Елена Смехова - Пролетая над Вселенной

– Но как мы встретимся, провались я там? Ты сможешь приехать ко мне?

– Это исключено. Абсолютно. Есть масса других возможностей. Других стран, континентов, городов.

– Коммунизм неизбежен? – пошутила я дрожащим голосом.

– Именно так, именно так. В нашем случае он точно неизбежен.

Я потеряла аппетит, курила сигарету за сигаретой и похудела за последний месяц почти на пять килограммов! И это как раз было кстати. Григорий, как и большинство мужчин, предпочитал стройных женщин. Я же к своим приближающимся тридцати постепенно, как бы выразиться помягче… несколько раздобрела. Кто не знал меня с детства, с трудом узнавал в запечатленном на фото синюшном цыпленке с неизменно ободранными коленками меня настоящую…

Всё детство меня пичкали густыми, сдобренными маслом кашами, картофельными запеканками с мясом, тефтелями с густой подливкой, пышными булками да сытными пирогами – в надежде появления на моих худосочных конечностях хоть какого-либо видимого результата. А я обожала копченую колбаску, шоколад, апельсины и лимонад – всё то, что как раз было «заказано» из-за хронического диатеза. Бедная Лиза была вынуждена поедать свои любимые помидоры исключительно под столом, потому как они также являлись ярым аллергеном, а именно то, что запрещалось, было особенно желанно. Однажды я приметила, как она с хитрым видом ныряет под стол, явно укрывая запретный плод. Немедленно занырнула следом и, застукав с поличным, запричитала горестно:

– Помидорчика, помидорчика хочу! Ничего больше, только помидорчика! Почему Лизке можно всё вкусное, а мне – только противное полезное?

И когда у сестры демонстративно отобрали тот злосчастный помидор, вызвав ответные слезы, я успокоилась: мы были квиты.

Конфеты от меня тщательно прятались, но я безошибочно учуивала их местонахождение и подворовывала по-тихому из бабушкиного буфета. До самого окончания школы.

Но стоило перестать за мной следить и принимать запретительные меры, все желания куда-то улетучились. Даже боготворимое шоколадное мороженое, которое, как мне рисовалось в мечтах, я буду поедать бочками, цистернами, а возможно, и вагонами, вдруг резко разлюбила, едва оно стало для меня доступным. Лишь кисло-сладкие леденцы под названием «Взлетные» остались до трясучки обожаемыми на всю жизнь.

Эх, где вы мои школьные годы чудесные, когда я скакала легко и непринужденно, ни о чем не задумываясь… Худая, задорная, смелая. Оказывается, тогда я была счастлива. Даже не подозревала, что детство и впрямь было самым счастливым периодом в жизни.

Ну и совершенно точно предположить бы не могла, что когда-либо предметом для переживаний могут стать для меня лишние килограммы!

Зато теперь осунувшаяся от последних бессонных ночей, я выглядела превосходно: полупрозрачно, где-то даже загадочно. Наверное, из-за лихорадочного блеска в глазах.

Куда меня несло? Через океан, на другой конец Земли, в неведомую даль, к постороннему человеку! Правда, по ощущению, к человеку, ставшему для меня ближе всех родственников! За какой-то месяц телефонного общения. Сестра старшая разве посоветует что-либо плохое? Никогда.

– Так что же ты хочешь мне сказать, Саша? Чего сильнее всего желаешь теперь, когда все трудности позади и американская виза у тебя в паспорте?

Я почему-то не замечаю взыскательного намека в его вопросе и отвечаю беспечно:

– Очень бы хотелось выспаться, просто выспаться! За всю минувшую неделю.

Опять сморозила глупость. Ответ мой его откровенно разочаровал.

– Что-то не так, Гриша?

– Признаться, ждал другого…

– Чего же?

– Не понимаешь?

– Нет!

– Ты должна была сказать: теперь, когда все сложности позади, больше всего на свете хочу поскорее к тебе, дорогой мой Гришенька.

– Ну это и так ясно как день, – попробовала выкрутиться я.

– Ясно, ясно! Иди, высыпайся…

Расстроила человека. Надо как-то исправиться. Он старался, а я, не подумав, брякнула про какое-то «выспаться»! Вечно я брякаю не подумав.

– Подожди, постой! Я сама не своя от происходящего, вот и говорю первое, что подворачивается на язык.

– ОК, – терпеливо произносит Грегори, – давай снова. И что ты мне, Саша, хочешь сказать?

Дубль второй. Главное – не промахнуться на этот раз.

– Я тут стихотворение сочинила… впервые за двенадцать лет…

– Это правда?

– Правда! Для тебя…

– И когда же успела, Алечка? – голос заметно теплеет.

– Сегодня. Когда ждала своей очереди на собеседование.

– Почему же сразу не прочитала мне его?

– Честно? Хотела, Гришенька, приберечь до нашей встречи.

– Ну же, давай, давай его сюда, скорее!

– Скорее? Какой нетерпеливый.

– Ты себе даже представить не можешь, насколько я нетерпелив…

Здравствуй, мой далекий друг!

Я устала от разлук,

От забот и ожиданий,

От предательства и мук.

