Возможно, остальные и поддержали бы его, но молчали, оглушенные потрясением еще более сильным, чем то, когда они стали свидетелями вспышки гнева, наследственной черты рода Гавенморов, с которой всегда так сурово боролся сэр Остин. Но подобные приступы ярости им уже доводилось видеть прежде, однако вот уже долгих двадцать лет никто, не слышал веселого, искреннего смеха их господина.

15

С этого дня сэр Остин редко появлялся на людях в чем-либо другом, кроме алого камзола с нежными гирляндами плюща, искусно вышитыми на плечах. К огорчению Винифриды, рыцарь запретил ей заштопать разорванный шов, предпочитая показывать надетую под камзолом рубаху, но не обижать свою жену.

Его восторженная похвала работы Холли звучала так убедительно, что через неделю большинство рубах, камзолов и даже чулок Остина были расшиты легкомысленными букетами цветов и крошечными розовыми бабочками, порхающими от подола к воротнику. В конце концов рыцарь попросил Кэри спрятать тот камзол, который он надевал, отправляясь на бой, так как испугался, как бы его деятельная женушка, пока он спит, не расшила и этот камзол букетами мальвы.

Столкнувшись с необходимостью стать хозяйкой в замке своего супруга, Холли вдруг со стыдом пришла к выводу, что ее учили быть невестой, а не женой. Она могла виртуозно спеть сложное рондо, ни разу не сфальшивив, и без единой ошибки исполнить быстрый танец, — однако чувствовала себя совершенно беспомощной, когда дело доходило до того, чтобы заниматься хозяйством. Пудинг у нее подгорал. Вино с пряностями горчило. Сливки прокисали.

Винифриде приходилось держать у печи ведро с водой, чтобы вовремя тушить пожары, ежедневно вспыхивающие в результате усилий молодой госпожи. Эмрис ходил следом за Холли по саду и выдергивал кусты болиголова и паслена, которые она по незнанию сажала среди ровных рядов шалфея и тимьяна.

Вместо того чтобы отчитывать жену за промахи, Ос-тин встречал все ее домашние неудачи с глубоким спокойствием.

Окунув несколько пар рейтузов Остина в чан с кипящей водой, после чего они сжались до размеров кишок для колбасы, Холли под безудержный хохот Кэри тоскливо вздохнула:

— Ваш господин — просто святой. У него ангельский характер.

Наконец Винифрида, взмолившись о передышке, всунула в деятельные руки Холли деревянное ведро и тряпки. Обрадовавшись тому, что у нее появилось дело, которое ей по силам, Холли посвятила первые солнечные дни лета, возвращая Каер Гавенмору былую чистоту. Она натерла до блеска массивные бронзовые канделябры, вымела паутину из всех углов, отмыла каменные плиты.

Лишь через две недели, собрав все свое мужество, Холли перешла в наступление против тускло освещенной винтовой лестницы, ведущей на верх заколдованной башни. Ее работа пошла значительно веселее, после того как девушка распахнула полусгнившие створки, почти полстолетия запечатывавшие в башне угрюмый полумрак. Нижнюю площадку и лестницу затопил солнечный свет, затхлый воздух сменился дыханием лета. Подоткнув юбки, Холли, опустившись на колени, принялась отскабливать деревянные доски пола, весело размышляя над тем, как изумился бы ее папочка, увидев сейчас своего «драгоценного ангелочка».

Отныне дни Холли были заполнены не пустыми развлечениями и праздной скукой, а тяжелым физическим трудом. Ночами, вместо того чтобы беспокойно ворочаться в кровати, мучаясь неведомым желанием, девушка крепко засыпала, мечтая о том дне, когда ей удастся завоевать сердце мужа. Теперь она ощущала себя не канарейкой, запертой в позолоченной клетке, а величественным коршуном, на закате парящим в вышине над рекой Уай, вольным лететь куда ему вздумается.

Отношение к ней Остина становилось все более теплым, медленно, но неуклонно — как согревалась под летним солнцем черная валлийская земля. Мальчишеская улыбка все чаще появлялась у него на лице, приступы молчаливой угрюмости становились все более редкими. А самое многообещающее заключалось в том, что Холли уже целую неделю не замечала, чтобы Остин, скользнув рукой за пазуху, ощупывал неведомый дар своей таинственной возлюбленной.

Очаровывать мужчину, не прибегая к тому, чтобы наматывать на розовый ноготок длинный локон и складывать накрашенные губки бантиком, оказалось задачей потруднее, чем лить восковые свечи, которые не растают при первом же поцелуе пламени. Однако Холли приняла этот вызов, жадно встречая каждую крошечную победу.

Холли, распрямив спину, отерла капли пота со лба. Физические усилия разгорячили ее, сделав еще более заметным ледяное дуновение на затылке. Развернувшись, девушка взглянула на зияющую пасть уходящей вверх лестницы. Никакое количество солнечного света не могло прогнать дух уныния, водопадом струящегося по узким ступеням.

Холли быстро вскочила, строго напомнив себе, что страх — лишь плод детского воображения. Ей уже удалось изгнать одного из легендарных призраков Каер Гавенмора, выяснив, что таинственное позвякивание цепей в южном коридоре исходит от безобидного подъемного канделябра, приводимого в действие при помощи специального механизма. Преодолевая растущее чувство беспокойства, она шагнула на лестницу.

