец? — Губы Аланы скривились:

— Тебя; не касается, ни кто он, ни что я делаю в этом лесу!

— А ведь новый лорд Бринвадьда приказал вам, саксам не покидать деревню. Ты же из деревни, да?

— Не твое дело!

— Я бы сказал, что все наоборот: это как раз именно мое дело!