– Вероятно, так. Знаешь, он постоянно придирается к моим материалам, вредничает, – посетовала я и вздохнула совсем жалобно: – А гонорары выписывает самые маленькие.

– Ждет, что ты придешь к нему, поклонишься до земли и милостиво попросишь повысить гонорар, – усмехнулся Грегори.

– Не дождется! – гордо вскинула голову я.

– Теперь уж точно не дождется, – подтвердил Грегори серьезно. – Думаю, слишком жирно будет для него – корпункт в Нью-Йорке.

Грегори задумчиво покачал головой, и некоторое время мы провели в молчании. Затем его лицо озарила улыбка:

– Знаешь что, Алечка? Я, пожалуй, учрежу для тебя женский журнал. Ты будешь им руководить. Представь только, как эффектно это будет звучать: «Alex Steel – chief editor of famous women’s magazine»! А может быть, так – «Alex Steel – chief editor of an American glossy magazine». Как тебе такой вариант?

Звучит впечатляюще. Неужели такое возможно? По мановению руки волшебника Грегори Стила скромный сотрудник московской газеты сможет превратиться в главного редактора толстого манхэттенского журнала?! Вот подружки одуреют. И Федерастов. А уж родители с Лизкой и подавно. Грегори предрекает: скоро все меня начнут обожать.

Невольные слезы выступили у меня на глазах. Ну как я могу обижаться на этого человека? Что-то там выискивать в его словах и действиях? Он так печется обо мне!

– Я готов сделать всё, чтоб ты была со мной счастлива, Алечка, – прошептал Грегори и интимно сжал мое колено. – Мне так не терпится поскорее очутиться в нашей спаленке. А тебе?

Вместо ответа я положила голову к нему на плечо. За все надо рассчитываться, Аля. Придется приноровиться к некоторым особенностям данного мужчины, только и всего. Тебе ведь скоро тридцать. Ты взрослая женщина. Надо стать такой, какой он хочет тебя видеть, это разве сложно? Кое-чему, правда, предстоит научиться. Придется отказаться от своих привычек и любимых вещей, ну так что же? Наступает новая пора жизни. Предоставляется уникальный шанс ее улучшить, реорганизовать, облагородить. Себя, наконец, привести в порядок и стать настоящей леди. Выйти на новый, блестящий уровень. Дать хорошее образование сыну.

Димочка, когда ж мы увидимся? Так надолго мы прежде не разлучались, и теперь с каждым днем я скучаю по сыну все сильнее. Хочется обнять его, прижать к груди и не расставаться больше никогда! Лишь вдали от дома, в этой вынужденной разлуке, пришло ко мне осознание, как прекрасно быть матерью такого славного мальчугана. Как же хочется подарить ему, наконец, качественную жизнь: с электронными игрушками, фирменными велосипедами, поездками в Диснейленд и на моря-океаны. С гарантированным цивилизованным будущим. Вот только один вопрос мучает меня – как они сойдутся с Грегори? Как пережить их ревность друг к другу? Грегори никогда не называет Димку по имени. В разговоре со мной он всегда говорит «твой сын» и никак иначе. Димка же вообще не задает вопросов, что довольно подозрительно, ведь он такой дотошный, вечно лезет туда, куда его не просят, с взрослыми не церемонится, авторитетов для него практически не существует. Незадолго до моей поездки в Штаты школьная учительница пожаловалась, что после уроков Димка подошел к ней и проговорил угрюмо:

– Марина Александровна, пожалуйста, больше никогда не обзывайте меня Лапонецким! – А для пущей убедительности добавил: – Ну, я же, например, не обзываю вас Цигельман!

Этот случай поставил меня перед необходимостью поменять ему фамилию на мою, родовую. Но заниматься бюрократической волокитой было уже некогда. Я решила сделать это сразу по возвращении.

Поскольку Грегори при подаче документов на регистрацию брака безапелляционно записал меня под своей фамилией, я и подумала, что, таким образом, возможно, разрешится еще одна проблема – мы с сыном наконец-то будем значиться под одной! Пусть не родовой, зато вполне Стильной!


К Нью-Йорку мы подлетали уже в темноте. На мне были наушники, в которых звучал чародейственный голос Луи Армстронга, напевающий, как прекрасна земля. Бесспорно, земля прекрасна. И грустна. Порой. Особенно грустна вечерняя земля. Когда летишь над нею, неся в себе непосильный груз. Знаю это, знаю. Потому что я – тот самый «уставший», если верить классику. Я лечу, лечу, лечу. Мне, наконец, дарована возможность стряхнуть этот самый груз, отдать себя в руки посланному судьбой человеку и обрести вечный приют, а быть может, и прощение в его крепких объятиях.

Пролетая над пронизанным сверкающими нитями автострад незнакомым городом, над этим отливающим мириадами подвижных огней Нью-Йорком, так похожим сверху на сказочный гигантский муравейник, я испытываю самые противоречивые чувства. Этот загадочно мерцающий город по-прежнему представляется мне киновидением, не имеющим к моей жизни никакого отношения. В груди тревожно подсасывает. Я ли это? Со мной ли это? Туда ли я попала? В нужном ли направлении лечу?