Осторожно поставив ногу на первую ступеньку, она вгляделась в темноту, зная, что за первым же изгибом стены должна показаться дверь. Ее слуха достигло тихое царапанье — словно кто-то в отчаянии водил ногтем по дереву. По спине тотчас же пробежали мурашки.

— Мыши, — прошептала Холли.

Шагнув на следующую ступеньку, она отмахнулась от паутины. В лицо повеяло заплесневелым воздухом, слабым, точно женский вздох. Холли вздрогнула.

— Всего лишь сквозняк, — заявила она, стискивая зубы, чтобы не клацать ими.

Холли ступила на третью ступеньку, и вокруг нее разлилась погребальная песнь, проникнутая такой скорбью, что ее нежное сердце облилось кровью. Заткнув уши, чтобы защититься от печальных предостережений о нарушенных обещаниях и разбитых надеждах, девушка стремительно бросилась бежать, опрокинув по дороге ведро с водой.

Остин находился в верхней зале. Там он изучал пожелтевший от времени и плохого обращения свиток пергамента, как вдруг мимо дверей промчалась Холли, настолько бледная, что ее можно было принять за одно из привидений Каер Гавенмора. Остин, встревоженный видом жены, поднялся, но тотчас же заставил себя снова сесть.

Похоже, он вслед за отцом начинает терять рассудок. Его тянет броситься вдогонку за молодой женой, подобно гончей, учуявшей запах бараньего окорока. Остин снова принялся хмуро изучать покрытые плесенью чертежи внешней крепостной стены. Бурная деятельность Холли заразила и его. Ни один камень не был уложен в стены Каер Гавенмора с той холодной дождливой осени 1304 года, однако молодой хозяин крепости уже мечтал о восстановлении величия цитадели.

Остин снова беспокойно взглянул в сторону двери. Возможно, все же стоит пойти следом за Холли и выяснить, чем его молодая супруга увлеклась сегодня.

Не далее как вчера они с Эмрисом просматривали счета, как вдруг пронзительная какофония — словно в замок слетелись демоны со всего христианского мира — заставила их поспешить в южный коридор. Прибежав туда, они обнаружили Холли, катающуюся вверх-вниз на заржавленных цепях канделябра, радостно вопящую всякий раз, когда она поднималась на головокружительную высоту к балкам перекрытия.

Сняв девушку с канделябра, как только появилась возможность дотянуться до нее, Остин, сердце которого от страха готово было выскочить из груди, прочел строгое наставление по поводу опасностей подобного необдуманного поведения. Вскинув носик, Холли голосом, в котором не было и намека на раскаяние, произнесла обещание, что впредь будет вести себя осторожнее, после чего мягко высказала предположение, что ей не пришлось бы изгонять призрак невесты прапрапрадедушки Остина, если бы злобный старик не сжег ее на костре.

Не в силах сосредоточиться на планах крепости, Остин бросил свиток на стол и поднялся. В его привычки не входило подслушивание и подсматривание, но он же следит за Холли не только ради того, чтобы насладиться тем, как она высовывает язычок, сосредоточенно занимаясь каким-либо делом. И не ради того, чтобы изумиться сиянию ее стриженых волос в лучах утреннего солнца, черных и блестящих, словно вороново крыло.

Вдруг своевольной девушке вздумается спуститься в ведре с крепостной стены? Или, свернувшись клубком, вздремнуть в чаше катапульты? Заверив себя, что заботу о благополучии жены, святую обязанность мужа, едва ли можно считать подглядыванием, Остин, выйдя из залы, огляделся по сторонам и направился туда, откуда доносился звук быстро удаляющихся шагов Холли.

Неосознанное желание обрести спокойствие привело Холли в часовню замка. Упав на колени перед запыленным алтарем, она сложила руки, вознося молитву за упокой неприкаянной души бабушки Остина. Судя по всему, прыжок из окна северной башни не помог несчастной женщине обрести свободу, которой ее лишил мстительный супруг.

Почувствовав прикосновение руки, опустившейся на ее плечо, Холли испуганно вздрогнула.

— Молитесь за душу своего мужа-язычника, дитя мое?

— О боже, Натаниэль, — воскликнула девушка, увидев неслышно подошедшего священника. — Вы до смерти напугали меня. Что вы здесь делаете?

Отец Натаниэль красноречиво воздел очи горе, и Холли осознала глупость своего вопроса.

— Да, мне следовало бы понять, что моего общества вы не ищете. Я даже начинаю подозревать, будто вы его избегаете.

Священник загородил Холли дорогу, и девушке пришлось опустить голову, чтобы не смотреть ему в глаза.

— Пожалуйста, не читайте мне нравоучений. Моя душа и без того не находит покоя.

— За последние две недели я не видел свидетельств угрызений совести. Напротив, поведение ваше было совершенно… бесстыдным.

Холли вскинула голову, не в силах скрыть боль от несправедливого обвинения. Однако гневный ответ замер у нее на устах, так как солнечные лучи, пробившись сквозь стрельчатые окна, открыли ей печальный и измученный вид священника. Ряса его была помята, волосы вокруг тонзуры растрепаны. Под черными глазами залегли темные круги.