Мы не виделись с тобой

Сотню лет – весь век земной,

Прожит был у нас с другими:

Непростыми и простыми,

С равнодушными, пустыми,

Впрочем, с добрыми ли, злыми,

Но – с чужими,

Но – с чужими…

Встречи – связи – расставанья…

Суета и безнадежность.

В пыль стираются мечтанья,

В прах – безудержная нежность.

Но, сомнения глуша,

Все ж пульсирует Душа!

И стремится к жизни, к страсти,

Позабыв про все напасти…

Можно грустно дни считать,

Но не лучше ли опять

Рассмеяться, встрепенуться,

И – в пучину окунуться?

Кто способен удержать,

Дней прекрасных быстротечность?

А ошибок избежать, кто способен избежать?

У кого в запасе Вечность?

Как-то раз в детстве я решила спросить у Лизы, что такое счастье?

– Счастье каждый понимает по-своему, – важно промолвила тринадцатилетняя сестра. – По-моему, счастье – быть худой, длинноногой блондинкой.

Взглянув на мое вытянувшееся от изумления лицо, продолжила, мечтательно растягивая слова:

– А еще… я думаю, счастье стоять под венцом… в красивом платье до пола… рядом с солидным… богатым мужчиной! И жить с ним потом в шикарном доме, сплошь покрытом коврами, уставленном мягкими диванами, пуфами, цветами в хрустальных вазах и клетками с говорящими попугаями.

Помню, я просто опешила от ее слов. Лиза – отличница и умница мечтает о вещах, произносить которые вслух в нашем доме считалось просто верхом мещанства. В голове не укладывалось, что мечтает она не о поиске смысла жизни и своего предназначения, не о достижении какой-нибудь высокой цели, а о банальном замужестве в красивом платье с дальнейшим проживанием… среди пуфов, хрустальных ваз и попугаев!

Мне мое счастье представлялось некой сложнодосягаемой субстанцией, возможно даже, добытой в сражении, но совершенно точно – после множества испытаний и мытарств. Что сказать? Как представлялось, так у меня по сей день и происходит. Всё лечу куда-то, взмывая и падая, и вновь поднимаюсь, отряхиваюсь и снова лечу… за зыбкой, эфемерной мечтой…

А вот взрослая жизнь моей сестры сложилась более чем благополучно. Как, собственно, и планировалась. Получается, жизнь Лизы сложилась запрограммированно благополучно. Золотая медаль в школе, поступление на престижный биофак в главный вуз страны и окончание его с красным дипломом. Удачное замужество, одобренное семьей. Шикарная свадьба. Отъезд по работе мужа в братскую республику Чехословакию, оттуда – в дружественную Данию, затем, как-то стремительно и неожиданно для всех, возникла капиталистическая Италия, откуда почти без труда они перебрались в США, где и окопались. По тем временам это были достаточно крутые виражи. И в географическом, и в политическом смысле. За мужем Лиза чувствовала себя как за хромированным забором. Прочным, основательным, блестящим.

Семья Лизой неизменно гордилась. Даже тот факт, что она вполне сознательно не заводит детей, мотивируя это вечными переездами, нехваткой времени и не знаю еще какой нехваткой, терпеливо поощрялся родителями. Лиза, чтоб избежать дальнейших вопросов и пресечь неприятные ей разговоры, всегда умела грамотно разъяснить причину своих желаний – нежеланий и действий – бездействий.

Сестру приводили в пример регулярно. Но я была слеплена из другого теста и не желала походить на кого бы то ни было. Меня всю жизнь раздирали самые экстравагантные желания. В детстве, например, я мечтала быть директором больницы. Еще меня завораживала работа пожарных. Я не понимала, почему среди них нет женщин? Очень бы хотелось стать первой женщиной-пожарницей. Или, на худой конец, регулировщицей движения на главном перекрестке города. Чтоб ловко жонглировать полосатой палочкой, указывая машинам, куда ехать. Уже школьницей меня заинтересовала работа диктора на центральном телевидении, но для этого следовало не мельтешить и хорошенько поработать над исправлением дикции. Но терпения и усидчивости мне не хватало никогда.

Намечтавшись всласть, каждую из вновь прибывших фантазий приходилось гасить в самом зародыше, осознавая в конечном счете их беспочвенность. Ничего близкого к воплощению я не находила почти до самого окончания школы.

Учась в девятом классе, я вдруг неожиданно влюбилась в фольклор. Возможно, именно в нем я увидела сочетание многих моих пристрастий. И в одночасье решила заняться именно им. Казалось страшно увлекательным, бросив шумный мегаполис, устремиться в путешествие по старинным городам и весям. Знакомиться с новыми людьми, собирать древние предания, записывать разнообразные пословицы с поговорками. Вслушиваться в этнические песни и вплясываться в пляски. А потом все это доносить до читателя в придуманной мною, самобытной и занимательной форме.

Когда я, довольная своим незаурядным выбором, сообщила о нем родителям, те не пришли в восторг, а мигом опротестовали мое решение.

– Ты, наверное, думаешь, что путешествовать «по старинным городам и весям» – это забавное приключение, – холодно отреагировал папа.