Глава 27. Очень странный день

6.00. Вторник

Странности начались еще с вечера. На автоответчике Стила звучал вкрадчивый женский голос, умоляющий его о встрече. Я увидела, как Грегори изменился в лице, прослушав сообщение. То была его предыдущая пассия, о которой он изредка вспоминал.

С Лёлей он познакомился на одной из русских вечеринок. Заглянул туда случайно, вместе с Матвеем Голдшмитом, который уговорил составить ему компанию. Девушка сразу приковала к себе внимание яркой внешностью и непринужденным поведением. Она танцевала. Одна. Так, словно никто ей не был нужен. Демонстрируя стройные ноги, роскошные волосы, грудь пятого размера. Позже выяснилось, что она совсем недавно эмигрировала в Штаты с Украины и пыталась устроиться на работу в модельное агентство. Увидев Стила, сама подошла к нему, и он не смог устоять против исходящей от нее животной притягательности. С вечеринки они ушли вместе. Лёля уверяла Стила, что влюбилась в него с первого взгляда, и он охотно в это верил. Она перебралась к нему, оставила поиски работы, два года жила за его счет и с методичной настойчивостью подталкивала к браку. Однако Грегори, опекаемый бдительными лойерами, этого успешно избегал. Он расстался с Лёлей за полгода до нашего знакомства, заподозрив вдруг её в неискренности и меркантильности. Как ей удавалось это скрывать прежде – неясно. Расставание далось ему непросто. Она была бесподобной любовницей. Стил вспоминал о Лёле спонтанно, чаще всего в тот момент, когда у нас с ним что-то не ладилось. Он исподволь ставил мне в пример ее неуемный темперамент и всепоглощающее влечение к нему. Лёля умело и тонко демонстрировала вожделение в любом месте, невзирая даже на присутствие посторонних лиц. Это было то самое, чем, собственно, она его подкупила и привязала к себе. Грегори вслух смаковал воспоминания: о, как она умела любить… в различных декорациях! Например, однажды в ресторане, держась за его руку, внезапно испытала оргазм. Высший пилотаж, не так ли? Мне далеко до подобных умений. И уникальных способностей. Так красиво соврать даже я не способна! Чтоб проницательный Стил не распознал бы откровенного одурачивания, поверил бы в подобную нелепицу и неустанно бахвалился после, какие сильные эмоции способен он возбуждать в юных девушках.

Незадолго до нашего отъезда в Южную Каролину Лёля ему звонила. Умоляла об «уединенции».

– Представляешь, Алечка, я честно сказал ей, что повстречал другую женщину, с которой чувствую себя счастливым, а она мне на это: «Не верю, что кто-то, кроме меня, составил бы тебе достойную пару, Грег. Вспомни, как колышется при виде тебя моя грудь, Грег. Ты хочешь, чтобы она колыхалась для кого-нибудь другого?»

Грегори гордился твердостью, с которой смог отказаться от предлагаемых ею благ, однако после того разговора ненадолго впал в печальную отрешенность. Наверное, прокручивал в памяти свои недавние рефлексии. А быть может, невольно сравнивал то, что имеет рядом, с тем, от чего отказался?

Сказать, что мне были безразличны эти его переживания, я не могла. Ведь они добавляли еще больше горечи к моей махровой внутренней неуверенности.

Зачем она звонит вновь? Какое бесстыдство! Грегори не желает говорить с ней, тем более встречаться. С трудом удерживаясь от расспросов, с деланным безразличием прошу показать мне фотографию его бывшей подружки. Чтоб понимать, кем он пренебрег в мою пользу. Грегори открыл дверь в кладовку, достал с полки коробку с фотографиями. Коробка называлась «Лёля». Ее там было столько!.. Во всех видах. Грегори показывал мне фотографии одну за другой, комментируя каждую с какой-то плохо скрываемой горделивостью.

Лёля и впрямь хороша собой. Брызжущая спелостью, ладно скроенная гарная дивчина. Она на голову выше Стила. За счет выдающегося бюста кажется больше, крупнее. Рядом с ней на фото он выглядит щупленьким, невзрачным, тщедушным ботаником, а вовсе не представительным доктором экономики. Однако чем дальше я рассматриваю фотографии, тем грустнее мне становится. Соперничать с Лёлей бессмысленно. Она определенно создана для любви и ублажения мужских амбиций. Я же непонятно для чего вообще создана. Как только Грегори обратил на меня внимание после такой фотомодели?

– Милая моя, – снисходительно произносит он, – Лёля в прошлом. Я ее уволил! Всё, нет ее. Она дважды подряд серьезно прокололась, а проколов я не прощаю. Тебя я выбрал сам. Именно с тобой захотел связать свою жизнь. С Лёлей такого желания у меня не возникло. Она была красивой игрушкой, капризной и требовательной. Ты же настоящая, искренняя, и тебе я верю. Понимаешь? Ты – заря моя последняя. Запомни это.

И я успокоилась. До утра.

А разбудив меня на рассвете, Грегори принялся упоенно рассказывать, что именно Лёля обожала делать с ним, едва проснувшись, и чего я почему-то не делаю. И чему совсем не хочу учиться. Наверное, потому что в моей жизни до него не было настоящих мужчин. Но теперь-то такой вот мужчина есть! И я должна слушать, что он говорит, не филонить, а с удовольствием осуществлять его вполне естественные пожелания…